Джун и Мервин. Поэма о детях Южных морей - Олесь Бенюх

— Вы переходите на язык и терминологию военных сводок! — Седрик улыбнулся.

В дверь робко постучали, и в ложу бочком вошел высокий худой юноша.

— Извините, — пробормотал он. — Ради бога, извините за вторжение…

— Вилли? Здравствуй, Вилли, — сказала Джун. — Как ты здесь очутился? Прошу познакомиться, Джордж Карнавски — Жадина Вилли. Ой, простите! Вилли Соммервиль, сын банкира и наш сосед…

Карнавски величественно протянул Вилли руку, которую тот благоговейно пожал. Седрик едва кивнул ему головой..

— Послушай, Седрик. — Карнавски, взяв Томпсона под руку, отвел его в дальний угол ложи. — Я понимаю, сплетни о твоих финансовых затруднениях, говоря словами этого, как его… Марка Твена, «сильно преувеличены»… Если все же они хоть в малейшей мере основательны, я сочту за честь оказать тебе любую помощь, на какую буду способен…

«Скверный, очень скверный симптом. — Седрик задумчиво улыбнулся, прищурился. — Джордж Карнавски заговорил искренне. Джордж Карнавски предлагает помощь… Скверный симптом». Вслух он сказал:

— Неужели, Джордж, я похож на человека, который чем-то удручен?

— Я бы этого не сказал! — проговорил Карнавски, внимательно вглядываясь в лицо Томпсона.

«Не сказал бы, — передразнил его про себя Седрик. — Вынюхивать примчался, стервятник!..»

— Кто бы ни навел тебя на этот след, — сказал он, — тебя бессовестно надули, Джордж Карнавски! Тема исчерпана. Предлагаю пройти в бар администрации, промочить горло.

И, не дожидаясь ответа Карнавски, Седрик вышел в фойе. В другое время и при иных обстоятельствах он не удостоил бы этого человека даже минутным разговором…

Джун между тем забавлялась разговором с Вилли.

— Как тебе нравится вторая скрипка? — спрашивала она.

— Вторая скрипка?.. Ну да, эта, — мямлил Вилли. — А еще вот тот, который рядом с медными тарелками на трубе дудит…

Очки его запотели, он старательно протирал их платком. «Чего доброго, сейчас всю музыку разбирать заставит, — с тоской думал он. — Лучше бы про регби завела разговор. Тогда уж я заикаться не стал бы».

«Для Вилли Бах и Оффенбах — одно и то же! — думала Джун. — Зато он наверняка помнит, какая лошадь и на каком ипподроме страны пришла вчера первой».

— Вчера ты, конечно, выиграл на скачках? — спросила она.

— Выиграл! — Вилли простодушно улыбнулся. — Принцесса Восхода принесла три доллара двадцать центов за билет, Геркулес — пять долларов ровно, Капризуля — два с полтиной, Розалинда — шесть долларов тридцать пять центов, Граф — четырнадцать долларов, Атаман в комбинации с Глазастым Вихрем — сто четыре доллара…

— Постой! — Джун засмеялась. — Пощади! Расскажи уж лучше, чего можно, по-твоему, ждать от нашего «Олл Блэкс» в европейском турне?

— На континенте нам по-прежнему делать нечего, — вдохновенно начал Вилли. — Правда, французы, покажут, как обычно, жесткую игру. Шотландцам чуть-чуть недостает техники. Из-за этой малости мы их и бьем регулярно. Как всегда, опасен Уэллс…

«Боже мой! — думала Джун, с улыбкой глядя на продолжавшего болтать Вилли. — Все его интересы легко можно упрятать в бумажник!» Ей, как и всякой девушке, нравилось внимание мужчин. Вроде бы ни к чему ей робкое ухаживание Жадины Вилли, но все-таки… Ведь вот он узнал — скорее всего у администратора, что ее отцу посланы билеты, и явился сюда в надежде, что встретит ее здесь… Он мучается. Изнывает. Для него концерт симфонической музыки — пытка. Пытка, а все же он сидит здесь. Из-за нее, Джун…

Однако она тут же испытала раскаяние за свое пустое минутное тщеславие. Что же это, как не тщеславие? Ведь ей же никто, никто не нужен на целом свете, кроме Мервина. Будь он здесь, он посмеялся бы вместе с ней над ее горе-кавалерами.

Только вот беда — видно, не до смеха теперь Мервину. Иначе почему так болит ее сердце, почему так часто хочется ей плакать?

О боже, что может сделать с душой человека музыка Бетховена!

— Разве я когда-нибудь раньше поверил бы, что три недели могут пролететь так незаметно, как не попавшая в тебя пуля!

Дылда Рикард посмотрел на Мервина, словно ожидая, что тот объяснит ему, почему так быстро прошел их отпуск. Но Мервин ничего не ответил. Он приподнялся на локте, чтобы еще раз попытаться заткнуть тряпьем дыру в стене шалаша. Попытка его не увенчалась успехом.

Дожди… Они начались позавчера и теперь будут продолжаться много недель. «Старики», воевавшие в джунглях второй год, предупреждали: сами по себе дожди безвредны, опасна сопутствующая им лихорадка. А от нее одно верное средство — виски. Мервин повернулся на бок, достал флягу, медленно отпил из нее,

Вода была везде. Мокрыми были обувь и одежда. Даже воздух был пропитан водой. Стоило лишь выставить пустую кружку из шалаша, как она тотчас наполнилась бы до краев.

— Правильно, парень! Адская влага снаружи, райская — внутри, — хохотнул высокий, длинноносый австралиец Барри, лежавший справа от Мервина.

— За голову каждого партизана обещано двести пятьдесят монет, — раздумчиво проговорил Дылда, глядя на дырявую крышу шалаша. — Только подумать, сколько человек я бы уже поймал, если бы не дожди. Иногда я прямо-таки чувствую, как у меня из кармана вытаскивают мои кровные доллары. И кто?! Дожди! Чертовщина какая-то..

Мервин невольно рассмеялся, сначала тихо, потом громче, пока не зашелся тяжелым, рвущим грудь кашлем.

— Смейся, смейся. — Дылда вскочил на ноги, зашлепал по лужам на полу. — Смеяться я буду тогда, когда усядусь в каком-нибудь кабачке с красоткой, в тепле, в безопасности, а в карманах у меня будут похрустывать — сто голов туземцев умножить на двести пятьдесят долларов — двадцать пять тысяч.

Шалаш был большой, рассчитанный человек на тридцать. Его поставили наспех, кое-как, надеясь, что ливень пройдет, что это еще не начало дождей, что синоптики правы. Но метеорология на этот раз подвела. И вот они застряли здесь, в двухстах милях к северо-востоку от Сайгона, далеко от своих баз, во власти дождей и джунглей. Где-то неподалеку должен был находиться небольшой резервный, аэродром — да что в нем толку в этот сезон дождей? И раненых-то едва ли эвакуируешь. Геликоптеры не дотянут, а все другие машины на такую мокрую почву сесть не могут.

Дождь усиливался. Рывками налетал ветер.

— Не так представлял я себе наше предприятие, — зло проворчал Дылда Рикард. — Воюем — это понятно. Лишения терпим — тоже. Но когда нет возможности честно делать деньги — это невыносимо.

— Предъяви Пентагону счет за дрянную погоду! — проворчал длинноносый Барри.

Мервин тоже хотел сказать, что и он иначе представлял себе все это. Но он промолчал. Что толку болтать попусту? Изменить ничего не изменишь, надо жить дальше, мириться со всем, что его окружает. Жизнь — разве она не стоит того?