Приключения великого герцога мекленбургского Иоганна III - Иван Оченков

- А верно ли, что по вашим обычаям я теперь должен поцеловать подавшую мне питье? - И не дожидаясь ответа, тут же наклонился к девушке и крепко ее расцеловал.

Алена чрезвычайно покраснела от моей дерзости, а Аникита явно нахмурился, мамушка же боярышни единственная не растерялась и кинулась на меня как курица, защищающая своего цыпленка от коршуна.

- Ишь чего творит, басурманин, да где это видно девушек чужим людям целовать! Таковое только замужние женки делают!

В ответ я всем своим видом показывал, что об этой тонкости знать не знал, ничего плохого в виду не имел и, вообще, я не я, и лошадь не моя!

- Ну, что там с твоей тетушкой друг мой? - спросил я Аникиты как ни в чем не бывало, - пойдем представишь меня если это удобно.

Мы недолго погостили у Вельяминовых, все-таки болезнь хозяйки не самое лучшее время для гостей, и уже на следующее утро опять двинулись в путь. Когда мы отъехали на изрядное расстояние мой друг нарушил молчание.

- Княже, Христом-богом тебя прошу, одна у меня сестренка осталась, больше и нет никого на всем белом свете.

- О чем ты? - Не понял я его.

- Да что тут не понятного, ты князь на нее как кот на сметану смотрел, знаю я этот твой взгляд. Как на графиню, али княгиню, какую так посмотришь, глядь, а у нее пузо выросло.

- Ты что несешь, Аникита, она же дите еще совсем?

- Скажешь тоже, князь, дите! - грустно усмехнулся он в ответ, - четырнадцатый год уже. Девка справная, не война так уже бы сватали поди. Того и гляди улетит из дома совсем я один останусь.

- Четырнадцатый год, варварство какое! Кстати, я не понял, ты меня отговариваешь, или уговариваешь?

- Да ну тебя!

- Слушай, а откуда она немецкий так хорошо знает?

- Немецкий?

- Ну да, и весьма недурно, хотя вряд ли у нее большая практика.

- Вот оно как, обернулось. Давненько это было, она еще маленькой совсем была, когда батюшка мой пленного немчина привез. Был он весь поранен, и роду простого так что корысти в нем никакой не было. Однако батюшка мой все равно его в дом принял и велел, дабы он меня с покойным братцем языку своему обучил. Ну, да мы, парни известное дело, все больше на коне скакать, да охотиться, да вон к девкам через заборы лазить... неприлежны одним словом. А Аленушка завсегда рядом крутилась, как урок шел, ну и запомнила, да. Умница она и книжница, у меня.

- Книжница?

- Ну, да, княже. Были у нас в прежние времена книги в доме. Батюшка хоть и не больно грамоте разумел, но книжников уважал и, бывало, что из походов привозил помимо всякой другой добычи и книги. Эх, грехи наши тяжкие, нет уж ни дома того, ни книг тех! Все прахом пошло в смуту.

- Аникитушка, - обратился я к нему после недолгого молчания, - а ведь мы с тобой с Кальмара вместе были, и никакой такой графини у меня в ту пору не было. Это какой же враг тебе на меня наклепал, а?

Вельяминов промолчал, а я принялся напряженно думать. В курсе моего романа с графиней Спаре было не так много людей. Хайнц Гротте не знал русского, а Аникита немецкого, так что он отпадал. Братья фон Гершовы или бедняга Мэнни в принципе могли проболтаться, хотя они там сами кобелировали со служанками (Кроме малыша Манфреда конечно). Ну, конечно, кто же еще! Клим Патрикеевич Рюмин натрепал, больше некому. Ох, доберусь я до него!

Впрочем, до Клима было далеко и так просто не доберешься, чего нельзя сказать о другом "хранителе военной тайны". Я круто повернул коня и стал искать глазами стрелецкого сотника, в надежде сорвать на нем свое раздражение. А вот и он едет рядом с людьми присоединившегося к нам недавно дворянина и что-то чешет им, пользуясь тем, что нашел свободные уши. Интересно, что это изверг рода человеческого сейчас вещает очередному простаку? Я, сделав круг, аккуратно пристраиваюсь неподалеку от сотника и изо всех сил прислушиваюсь. Мама родная роди меня обратно, это он что про меня?

- ... а ляхи-то, дочь дворянскую, как усадьбу захватили тут же и ссильничали ироды!

- Вот гады то!

- И не говори! А девка то от позору возьми и кинься в воду!

- Знамо дело, куда теперь девке то? Только в воду или в монастырь, да в монастырь то еще и не возьмут, поди, с таким то грехом!

- То-то и оно что не возьмут! Но девка-то чин чином утопла, а только князь как узнал, так осерчал. Ругался на холопей что не удержали девицу, а после чего как сиганет в озеро за ней!

- И чего?

- Как чего, вытащил!

- Живую?

- Так в том то и дело что утоплую! Однако он и тут не отступился и ну "отче наш" читать! А как дочитал, так берет и целует ее в уста при всем честном народе!

- Страсти-то, какие и чего?

- Чего-чего, ожила девка!

- Иди ты!

- Да не в том диво что ожила, а в том, что после поцелуя к ней девство вернулось!

- Брешешь, не может такого быть!

- Как же не может когда из монастыря стариц блаженных звали освидетельствовать и те никакого урона девству не нашли!

- Да он колдун!

- Это где ты видал, чтобы колдуны "отче наш" читали?

- Тогда святой?

- Не знаю, может и не святой, я чтобы он мироточил не видел, врать не стану, не такой я человек, однако чудеса рядом с ним случаются и молитвы его господу угодны, это уж как водится.

Услышанное настолько поразило меня своей дикостью, что я не нашелся, что сделать или сказать. Потихоньку отстав от говоривших я опять объехал их по дуге и отправился нагонять Аникиту.

Две недели спустя наш небольшой отряд вступил в старинный русский город Ярославль, где заканчивала свое формирование освободительная армия. Вельяминов, очевидно, оповестил вождей ополчения о моем прибытии, так что удивления мое появление не вызвало. Князь Дмитрий Михайлович принял меня весьма радушно, как дорогого гостя. Чтобы не позорится своим поношенным камзолом плохо пережившим последние перипетии моей нелегкой жизни я к тому времени переоделся в более менее русское платье. Моя новая одежда заслуживает отдельного описания. Во первых это добротный тёмно-красный кафтан с нашитыми галунами. Кафтан этот на мой европейский вкус довольно длинный, а вот по местным меркам скорее короткий, чуть выше колен. Такого же, как и кафтан цвета, шапка с меховой опушкой. Опушка как особенно подчеркнул Анисим, была соболиною, потому как на Руси начальные люди собачьи не носят. Припомнил стервец! Только сапоги остались свои, поскольку рейтарские ботфорты вещь крепкая, и сшиты по мне, а другие быстро не построишь. Вообще такой покрой не совсем русский, а скорее польский или даже венгерский. Но, по крайней мере, сейчас я не сильно отличаюсь от окружающих. Отсутствие хорошей бритвы привело к тому, что я зарос небольшой бородкой, которую впрочем, старательно старался подравнять на испанский манер. Как получалось бог весть, поскольку хорошего зеркала тоже не было. Столовый прибор, когда-то подаренный мне матерью, остался у пана Мухи-Михальского, так что ел я, не чинясь, как и все окружающие, отрезая мясо ножом.

За столом помимо князя сидело немало русских дворян разной степени знатности и родовитости. Многие из них вопросительно поглядывали в мою сторону, иные равнодушно, а некоторые даже враждебно. Я старался вести себя как можно естественнее. То что подавали ел, что наливали пил, все при этом нахваливая, стараясь, впрочем, не переедать. Что, принимая во внимание размеры порций и радушие хозяев, дело было совсем не простое. Когда все насытились, пора было переходить к делам, но начали опять издалека. Вот хоть убей не могу понять какое отношение к сложившейся обстановке имеет моя знатность и величина моих земель, но когда спросили я проявив похвальную скромность перекинул вопрос на Аникиту, дескать боярин Вельяминов сам все видал. А мне похваляться своим добром вроде, как и не скромно.

К моему удивлению моя показная скромность всем понравилась, хотя некоторые, услышав что я величаю Аникиту боярином поморщились. Вельяминов же, не чинясь, стал рассказывать, да так складно, что я сам сидел заслушавшись. Вот не замечал я за ним прежде такого красноречия. Итак, Мекленбургские земли по его словам, хотя не велики, но весьма обильны. Народ там живет смирный и богобоязненный и только и делает, что благословляет своего правителя, то бишь меня, и исправно платит подати. Городов под моей рукою никак не менее двадцати и в самом худом больше каменных домов, чем было в Москве до смуты. А роду я знатного и веду его от, ни много ни мало от самого князя Никлота, а в родне у меня король свейский, да еще датский и аглицкий тоже родня немалая, при всем при том что и сам я роду королевского.

- А кто таков этот князь Никлот? - спросил какой-то степенный боярин с густой и длинной бородой.

- Сказывают, князь Рюрик отправившись в Новгород по зову Гостомысла, оставил на княжении старшего своего сына, которого звали Никлотом. - Немедленно ответил, очевидно, готовый к такому вопросу Аникита.

Я едва не поперхнулся от такого генеалогического исследования, но на обращенные на меня взгляды только развел руками, дескать, дело давнее и бог его ведает как оно там на самом деле было.