Око за око - Мария Александрова

— Я знаю, о чем ты думаешь, — прервал размышления Ярослава Гришка. — О том, что если что-то обещаешь, то это во что бы то ни стало нужно сделать, тем более, когда бумага подписана. А вот я возьму и не сделаю. И что тогда? Конец света настанет? Мир перевернется? Скажи? — повышая голос, разошелся Отрепьев.

— Да тысячи людей не сдерживают своего слова, так почему я должен его сдержать? — беспокойно ходя из угла в угол, продолжал Григорий. — Если уж на то пошло, план мой с самого начала был ложью. Так почему же, до сих пор руководствуясь обманом, я должен внезапно стать праведником?

— Что ж, — внезапно перестал горячиться Отрепьев, — если я стану царем, то непременно спрошу у тебя совета, стоит мне сдержать слово или нет.

— Да ты чего так распетушился-то? — вопросом ответил Ярослав на всю эту пылкую речь Отрепьева. — С чего ты взял, что я заставляю тебя выполнять все требования поляков? Но ведь ты подписал бумаги, так что поляки потом смогут тебя прижать. Кто знает, чем это может обернуться? Тревожно мне, Григорий, вот и все. Нехорошо на душе как-то.

Внезапно Евсеев ощутил легкое покалывание в пальцах левой руки и, не задумываясь, поднял ладонь. Словно подтверждая мрачные предчувствия Ярослава, злополучный перстенек, будто налившись кровью, горел ровным алым пламенем.

— Ты чего, Ярыш? — заметив, что Ярослав, словно окаменев, с бледным лицом уставился на собственную руку.

— Ты видишь, Григорий? — странным голосом обратился Евсеев к другу, протягивая ему руку.

— Что, Ярослав, все еще болит? — участливо спросил Отрепьев, подумав, что Евсеев еще не оправился после падения.

— Болит, Григорий, болит, — в очередной раз убедившись, что никто, кроме него самого, не замечает удивительных свойств перстенька, вздохнул Ярослав. — Душа у меня болит…

Глава 33

С тех пор, как Отрепьев с Мнишеком вернулись из Кракова с поддержкой короля, Самборский замок преобразился. Слух о чудесном спасении царевича, облетев всю Польшу, распространялся с быстротой молнии и за ее пределами, охватил Украину, будоражил умы и сердца россиян, и именно он заставлял самых разных людей со всех сторон света стекаться в замок.

Одни верили в то, что Отрепьев и есть истинный сын Иоанна, другие, надеясь на смуту, просто-напросто решили поживиться, а третьи, как в свое время Евсеев, шли в Самбор от безысходности. Кто-то, не имея за душой ни гроша, приходил пешим, кто-то приезжал конным, во всеоружии…

Так или иначе, всех этих людей связывало одно — надежда. Надежда на то, что явление Димитрия, истинного ли, мнимого ли — все равно, но что-то изменит в их судьбах.

Их ожидания и в самом деле были не напрасны: ни мнимый царевич, ни его покровители, ни Ярослав, в конце концов, не желали медлить — теперь у самозванца было все необходимое, чтобы попытаться отнять у Годунова корону.

Однако после того как первая радость самозванца и его свиты прошла, стало ясно, что набранное войско все же слишком мало и слабо для такого важного дела — необходимы были еще союзники — более сильные и многочисленные.

В общем-то, главным образом Отрепьев рассчитывал на казаков: их огромное буйное племя как нельзя больше подходило для этой цели. В том, что казаки примкнут к рядам мнимого царевича, сомнений не было…

Хмурым сентябрьским утром в кабинет Мнишека было созвано пять человек. Точнее, четыре — Отрепьев, бывший зачинателем этой встречи, пришел сюда сам. Ярослава, зашедшего из этих пяти последним, изумило прежде всего то, как серьезны были их лица — ни тени улыбки даже у обычно озорного Григория.

— …Донские казаки должны составить основную силу нашего войска, — с жесткостью в голосе говорил Григорий Свирскому — высокому, плотного сложения человеку с огромной головой. — Огромнейшая часть казаков была казнена Годуновым за разбои, так что мы с легкостью заручимся их поддержкой.

— Сия грамота, — протягивая бумагу Свирскому, сообщил Отрепьев, — призывает их встать под знамена сына Иоаннова, которому они присягали в верности.

— Отправляя тебя с сим важным поручением, — смягчаясь, продолжал Гришка, вверяю тебе не только свою судьбу, но и будущее счастье тысяч людей. Посему надеюсь на рвение и радение в нашем деле, которое не останется без благодарности. Пока же пан Мнишек выдаст вам все необходимое…

«А ведь Гришка и вправду рожден для того, чтобы царствовать», — подумал Ярослав, глядя на то, с какой серьезностью Отрепьев отдает распоряжения.

Тем временем, пока Свирский толковал с Мнишеком, Отрепьев уже обратился к другому стоявшему здесь человеку — остерскому старосте Ратомскому:

— Вам же, Михайло, предстоит другая задача. Весть о моем спасении, вне всяких сомнений, достигла уже и пределов России. Однако прежде нам предстоит пройти через Украину — нам нужно найти там сторонников.

— Держи, Михайло, — и, старосте протягивая грамоту, приказывал Григорий. — Текст сей бумаги предстоит донести до народа, подкидывая людям такие же грамоты в городах, селах, и на дорогах. В остальном действуй на свое усмотрение…

И уже второй из присутствующих получал от Мнишека злотые — наступала очередь Ярослава получать приказания. Однако Гришка дождался, когда в комнате останутся только Евсеев и Мнишек.

— Ярыш, — тихим голосом сказал Отрепьев, — мне вовсе не хочется с тобой расставаться…

Григорий молчал, то ли не решаясь что-то сказать, то ли ожидая, что Ярослав сам начнет разговор.

— Гри… — осекся Евсеев, — Димитрий, ты ведь знаешь, что я держу слово и не забыл о своем обещании. Я тоже вместе с остальными отправлюсь с поручением. Моя задача — поднять запорожских казаков, не так ли?

— Да, Ярослав, ты давал мне такое обещание, но сейчас в этом нет необходимости. Вместо тебя может поехать любой другой — казаки все равно поднимутся.

— Почему ты так уверен?

— Вчера мне доложили, что Запорожье в волнении — думаю, они только и ждут, что нашего гонца.

— Тогда в чем дело — лучше и быстрее, чем я, вряд ли кто справится с этой задачей, — настаивал Ярослав.

— Что ж, раз ты так решил, пусть будет по-твоему, — согласился Отрепьев. — Но я не настаиваю.

— Нет, Гришка, я должен это сделать, — твердо ответил Евсеев. — Даже не столько для тебя, сколько для себя.

— Что ж, тогда, скорее всего, встретимся под Киевом, — смирился с решением друга Григорий. — Пошлешь гонцов, известишь, что и как. Войско, какое будет, тем временем уже выступит. Предполагается, что там соединимся и с донскими казаками, и с запорожскими.

— Думаю, ждать придется не долго, — заметил Ярослав.

— Да Бог…

Сборы Евсеева были короткими — Ярослав твердо знал, куда отправляется и что ему предстоит. Единственное, что его смущало, так это попутчики и помощники — почти всех из них он даже видел впервые. Однако других взять было просто неоткуда, и уже в полдень Отрепьев и Евсеев простились…

Вскоре Отрепьеву предстояла еще одна разлука — теперь уже с Мариной. На этот раз Юрий Мнишек, до сих пор столь зорко охранявший свою дочь от пылкого Григория, сделал исключение — оставил Марию наедине с Гришкой.

— Мариночка, ты будешь по мне скучать? — с дрожью в голосе спросил Гришка.

— Конечно, Дмитрий, — грустно ответила Марина, и ее слова казались искренними.

День за днем, шаг за шагом, достойная дочь своего отца, Марина училась великому искусству притворства и обмана. Впрочем, в ее словах все же была доля правды. Теперь, когда Григорий получил поддержку короля и имел под своим началом целое войско, юная Мнишек нисколько не сомневалась в том, что он станет царем. Мечтая о том, что она станет царицей столь огромного государства, Мария и вправду будет скучать по Гришке — как, сами того не замечая, ощущают необходимость друг в друге одинаково порочные люди.

— Можно, я поцелую тебя на прощание?

Мария боязливо покосилась на дверь, но все же кивнула головой, и Гришка впился в Марию жарким, долгим поцелуем. Несмотря на свою молодость, много о чем Марина судила верно. Она понимала, что, невзирая на все теперешние слова о любви, став царем, Григорий может быстро найти себе другую. Значит, нужно не дать о себе забыть…

— Молись за меня, Мариночка, — с сожалением оторвавшись от своей возлюбленной, попросил Отрепьев, — и тогда царская корона будет моим свадебным подарком…

Простившись с Мариной, под Глинянами, в первых числах сентября, Отрепьев произвел осмотр своему войску. Ополчение и впрямь было многочисленным: под знамена Димитрия становилось около десяти тысяч человек, и войско постоянно увеличивалось непрерывным потоком добровольцев. Кроме того, Григорий сильно рассчитывал и на казаков, которые, по расчетам, должны были присоединиться к его войску в Киеве. Беспокойство вызывало только одно — огромную часть его ополчения составляли люди без устройства и оружия.