Русская Америка: слава и позор - Александр Бушков

Так произошло и с подчиненными лейтенанта Хвостова. Сначала к Резанову явились трое американцев и пруссак (члены прежнего экипажа «Юноны», перешедшие на русскую службу). И объявили, что желают остаться здесь. Резанов (определенно мельком, для вида) поговорил с комендантом, а когда тот отказался принять этаких вот эмигрантов, действовал решительно: отвез всех четырех на необитаемый островок, расположенный достаточно далеко от берега, чтобы не добраться туда вплавь, оставил кое-какие продукты и продержал на положении робин-зонов до самого отхода «Юноны».

Никакой жестокости видеть в этом не следует — наоборот, по меркам того времени Резанов проявил несказанную гуманность. На всех флотах мира с деятелями, желавшими смыться с судна до истечения срока контракта, поступали гораздо жестче: забивали в кандалы, били девятихвостыми плетьми, а то и килевали. Растолковать вам во всех подробностях, как происходила процедура под названием «килевание»? Извольте…

На нок-реях и верхушке мачты крепятся блока, сквозь них пропускается веревка, которая проходит под кораблем так, что получается сплошное замкнутое кольцо. К этой веревке привязывают наказуемого так, что он описывает полный круг: сначала в воздухе, потом ныряет с головкой, протаскивается под килем корабля, выныривает, идет на второй круг, на третий… Если захлебнется, никто особо не грустит и не несет ответственности: что делать, вот так раздолбаю не повезло… Так что Резанов, ей-богу, поступил крайне гуманно…

Прекрасно видя, чем дело пахнет и насколько такие примеры заразительны, он выставил караулы из своих матросов да вдобавок добился от испанцев, чтобы их драгуны регулярно патрулировали возле стоянки. Несмотря на эти меры, нашлись два удальца, уже русские по происхождению, которые были гораздо более умудрены житейским опытом, нежели простодушные американцы с пруссаком…

Михаил Кальянин и Петр Полканов были не такие дураки, чтобы заранее распространяться о своих планах. Они просто-напросто с честнейшими рожами заявились к Хвостову и попросили недолгую увольнительную на берег — постирать в речке бельишко. Хвостов разрешил, поскольку оба были на самом хорошем счету. Оказавшись на калифорнийской земле, Михаиле с Петрухой стиркой утруждаться не стали — не мешкая, припустили куда глаза глядят. Резанов сердился, просил испанцев их непременно изловить и представить, испанцы добросовестно сделали пару попыток — но не так-то просто было словить в тех далеких от цивилизации местах двух решительных мужиков… Так и не поймали. Оба отсиделись где-то до отъезда Резанова, а потом еще много лет обитали в Калифорнии и, к слову, вовсе не бедствовали, наоборот, зарабатывали неплохо, потому что владели множеством ремесел и были нарасхват…

Вернемся к Резанову и Кончите. У них как раз началось.

В ученом мире иногда попадаются придурки, всерьез уверяющие, будто Резанов обручился с Кончитой исключительно «из дипломатии» — чтобы, дескать, таким вот путем получить необходимое ему зерно. Чушь собачья, конечно. Во-первых, зерно испанцы соглашались продать и так. Во-вторых, от отца Кончиты продажа зерна нисколечко не зависела. В-третьих… Да посмотрите вы еще раз на ее портрет, дурики! И сделайте выводы…

Лучше всего об этом расскажет сам Резанов: «Прекрасная Консепсия умножала день ото дня ко мне вежливости, разныя интересныя в положении моем услуги ея и искренность, на ко-торыя долгое время смотрел я равнодушно, начали неприметно наполнять пустоту в моем сердце: мы ежедневно зближались в объяснениях, которыя кончились наконец тем, что она дала мне руку свою».

Почему Кончиту потянуло к Резанову, понять чрезвычайно легко. Блестящий камергер российского императорского двора, в парадном мундире с орденом высоким на шее, галантный, любезный кавалер дворцовой выучки. Не двадцатилетний кавалер, правда — но какая разница, если в сравнении с дубоподоб-ными ухажерами из глуши, чуть ли не с соломой в волосах, он выглядел сказочным принцем.

И это еще не все. В некоторых книгах отчего-то утверждается, что Кончита свои пятнадцать лет безвылазно провела в Калифорнии — этакая купринская Олеся, очаровательная дикарка из чащобы, ничего в жизни не видевшая…

Это их кто-то обманул, этих незадачливых писак. Дело в том, что Кончита к моменту прибытия Резанова прожила в Сан-Франциско всего год, а до того шесть лет провела не где-нибудь, а в Париже. Где наверняка вращалась в самом высшем тамошнем обществе, учитывая происхождение.

А по сути она выросла, сформировалась в Париже — и после этой блестящей столицы совсем юная девушка попадает в края непуганых росомах, где двухэтажный дом уже почти что небоскреб, и даже тележных колес делать не умеют… Легко представить, как она там тосковала. Резанов передает ее собственные слова о Калифорнии: «Прекрасная земля, теплый климат, хлеба и скота много, и больше ничего». И это — после парижских балов. Искренне жаль девчонку…

И тут возникает камергер Резанов — свой, из того, прежнего мира, единственный здесь, кто может ее по-настоящему понять. Ну как тут не потянуться к такому кавалеру?

Дальнейшее описание слишком подробное, чтобы уделять ему много времени: католические родители едва ли с параличом не слегли, для них это было как гром с ясного неба. Ведь — иноверец!

Родня в отчаянии кинулась к священнослужителям. Те убеждали «красу Калифорнии» отказаться от необдуманного намерения, но как ни старались, пятнадцатилетняя красавица проявила нешуточную твердость. Я за него пойду — и точка!

Святые отцы отступились. Была торжественно заключена помолвка. Правда, предстояло еще получить согласие на брак от самого Папы Римского, но это не выглядело таким уж непреодолимым препятствием.

В чем я совершенно уверен, так это в том, что меж Резановым и Кончитой не случилось того необузданного секса, который так смачно расписал Вознесенский. Время было другое, и люди не те, что ныне. Двадцатилетний повеса еще пытался бы залезть ночью в девичью спаленку (что и в суровой нравами Испании случалось не раз), но вот сорокалетний камергер… Весьма сомнительно. А впрочем… Ну кто тут возьмется утверждать совершенно точно? Еще раз взглянув на портрет Марии де ла Консепсьон Марцеллы? Покрыто тайной…, Осенью 1806 г. Резанов верхом отправился из Охотска в Якутск. Навстречу близкой смерти…

Буквально в последний год один прыткий автор попытался придать этой смерти недвусмысленный детективный оттенок, бухнув сгоряча во всеуслышание, что на самом-то деле Резанов умер не своей смертью, а был безжалостно изведен коварными англичанами, стремившимися не допустить усиления русских в Америке. Отравили, ироды, не иначе! Как допрежь того и Ше-лихова ядом извели…

К моему искреннему сожалению, «версию» эту выдвинул не какой-то безответственный щелкопер, не интеллигентишка тупой, а С. Кремлев (Брезкун), исследователь умнейший и вдумчивый, в прежних своих книгах базировавшийся на обширнейших исторических материалах.

Увы, в своем последнем труде он как раз дал волю самой безответственной фантазии, сорвавшись в «теорию заговора», как пьяный в кусты. На сей раз его «изыскания» производят самое тягостное впечатление: когда человек начинает видеть вражеские козни и зловещую числовую мистику в том, что такой-то договор подписан не четырнадцатого, а именно тринадцатого — тушите свет, уводите слабонервных и звоните санитарам…

Последнее дело, каким я способен заняться, — обелять англичан. Но есть же пределы, господа! Безусловно, в убийстве Павла I «английский след» присутствует в качестве не то что версии, а железобетонной реальности. Да и скоропостижная, внезапная и странная смерть Шелихова позволяет строить самые разные версии, не обязательно связанные с естественной кончиной (правда, на месте английской разведки лично я непременно постарался бы убрать и Баранова, слишком многое на его персоне держалось).

Но вот в том, что касается Резанова, Кремлев-Брезкун угодил в небо не одним пальцем, а всеми десятью. С прискорбием констатирую крупнейший недостаток даже самых толковых наших исследователей: историю Европейской России и разных далеких стран они знают прекрасно, а вот в истории Сибири откровенно не сильны.

Кремлев в наивности своей (как недвусмысленно следует из его последней книги) полагает, что Резанов прибыл в Красноярск здоровехоньким, крепким как дуб — а уж в Красноярске его молнией поразила нежданная хворь. На самом деле все обстояло совершенно иначе…

Уже на территории нынешней Якутии во время переправы через реку Резанов ухнул в воду с головой, промокнув до нитки. Дело происходило поздней осенью. В это время вода в тех местах ледяная, а температура воздуха близка к нулю (это вам не гарные украинские садочки, где родился г-н Кремлев, это на его исторической родине в это время года еще листья не облетели и вишня не до конца убрана, а парубки гуляют с девчатами, не озабочиваясь ни шапками, ни свитками).