Цена двуличности. Часть 2 (СИ) - "Алаис"

— Если он попытается — то что?

— То я в ответ попытаюсь захватить его тело.

— Ты с ума сошел…

— Ты знаешь мой ответ на это. Так что по возвращении постарайся не наделать глупостей.

А я уж было подумала, что Альд вдруг зачем-то решил пожертвовать собой ради моего спасения. Хоть это и было бы приятно в какой-то мере, но смысла в такой жертвенности я не видела. Но его настоящий план — или тот, который он раскрыл мне, как настоящий — выглядел гораздо логичнее и правдоподобнее, конечно. Вот только менее рискованным от этого не становился.

— Господа бессмертные, — ехидно проговорил Альд, — хотите сказать, что я еще и использованию Последней Милости вас должен учить? Вы меня разочаровываете.

Снова мурашки по коже от ядовитой вкрадчивости его голоса.

— Хм… Но если вы настаиваете, я могу показать наглядно. Вот только кто-то из вас рискует этого не пережить.

Меня охватило отвратительное ощущение бессилия от понимания того, насколько самоубийственным является план подселенца.

— Альд, должен же быть какой-то другой выход!

— Я не вижу альтернатив.

— Тогда почему?..

— На все воля Суртаза.

— Да при чем здесь он? Или ты вдруг резко поверил в его божественность⁈

Остатки спокойствия и равновесия покинули меня, и последний вопрос я выкрикнула в пустоту. В ответ дом сотрясла новая волна дрожи, на этот раз — куда более сильная, чем предыдущие. Испуганно сжавшись в комочек на кушетке, вдруг показавшейся такой надежной и безопасной, я обнаружила влажное пятно на колене, к которому до этого на миг прижалась щекой. Сердито отерев глаза рукавом, уже спокойнее повторила свой вопрос.

— При чем здесь Суртаз?

— Ты сама слышала, что он говорил в Последнюю Ночь.

— Он много чего говорил.

— Он сказал, чтобы я сделал то, что требуется. И тогда получу то, что хотел попросить.

Быстро перебрав в памяти события Последней Ночи, я пришла к выводу, что что-то подобное действительно тогда звучало.

— А что если требуется что-то другое⁈

Вместо ответа пространство вокруг меня подернулось легкой рябью. Я настороженно осмотрелась, но все вроде бы было нормально.

— Кстати, Ашиан, — Альд проговорил это даже почти доброжелательно, как если бы давал полезный совет не слишком близкому знакомому. — По опыту применения Последней Милости к вашему внучатому племяннику могу сказать, что расщепленная душа поглощается куда легче и быстрее целой…

Шкаф рядом с дверью в кабинет полыхнул холодным зеленым пламенем. Насколько это зрелище было пугающим, настолько же оно казалось завораживающе прекрасным. Дом снова загудел и содрогнулся.

— И ощущения при этом очень… интересные… Похоже на выпитый залпом кубок сульфетума. Никогда не пробовали?

Неужели началось? Глядя на шкаф, который продолжал гореть с тихим, почти что уютным потрескиванием, я ощутила странное оцепенение. А что будет, если сунуть руку в этот огонь?..

— Тиор, при всем моем уважении к вашей рассудительности, так будет действительно лучше для всех. Как знать, на что способен древний лич, который пробыл в заточении на задворках соседнего мира почти семь сотен лет… — в голосе Альда звучала неприкрытая издевка.

Когда пламя лизнуло дальний от меня угол кушетки, оцепенение спало. Чуть ли не кубарем скатившись на пол, я бросилась в прихожую, успев выскочить из изумрудной западни буквально в последний момент. Глядя на то, как пламя медленно ползет ко мне по потертому ковру, я отчаянно шарила по двери в поисках ручки. Нашла, распахнула и бросилась на улицу…

И оказалась не на крыльце, а под огромным раскидистым деревом. Под тем самым, где обнаружила себя, когда впервые попала во внутреннее убежище Альда.

Вот только кушетки здесь уже не было. Я стояла, оперевшись спиной и локтем правой руки о что-то… Оказавшееся надгробием. Шершавый камень холодил спину и руку, и его поверхность была покрыта потеками воска от нескольких горящих свечей. А вокруг на земле лежали бабочки… Красные, зеленые, синие.

На задворках моего разума продолжала биться какая-то мысль. Будто последняя, чудом выжившая бабочка пыталась вырваться из…

— Какое возмутительное недоверие к словам старшего бессмертного, — подселенец тем временем, похоже, продолжал выводить личей из себя. — Ашиан, у нас с вами есть свидетель. И хотя я не сомневаюсь, что после моего заключения в амулет вы наверняка попытаетесь на него надавить…

Я изо всех сил сжала бокал.

Бокал?

Да, действительно, в моей левой ладони обнаружился бокал с чем-то густым и красным — то ли вином, то ли…

А еще на моей руке была белая перчатка, сродни той, что я отдала Мэбу.

— Так что советую поторопиться. У вас осталось слишком мало времени…

Не понимая происходящего, я качнула головой. Колющая боль в висках напомнила мне о розах. Холодная бархатистость цветочных лепестков среди моих волос подтвердила эту догадку. Опустив взгляд вниз, я увидела до боли знакомое белое кружево на отчетливо выпуклой груди.

Да что здесь происходит⁈ Почему я одета так, будто нахожусь на свадьбе Мэба и Линс?

Бокал звонко хрустнул в моей руке, белое стало алым. Я отбросила бесполезное стекло в сторону и взглянула на надгробие, пытаясь понять, как оно вообще здесь оказалось. И кому оно принадлежит.

На сером камне не было выбито ничего. Только свечи, продолжая трепетать на едва ощутимом сквозняке, все так же роняли на него капли воска.

Меня настиг отголосок.

Боль.

Ужасная, мучительная. Такое ощущение, будто из тела кто-то вдруг решил разом вытянуть все жилы. Охнув, я чуть не рухнула на землю — устояла лишь благодаря тому, что в последний момент успела вцепиться в надгробие, едва не смахнув при этом свечи.

Но зато неугомонная бабочка-мысль наконец-то попалась, окончательно завязла в сетях моего разума.

Обещание. Мне нужно вытянуть из него обещание. Он же всегда их выполняет. Я слышала это в его разговоре с Килиром.

— Альд, ты слышишь меня?

Хоть бы услышал.

— Да…

— Пообещай, что выживешь. Что вернешься.

От новой волны боли я зашипела и вцепилась пальцами в холодный камень, ломая ногти и оставляя на шершавой поверхности кровавые следы, но совершенно этого не чувствуя.

— Я не могу тебе это обещать.

Судя по тому, как подселенец процедил эти слова, ему было больно не меньше, чем мне. А куда более вероятно — его боль была гораздо сильнее, учитывая то, что это его душу сейчас вытягивали из моего тела.

— Ладно, не хочешь возвращаться, не надо, — пробормотала я, делая вид, что не поняла истинную причину отказа. — Просто выживи, хорошо? Пообещай, что выживешь!

Ответа не последовало. А новая волна боли схлынула куда быстрее предыдущей. Настолько быстро, что я даже смогла отшатнуться от надгробия по одной очень весомой причине: огромное раскидистое дерево охватило все то же холодное изумрудное пламя.

Отойдя еще на пару шагов, я подняла взгляд к ночному небу и увидела созвездие Филина буквально за секунду до того, как его от моих глаз скрыл столб огня.

На место боли пришел холод. А за холодом наступила тьма.

Интерлюдия II

Тупая боль в висках стала постоянным спутником Алонта в последние сутки. Бессмертные мертвецы из столицы желали с ним говорить, но комендант заставы ощущал в себе достаточно сил для того, чтобы игнорировать их желание.

Впервые за… сколько лет?

Алонт не помнил точно.

И не хотел вспоминать.

Потому что боль можно было потерпеть. И он терпел ее ради ни с чем не сравнимого удовольствия, подзабытой свободы, возможности наконец-то полностью распоряжаться собой. Откройся комендант для ментальной связи — и мертвецы тут же уловили бы эти изменения.

Не сейчас. Пока что рано.

К тому же, Алонт прекрасно знал, о чем ему хотели сообщить. Бледные идут, приказ — стоять насмерть. Как будто у него был выбор. Как будто он, скованный и ослабленный чарами, мог бы покинуть заставу, прикажи они что-то иное.