Африканский Кожаный чулок - Карл Фалькенгорст

Этот плавучий лес легок, как сердцевина пера, и один человек может унести на себе плот, способный удержать над водой восемь человек.

— Здесь мой топор является почти излишним! — сказал Гассан, но в его голосе не слышалось радости.

Взглядом знатока он окинул реку, растительность ее берегов… Было что-то такое, что мешало ему присоединиться к восторгу своего юного спутника. Но он молчал, не желая омрачать своими предположениями этот радостный день.

На другой же день Гассан сколотил или, правильнее, связал предварительно лодку из амбача.

Он выбрал дюжины две трехлетних побегов средней величины, приблизительно в шесть футов длиной, и связал их веревкой, взятой из пещеры, где вместо нее были поставлены вехи из хвороста. Импровизированная гондола была готова. Она вышла довольно изящная, хорошо держалась на воде, и ею нетрудно было управлять с помощью наскоро приготовленного весла.

Челнок весил менее полцентнера и потому было довольно трудно удерживать его в равновесии, но Белая Борода и раньше не раз переезжал через реки на лодках из амбача и был уверен, что сумеет управлять ею.

Следующее соображение заставило его спешить с постройкой лодки: он отправлялся в Сансуси, чтобы спасать Лео; могло случиться, что он уже не вернется, и ему нужно было дать Гассану верное средство если не спастись, то хоть уйти от враждебно настроенных против него динков. Брать же Гассана с собой в Сансуси он не хотел, так как Белой Бороде предстояло бороться с целым племенем динков, то было безразлично, идти туда одному или вдвоем, с Гассаном.

Белая Борода хотел освободить Лео добром.

Он никак не надеялся, что последний удержался в качестве начальника в серибе. Самому Белой Бороде это, может быть, удалось бы, но чужой негр не мог пользоваться уважением рабов, и последние, наверное, тотчас же бежали на родину, как только узнали об исчезновении господина и о вспыхнувшем в стране восстании.

Но Белая Борода твердо верил, что искра человечности есть и в самом жестоком негре — динке. Разве Зюлейка не представляла красноречивейшего примера благодарности женщины-динки?

Он видел еще и другой пример их благородства. Между невольниками Гассана был один, за которого родственники заплатили выкуп слоновой костью. Бедному негру страшно хотелось уйти домой, но у него были какие-то мучительные боли в ногах, так что он не мог ходить. Однажды пришел в серибу отец этого негра, взвалил себе на спину взрослого сына и понес его за много миль на родину.

Белая Борода-Нежное Сердце подметил эти прекрасные черты в характере динков и на них надеялся, задумав спасение Лео. Однако нельзя было откладывать этого. Со времени ночи на Ивана Купала прошло уже пять дней, в это время Лео могли продать в рабство в какие-нибудь далекие деревни, и поэтому Белая Борода решил предпринять поездку по реке, как только была готова лодка.

Глава XIV

Травянистая отмель

До свиданья! — Прототип туфли. — Заросли папируса. — Мать шерсти. — Плавающие луга. — Травянистая отмель. — Бегство невозможно. — Своеобразные пни. — Осажден бегемотами. — Между Сциллой и Харибдой. — Приходится отказаться от зрелища, — Обманутые надежды.

Вскоре после полудня Белая Борода простился с Гассаном; у последнего рука все еще не совсем зажила, так что ему нельзя было грести, и он остался.

— Посмотрим, куда нас вынесет течение! — воскликнул Белая Борода.

— Желаю успеха, товарищ! — отвечал Гассан, но голос его звучал как-то странно; он, казалось, был взволнован и с трудом владел собой. — Всего хорошего! До свиданья! — повторил он, крепко сжимая руку Белой Бороды и долго не выпуская ее из своей.

Быстрыми шагами направился Белая Борода к реке. «Какой он стал впечатлительный. Он прощался так, как будто нам целые годы не предстоит свидеться!» — невольно подумал он.

Потом он взял стоявшую у берега гондолу, сдвинул ее в воду и сел в нее, еще раз отсалютовав Гассану веслом.

Челнок легко отчалил от земли, понесся по течению и вскоре исчез из глаз Гассана за выступом скалы.

За горой река делала изгиб, и в нее вдавалась длинная коса, по ту сторону которой для Белой Бороды начинались незнакомые места. Конец косы казался ему пограничной линией; там стояла на страже эмблема этих вод — птица, вышиною около четырех футов, с крыльями, достигающими в распростертом положении до семи футов в поперечнике. Она стояла на краю берега, напоминая аиста, и, подобно аисту, постукивала клювом. Это был «прототип туфли», как ее называют арабы за ее исполинский широкий клюв. Но Белая Борода не прельстился редкой дичью.

«Вперед!» — было его девизом. Непосредственно за косой горделиво возвышались заросли папируса, поднимавшегося над водой на десять-пятнадцать футов; вид этого классического растения мало радовал Белую Бороду; папирус являлся для него скорее вестником неудачи.

Чем дальше он продвигался вперед, тем гуще становились эти заросли; к ним присоединялись побеги амбача, плававшие по воде, наподобие зеленых островов. Эти островов было сотни; и наконец они слились в одну общую травянистую площадь. Канал, по которому скользил челнок, становился все уже и уже. Наконец вода совсем исчезла, остался один зеленый луг.

То, чего Гассан опасался давно и о чем Белая Борода начала догадываться недавно, действительно оправдалось: река была запружена травянистой отмелью, перед которой, раз она образовалась, человек бессилен. Даже на Ниле прекращается судоходство, и суда дожидаются целыми месяцами, пока сама природа не удалит этого препятствия разливами воды. Этот слой растительности иногда достигает такой толщины, что на нем пасутся стада рогатого скота!

Надежды многих путешественников были разбиты этими травянистыми отмелями, они принудили остановиться не одного смелого естествоиспытателя и доставили большие убытки многим купцам… Белая Борода также стоял перед ними в нерешительности.

Вокруг взор не встречал ничего, кроме папируса, амбача и водяной травы, той своеобразной, покрытой шерстяным пушком травы, которую называют «матерью шерсти», но которая так колюча, что человек не может долго ходить по таким водным лугам.

Белая Борода решил повернуть назад и поискать других протоков. Быть может, все-таки найдется пролив в этой траве, и падать духом сразу не следовало! Но тщетно он греб по разным направлениям: везде та же преграда, все каналы между островами папируса кончались у травянистой отмели!

Солнце заходило на горизонте; надо было возвращаться, хотя и с обманутыми надеждами. Ему удалось пробраться сквозь гору, но против травянистой отмели он был бессилен.