Фолкнер - Борис Грибанов

Ее эгоизм доходит до извращенности — даже такую трагедию, как самоубийство сына Квентина, она воспринимает только как нанесенное ей лично оскорбление. "А Квентин, — вопрошает она, — а он зачем сделал?.. Ведь не может же быть, чтобы с единственной только целью поступить назло и в пику мне. Кто б ни был бог, а уж такого надругательства над благородной дамой он не допустил бы".

Таковы родители. Такова духовная атмосфера в доме, где выросли дети — главные герои романа "Шум и ярость".

Первым из детей предстает перед читателем Бенджи. "Меня поразила мысль, — говорил впоследствии Фолкнер, — как много я смогу извлечь из идеи сосредоточенной на самой себе невинности, если один из детей будет полностью невинен, то есть будет идиотом. Так родился идиот, и тогда я заинтересовался отношением идиота к миру, в котором он живет, но который он никогда не сможет познать, в котором он должен найти нежность, помощь, чтобы защитить его в его невинности. Под невинностью я имею в виду, что бог лишил его разума от рождения и он с этим уже никогда ничего не мог сделать".

Решив начать роман частью Бенджи, передающей восприятие окружающего мира и событий глазами идиота, Фолкнер поставил перед собой задачу чрезвычайной сложности. Впоследствии он признавал, что "это была часть поражения". Свои побудительные мотивы он объяснял следующим образом: "Мне казалось, что книга станет ближе к фантазии, если основа ее будет изложена идиотом, который не способен к логике".

Как говорит о Бенджи один из персонажей романа, "ровно тридцать лет, как ему три года". Бенджи не умеет говорить и чувства свои может выражать только подвыванием, стоном или спокойствием. Он реагирует на чувственные возбудители, в иных случаях деятельность его мозга ограничена памятью. Он не способен оценивать, воспринимать связь между событиями. Бенджи лишен понятия времени, он не знает разницы между прошлым и настоящим. Воспоминаемое событие для него так же реально, как и происходящее в настоящее время.

Несвязные мысли Бенджи обращены большей частью к детству, они раскрывают перед читателем этот мир, с которым у Бенджи ассоциируется ощущение безопасности, порядка, любви.

Чистота Кэдди воплощается для Бенджи в запахах чистоты и свежести: "Кэдди пахнет листьями", "От Кэдди пахнет деревьями", "Кэдди пахла как деревья в дождь". Трагедия Бенджи, которую он не в силах понять, но может ощутить, заключается в развале этого упорядоченного мира, в ощущении им потерь, которые следуют одна за другой. Кэдди взрослеет, она становится девушкой, ее начинают интересовать мальчики, от нее пахнет духами, и это воспринимается Бенджи как опасность. "Кэдди обняла меня, но деревьями Кэдди не пахнет больше, и я заплакал". Бенджи видит, как Кэдди целуется с мальчиком, и это вызывает у него горестный вой. Кэдди хочет успокоить Бенджи: "Кэдди взяла кухонное мыло, моет рот под краном, крепко трет. Кэдди пахнет деревьями".

Свадьба Кэдди и ее отъезд из дома означают для Бенджи крушение его детского мира. Он лишился любви. Потеря Кэдди сопряжена для Бенджи и с другой потерей: для того чтобы устроить свадьбу Кэдди и отправить Квентина учиться в университет, мистер Компсон продает выгон, на котором так любил гулять Бенджи, гольфклубу, и Бенджи остается только бегать вдоль забора, смотреть на игроков в гольф и выть от смутного, неосознанного чувства утраты. Есть в романе сцена, исполненная подливного трагизма, вызывающая щемящее чувство жалости: "Я иду к калитке, где с сумками проходят школьницы. Быстро проходят, смотрят на меня, повернув лица. Я сказать хочу, но они уходят, я иду забором и хочу сказать, а они все быстрей. Вот бегом уже, а забор кончился, мне дальше некуда идти, я держусь за забор, смотрю вслед и хочу выговорить".

Одна такая попытка общения с проходившей мимо школьницей кончается для повзрослевшего Бенджи печально — его брат Джейсон (это происходит уже после смерти мистера Компсона) быстро оформляет себя опекуном Бенджи и отвозит его в больницу, где Бенджи кастрируют. В интервью с Джин Стайн Фолкнер говорил о Бенджи: "Он распознавал нежность и любовь, хотя не мог назвать их, и эта угроза нежности и любви заставляла его реветь, когда он чувствовал, что Кэдди изменилась. У него нет больше Кэдди, но, поскольку он идиот, он даже не уверен, что Кэдди исчезла. Он понимает только, что что-то испортилось и образовалась пустота, которая его огорчает. Он пытается заполнить эту пустоту. Единственная вещь, которая у него есть, это сношенный шлепанец Кэдди. Этот шлепанец и есть для него нежность и любовь, которые он не может назвать, но он знает, что это утеряно… Шлепанец дает ему успокоение, хотя он более не помнит человека, которому тот принадлежал, он также не может вспомнить, что его огорчает".

Когда Джин Стайн спросила Фолкнера, какие чувства вызывает у него Бенджи, писатель ответил: "Единственное чувство, которое я могу испытывать к Бенджи, это печаль и сострадание ко всему человечеству. Вы не можете испытывать никаких чувств к Бенджи, потому что он ничего не испытывает. Единственное, что меня волнует в отношении его, это достаточно ли он правдоподобен, такой, каким я его создал. Он представляет собой пролог, подобно могильщикам в елизаветинских драмах. Он выполняет свою задачу и уходит".

Рассказывая о творческой истории романа "Шум и ярость", Фолкнер вспоминал, какие трудности он испытывал с первой частью: "Я переставлял эту часть в разные места, пытаясь найти лучшее место, но окончательное решение, хотя оно и не было правильным, сводилось к тому, что это должна быть основа истории, так как видит ее ребенок-идиот".

В другом случае он говорил: "К этому времени я понял, что все это невозможно изложить в рассказе. Я рассказал впечатления идиота об этом дне, и это было непонятно, даже я не мог объяснить, что там происходит, так что я должен был напирать еще одну главу. Тогда я решил дать Квентину изложить его версию того, что произошло в лот день, и он это сделал".

Так в романе появилась вторая часть, написанная от имени старшего брата Бенджи, Квентина. Действие в этой части происходит в течение одного дня — 2 июня 1910 года, в Гарвардском университете, где учится Квентин. Именно этот день он предопределил как последний день своей жизни, и с самого утра он занят приготовлениями к самоубийству. Кроме того, он старается занять чем-то время, оставшееся до назначенного им себе часа.

При переходе от части Бенджи к части Квентина в манере повествования происходит резкий качественный скачок — от бессвязных мыслей идиота, чей мозг способен только фиксировать, что происходит, но не почему, к сложному ассоциативному мышлению интеллигента, чье сознание легко переходит от одной мысли к другой, где смешиваются идеи, аллюзии, воспоминания, абстракции, символы. Внутренний монолог Квентина — это не «легкое» чтение, он требует от читателя напряженной умственной работы, но внимательный и вдумчивый читатель будет вознагражден, обнаружив ассоциативные связи в мышлении Квентина, ощутив эти глубокие подводные течения мысли, их сложные сочетания и взаимодействия.