Уильям Шекспир. Гений и его эпоха - Энтони Берджесс

В новых пьесах Шекспира четко прослеживаются свидетельства его пребывания в среде аристократов, и дело совсем не в острословии и каламбурах, лошадях, сворах гончих, великолепных шелках и золотых тренчерах[39]. Возникла, например, довольно крупная ссора между друзьями Саутгемптона и соседями Саутгемптона. Друзьями были братья Данверз — сэр Чарлз и сэр Генри, сыновья сэра Джона Данверза, сельского магната и мирового судьи. Соседями были сэр Уолтер Лонг и его брат Генри, чье поместье находилось неподалеку от поместья Саутгемптона близ Тичфилда. Уже довольно давно между этими семьями возникла вражда, корни которой затерялись, возможно, в войне Алой и Белой розы, но неприязнь, существовавшая ранее, обострилась в 1594 году, когда сэр Джон Данверз, восседая в судейском кресле, осудил за разбойное нападение одного из слуг сэра Уолтера Лонга. Сэр Уолтер силой освободил слугу, и после соответствующей жалобы судье следующей ассизы (выездной сессии суда присяжных) сэр Джон имел удовольствие видеть сэра Уолтера за решеткой в тюрьме Флит. Тогда, чтобы преподать должный урок, он осудил еще одного из слуг сэра Уолтера, которого обвиняли в убийстве. Когда сэр Уолтер вышел из тюрьмы, то вместе со своим братом стал инициатором уличных драк между своими сторонниками и сторонниками сэра Джона, в результате один слуга был убит, а другой серьезно ранен. Лонги начали преследовать саму семью Данверз. Генри писал оскорбительные письма сэру Чарлзу, называя его лжецом, дураком, щенком, глупым мальчишкой и обещая, что отхлещет его веревкой по голой заднице. Сэр Чарлз очень рассердился. В сопровождении своего брата и нескольких своих людей он пришел на постоялый двор в Кошэме, где Генри и сэр Уолтер обедали с несколькими благородными друзьями, и дважды ударил сэра Генри дубинкой. Генри вытащил шпагу и ранил сэра Чарлза. Сэр Генри Данверз вытащил пистолет и выстрелил в своего врага-тезку, который упал и вскоре скончался. Братья Данверз сбежали и скрылись у графа Саутгемптона, который, несмотря на предписание об их аресте, организовал для них побег во Францию.

Шекспир, конечно, не мог не воспользоваться столь драматическим сюжетом, но, естественно, перенес действие в далекое прошлое и украсил его экзотическими деталями. Он никогда не стремился обращаться непосредственно к современным сценам, их он оставил новому сатирическому направлению, но порой в его придуманное прошлое внезапной вспышкой врываются события, происходившие на его родине. Конфликт Данверз-Лонгов вдохновил его представить «древнюю вражду» между двумя семьями из Вероны, где, по иронии судьбы, юноша из одной семьи влюбляется в девушку из другой. История эта старая и хорошо известная. Последний раз ее изложил по-английски рифмоплет Артур Брук за два года до рождения Шекспира. Вдохновившись делом Данверз-Лонгов, Шекспир теперь попытался создать новый вид трагедии — итализированной, а не в духе Сенеки, насыщенный язык которой превосходит по яркости пролитую кровь.

Интересно заметить, что три пьесы: «Два веронца», «Ромео и Джульетта» и «Венецианский купец» — были написаны друг за другом, или сразу же после периода службы у Саутгемптона, и что действие всех трех происходит в районе Вероны. В «Бесплодных усилиях любви» Олоферн внезапно делает ничем не обусловленную отсылку на Венецию и декламирует:

Venetia, Venetia,Chi non ti vede, non ti pretia[40].

Венеция означает для Шекспира и расположенную в семидесяти милях от нее Верону: ее надо было увидеть, чтобы оценить по достоинству. Не брал ли с собой Шекспира Саутгемптон, бывавший там? Или Флорио так много рассказывал Уиллу об этом городе (даже рисуя Великий канал и точное местоположение Риальто), что Шекспиру начало казаться, будто ему знакомы эти места, хотя он никогда не бывал там?

«Два веронца» на сцене провалились, и это, должно быть, признал и сам Шекспир. Он пытался сделать для общедоступного театра то, что сделал для домашнего театра Саутгемптона, а именно: написать пьесу, блещущую остроумием, возвышенным языком, каламбурами, романтической любовью, спорами молодых аристократов, и перенести действие в страну, напоенную страстью, солнцем, сверкающими клинками. Общедоступный театр принял бы ее, если бы пьеса имела также занимательный сюжет и обаятельных героев, а этого в «Двух веронцах» нет. Сегодня пьесу ценят за две вещи: лирическую песню «Кто Сильвия?» (хотя популярной ее сделал скорее Шуберт, чем Шекспир) и слугу Ланса, преданного, как водится у англичан, несчастной дворняжке Кребу. Хозяин Ланса Протей заявляет, что само его имя свидетельствует о непостоянстве его характера и привязанности, что сильно контрастирует со столь непритязательной верностью. Такой подход очень характерен для Шекспира.

Два дворянина не воздают должного Вероне, но этот город слишком хорош, чтобы пропадать зазря, и им на смену приходят «Ромео и Джульетта», которые сделали Верону более значимой, чем она, вероятно, была на самом деле; если иностранцы посещают сегодня Верону, то только из-за того, что Шекспир поместил туда действие «Ромео и Джульетты». Нет нужды распространяться о достоинствах этой впервые появившейся романтической трагедии. Мастерское включение разговорной речи в первой сцене; использование всего сценического пространства для показа межсемейной вражды; лихость, с которой обрисованы главные герои, — все это сразу настраивает нас на великолепное зрелище. Шекспир, возможно, даже чересчур словоохотлив, но его слова согреты лирическим огнем (монолог Меркуцио о «царице Меб», во время сочинения которого Шекспир уже, возможно, думал о написании «Сна в летнюю ночь»), В противовес же есть приземленность няни Джульетты. Примечательно, что такое обилие действия должно было сосуществовать с таким большим количеством статического лиризма, как, например, в сонетах Хора, и что рифмованное двустишие наставлений брата Лоренцо, совершенно лишенное занудства, обозначает паузу, canto fermo, объединяющую игру контрастов. Шекспиру было тридцать, возможно, тридцать один, когда он написал пьесу, он уже не был молод, но эта пьеса удачнее всего увековечивает и жар юной любви, и агрессивный настрой молодости.

Как ожесточение двух семей, хорошо известное Саутгемптону, могло быть взято в качестве отправной точки для этой пьесы, так ожесточенность, имевшая более общественный характер, к которому Саутгемптон имел только косвенное отношение, возможно, послужило толчком для создания «Венецианского купца». Весной 1594 года граф Эссекс, который, по мнению Саутгемптона, был всегда прав, официально обвинил известного врача Родриго Лопеса, португальского еврея и придворного лекаря, в сговоре с испанскими агентами с целью отравить королеву. Причина обвинения крылась в неприязни и зависти, которые имели чисто личный характер. У Лопеса были хорошо налаженные связи с Португалией, Португалия была ближайшей соседкой Испании, и Уолсингем, как глава секретной службы, счел Лопеса весьма подходящей фигурой для использования его в качестве агента для передачи информации к английским шпионам и от английских шпионов на Иберийском полуострове. После смерти Уолсингема в 1590 году Эссекс сам пользовался услугами Лопеса. Эссексу казалось полезным, для снискания расположения королевы, поставлять ей, в качестве личного дара, разрозненные куски информации, полученные из Испании через Португалию. Но Лопес, более преданный королеве, чем Эссексу, передал свою информацию непосредственно ей. Когда Эссекс, сияя от радости, приблизился к трону, чтобы сообщить горячие новости из Иберии, королева сказала ему, что ей они уже известны. Эссекс возненавидел Лопеса за эту двойную игру и решил отомстить ему.