Скандалы (декабрь 2008) - журнал Русская жизнь

В артистическом скандале слова не имеют никакого значения. Главное - звук, белый шум. Крик. Как элегантно писал Набоков: «Безнадежные попытки перекричать тишину, что гораздо труднее, чем даже попытка Лира перекричать бурю».

II.

Куда как другое дело семейный скандал, замешанный на словах, на смысле. «Самое страшное, когда ругаются шепотом, - говорила мне приятельница, - в начале семейной жизни я жила со свекровью, так вот она ругалась шепотом. Ничего страшнее этого шипения я в жизни не слыхала. Никому не посоветую так себя вести с близкими. Когда я слышу советы психологов „разговаривать во время ссоры как можно тише“, „не распускаться“, „не допускать себя до крика“, я всегда думаю о тщете всякого стороннего совета. Психологи - дети, малые дети. Ерунда вся эта внутренняя дисциплина. Очень дешевое спартанство».

Мне не хотелось бы создавать типологию обдуманного семейного тиранства. Тихое мучительство все-таки не скандал. Скандал - взрыв, событие, столкновение. Домашние деспотии создаются обычно в маленьких семьях, силами старших родственниц - матерей и свекровей. Это жестокие игры неврастеничных властных женщин. Так ли уж распространен этот тип? Пожалуй, довольно распространен. И все-таки хрестоматийная семейная скандалистка - чаще всего женщина растерянная, ничего заранее не обдумывающая. Просто - не очень счастливая. И вот таких женщин - ох как много. Летними воскресеньями, ближе к полудню, во многих домах открыты окна.

Сидишь иной раз на детской площадке и слушаешь, как дом звенит на несколько женских голосов. Воскресный обед - важный инструмент семейного влияния. Через час во двор выйдут оглушенные дети, размаянные, тихие; отойдут минут через пятнадцать, забегают. Они еще не огрызаются - у них же вся жизнь впереди. Однажды добрая бабушка на лавочке спросила вот такого оглушенного пятилетнего мальчика: «Ты один? А что мама с папой делают?» Мальчик как мог старательно ответил: «Мама пьет у папы кровь!» Семья гольяновских вампиров. Можно снимать изящную кинокартину.

Собственно говоря, к изящной кинокартине я и подбираюсь. Посмотрела я модный фильм «Сумерки» - про любовь «простой девушки» и юноши из семьи вампиров-вегетарианцев. Фильм снят по роману американской писательницы Стефани Майер, ставшему мировым бестселлером. Про эту самую майеровскую «Сумеречную сагу» пишут, что успех ее сравним разве только с успехом «Гарри Поттера» Джоан Роулинг. Миллионы читателей одолели сагу Стефани Майер (смею думать, скорее читательниц) - потому что книжка-то очень плохая. «Девочки, книга для вас». Типичный любовный роман для подростков, начинающийся знакомством героев в школьной столовой, а кончающийся не ночью любви, не свадьбой - а выпускным балом. Это классические приметы совершенно определенного жанра, который отдан на откуп дамам, обладающим обыкновенно одним безусловным достоинством - плодовитой непосредственностью. В общем, лирическая штучка про первую любовь.

Я рыдала весь фильм. Рядом со мной сидела женщина лет тридцати пяти и плакала как дитя. Мы сморкались по очереди. А дочка ее, лощеная тинейджерка, тянула мою соседку за рукав: «Мама, стыдно, мама, перестань. Я сейчас уйду!»

Как- то неприятно разъяснять чувственное впечатление. Однако впечатление-то у меня не чувственное. Сформулировать его можно приблизительно таким, набоковским же, образом: «А мы, помнится, в лапту играли, в снежки. А жизнь и прошла».

Фильм- то, прямо скажем, так себе фильм, да есть в нем какая-то чистая нота.

Я думала о том, почему именно «школьные» романы так оглушительно популярны в последние годы. Мы чувствуем себя обобранными, вот почему. Может быть, именно в ранней юности было пропущено что-то самое главное? Все ведь, как водится, ждали чуда, а никакого чуда не произошло. Чрезвычайный интерес вызывают книги о чудесных школах - не с волшебниками, так хоть с вампирами…

Еще я думала о том, почему этот фильм так безбожно ругают критики. Легко догадаться - потому что про него еще не написала ни одна девица-кинокритик.

У Платонова в записных книжках есть запись: «Мальчик - гений: все хотят вырасти и стать летчиками. А он говорит: хочу вырасти и жениться». Вот такой бы мальчик должен был бы написать о «Сумерках». Замечали ли вы внутреннюю стесненность и неловкость зрителя-мужчины, вынужденного смотреть удачную мелодраму? Что ж, понятно почему - по уши влюбленный юнец на экране по большому счету вид имеет далеко не героический. О, конечно, сколько силы в его прекрасной слабости, но попробуй докажи гольяновскому мужику, сдуру забредшему на сеанс, что молодца и сопли красят. Ведь даже счастливый в любви мужчина не выглядит победителем. Он же трогательный. На глазах раздосадованного зрителя, свой же брат-герой, брателло, взрослый пацан, публично мечется в рассуждении, как бы угодить девчонке. У него печальные ищущие глаза, он бледен; на него смотреть стыдно! Он уязвим, раздет и громко взволнованно дышит, когда целуется. В боевиках мужчина никогда не пыхтит как паровоз, когда целуется - там только партнерши голос подают. Какой мужчина захочет публично припоминать время своего жениховства - постыдное время, проведенное на женской половине жизни? Кроме того, хорошие фильмы «про любовь» только в женщин вселяют светлую печаль. Женщина печалится, что с ней чего-то важного, прелестного так и не произошло, а мужчина раздражается, когда ему напоминают, что, возможно, он сам это «самое важное» и не сделал. Начало любви - все еще мужская работа. Трепетно ждать у кромки волн любимого - дело хорошее; но, скажем, закупать тряпки немыслимого красного цвета, фрахтовать корабль, нанимать музыкантов и все такое прочее - все-таки мужчина же должен, нет?

В общем, проплакали мы весь фильм со случайной моей соседкой и вышли из кинотеатра вон. Ночь сверкала бриллиантовыми огнями, заплаканная дама бешено кричала на свою дочь (пошто мешала смотреть), а я рыдала о том, что жизнь короткая, и в ней очень мало любви.

Очень мало любви. И очень много не то что бы несчастных, но и далеко не счастливых женщин. Даже вполне благополучных, и замужних, и с работой, и с детьми.

Однажды успешнейшая владелица службы знакомств говорила мне: «Вот что я думаю - у девушек и мужчин одинаковая психология, а у женщин - другая. Девушки ищут любви, и мужчины тоже. И девушки, и мужчины верят, что их должны любить. Потому что и тех, и других так часто обманывают. Девушкам врут, что любят, когда испытывают только теплоту, желание, а мужчинам врут, что любят - когда от них чего-нибудь да нужно. А женщины смотрят на вещи трезво, они знают, что никто их так уж особенно и не любит. Они привыкли обходиться без любви».

Привыкли. Только по воскресеньям, во время семейного обеда, очень громко кричат на детей и на мужа. Это такой способ справляться с печалью. С помощью скандала-карнавала.

Андрей Гамалов

Между прочим, и это

Любовные ссоры высокоразвитой материи

Из всех бывших возлюбленных я не поддерживаю отношения только с этой, и более того - она не любит меня активно, целенаправленно, страстно. С остальными, собственно, и разрывов никаких не было. Встречаетесь через пять, шесть, семь лет, иногда даже и трахнетесь - человек ведь и есть машина времени, никто ничего не отнял. С этой после прощального телефонного разговора не было никогда и ничего, и периодически с той стороны до меня доносится злопамятное шипение. Она еще и в совместном быту часто учила меня жить, и больше всего ей не нравилось некоторое мое презрение к внешним приличиям. У нее они были возведены в культ.

Честно сказать, этого я совсем не понимаю. Ритуал, этикет, обряд - малоприятны и сами по себе, если речь идет не о жизни и смерти, рождении или погребении, а о чем-нибудь мелком вроде обеда. Культ внешних приличий выдумали те, кто не обременен представлениями о внутренних: такой человек долго будет обсуждать с вами, можно ли есть рыбу ножом, но ему в голову не придет, что делать соседу по столу публичные замечания гораздо неприличней, чем есть рыбу хоть руками. На эту тему, впрочем, есть отличная реприза в «Трехгрошовой опере», там Мэки Нож пирует со своими ребятами после удачного ограбления, причем руки у них по локоть в крови, но когда один из бандитов принимается резать рыбу… ну, вы догадываетесь.

Ее отличала поразительная, феерическая глухота: в доме повешенного она говорила исключительно о сортах и типах веревок, бестактности сыпались из нее скрежещущими градинами, она не умела удержать при себе самого примитивного суждения и умудрялась влезть с ним в самый разгар серьезного спора о серьезных вещах, - и, судя по ее кинорецензиям, периодически появляющимся то там, то здесь, эта прекрасная врожденная черта осталась при ней в полной неизменности; но с ножом и вилкой все обстояло прекрасно. Что же нас связывало, спросите вы? В молодости, знаете, на такт не обращаешь внимания, первую скрипку играет физиология, но тут и физиология скоро не выдержала: я могу терпеть что угодно, но беспрерывное обучение этикету в исполнении слона, да еще в интерьере посудной лавки, способно убить и самую подростковую страсть. Больше всего ее раздражало, когда кто-нибудь - не только я, слава Богу, тут соблюдалось равенство, - повышал голос. Она признавала только благородную сдержанность, без намека на скандал, и обожала рассуждать о манерах. Один раз она так и ляпнула: скандалить могут только простолюдины. Сама она, разумеется, простолюдинкой не была - дедушка был советский академик, большевик с дореволюционным стажем.