Под-Московье - Анна Калинкина

— Темное дело, вообще-то, — согласилась Маша. — Может, мать была свинаркой, а может, — тут она понизила голос, — специально хотела от младенчика избавиться? Но это ж какой жестокой и отчаянной надо быть? У нас вот за такое полагается смертная казнь. Даже если ей его кормить было нечем, отдала бы кому-нибудь на воспитание. Хотя могло быть и так, что младенчик мертвеньким родился, тогда все равно. Ты вот на Соколе была, это правда, что там покойников в биореактор кладут и свиньям скармливают?

Нюта очень удивилась, что Маша так много о ней знает. Вроде бы про Сокол она ничего не рассказывала. Но отпираться не стала и подтвердила — да, слышала на Соколе такие рассказы, а уж правда это или нет, про то, наверное, одни свинари наверняка знают. Но они люди угрюмые, и с ними особо не разговоришься.

Потом Маша сказала, что в Зоопарке ей всегда нравилось, там были всякие увеселения, а для детей продавали сладости и игрушки.

— Интересно, как там сейчас? — задумчиво спросила она. — В зоопарке ведь было много крупных, сильных и опасных животных. Если в результате мутаций страшными стали даже обычные собаки и кошки, то даже представить трудно, как теперь выглядят настоящие хищники — волки, тигры, медведи… Да и змеи ядовитые там жили в специальном подземном павильоне. Некоторые звери, наверное, разбежались по городу, а многие остались здесь. Поэтому сталкеры, выходящие в город с Краснопресненской и Баррикадной, часто не возвращаются обратно. Что ни день, то какие-нибудь тревожные новости. У нас вот до поры до времени было спокойно, а теперь тоже в страхе живем…

Нюта вновь хотела спросить, чего же здесь все так боятся, но тут Маша отвлеклась на сына: неугомонный мальчишка сел слишком близко к костру и прожег себе штанину.

— Горе мое! — кричала на него Маша. — Где я тебе столько одежды напасусь? Новые штаны не получишь, и не надейся. Господи, и так уже заплаты ставить некуда, — сокрушалась она. — И вообще, тебе давно уже пора спать. А ну марш!

И, несмотря на протестующие вопли, она повела сына укладывать. Их палатка, как оказалось, стояла совсем рядом, и Нюта отчетливо слышала Машин усталый голос:

— Лежи смирно, а я расскажу тебе сказку про Добрыню Горыныча и Змея Никитича. Едет сталкер Добрыня Горыныч в костюме химзащиты на дрезине по туннелю, автомат крепко в руках сжимает. А крылатый трехголовый Змей Никитич испугался и в логово свое забился.

— А почему крылатый? Разве змеи бывают крылатые и трехголовые? — удивился мальчишка.

— Мутант потому что. В метро все бывает. Слушай дальше. Змей Никитич просит: «Не губи ты меня, Добрынюшка, у меня малые детушки». А Добрыня отвечает: «Не будет тебе пощады. Если я тебя не убью, вырастишь ты своих детушек, и сожрут они всю нашу станцию, как на Полежаевской всех сожрали». И расстрелял в упор змея и детушек его. Тут и сказке конец. Да чего ты ревешь-то?

— Детушек жалко! Они же маленькие!

— А что делать? Или мы их, или они нас… Ну, спи.

Маша вернулась к костру, чтобы выпить перед сном чая, но когда Нюта хотела расспросить ее о жизни на станции, хмуро сказала, что устала, как собака и сама только и думает, как бы лечь спать.

Нюта улеглась в той же палатке, что и Маша с сыном, а кроме них — еще одна женщина. На станции постепенно все затихло, и тут девушка снова обратила внимание на странные звуки. Кто-то глухо и неритмично ударял в металлическую поверхность, чем-то скрежетал по ней, словно какие-то одержимые кузнецы беспорядочно лупили молотами по железу.

— Маша, — спросила она, — а у вас здесь что, какие-нибудь цеха?

— Нет, с чего ты взяла? — неохотно отозвалась та.

— А что это там грохочет?

— Ничего. Спи! — буркнула Маша. Но Нюта чувствовала — обе женщины тоже прислушиваются к странному шуму.

— Интересно, сколько еще выдержат ворота? — спросила их соседка, ни к кому вроде не обращаясь.

— Да хватит уже ныть! — злобным шепотом выкрикнула Маша. — И без того тошно! Сами не хотите спать, так хоть мне не мешайте!

Ночью Нюте приснился Зоопарк. Светило солнце, по ровным дорожкам бродили нарядные дети, жующие сласти и держащие за руку родителей. Везде стояли громадные клетки с тварями вроде тех, которых Нюта видела на поверхности. В одной клетке даже сидел небольшой паук, притворявшийся безобидным, но глаза его злобно сверкали — видно было, как ему хочется схватить ближайшего хохочущего карапуза. На горке, огороженной проволочной сеткой, мирно паслись ламы вроде тех, которые гнались за ними на улице Свободы. Иногда они, подняв головы, окидывали посетителей нехорошими оценивающими взглядами, но, убедившись, что те находятся вне пределов их досягаемости, разочарованно продолжали щипать травку. Вдалеке виднелась темная гладь пруда. По нему наперегонки плавали лебеди и водяные крысы. И вдруг в одну минуту все изменилось. Послышались взрывы, кое-кто из людей упал, другие начали растерянно метаться. Плакали дети. Нюта, как зачарованная, смотрела, как ламы гигантскими прыжками перемахнули проволочную сетку и кинулись на посетителей, разевая клыкастые пасти. Из опрокинутой клетки выползал паук, на ходу увеличиваясь в размерах, а в другой, все еще запертой, метался большеглазый лемур (почему-то Нюта была твердо уверена, что это именно он) и тряс прутья, но никак не мог выбраться наружу. «Они погибнут, — подумала девушка. — Они все погибнут». Она хотела подбежать и открыть клетку, но тут за спиной отчаянно заголосил ребенок. Нюта обернулась на звук и проснулась. Ребенок и вправду плакал где-то неподалеку, его успокаивала мать. «Вот и ответ, — подумала Нюта. — Теперь я знаю, что случилось с большинством животных в Зоопарке. Те, которые не погибли сразу, просто не смогли открыть клетки и вырваться на волю, а людям в этот момент было уже не до них. И бедные звери медленно умирали взаперти от голода и жажды…»

Утром, во время завтрака, Нюта вдруг заметила необычную женщину, резко отличающуюся внешним видом от всех прочих обитательниц станции, которая, стоя рядом со входом в столовую, внимательно смотрела на нее. Видимо, она очень любила все черное: на ней было длинное черное платье, похожее на халат, расшитый какими-то бусинами, тоже черными, но блестящими, и изящные черные туфли вроде тех, что нашла Крыся, но без каблука. Черные гладкие волосы женщины блестели, а черные глаза смотрели ласково. Нюта подумала, что рядом с такой красавицей даже жеманная Лола почувствовала бы себя тем самым гадким утенком из сказки. Что уж говорить о ней самой, облаченной в старую и явно великоватую ей кожаную куртку, неопределенного цвета мужскую рубаху и такие же брюки с обрезанными штанинами, подаренные сердобольными анархистами и кое-как ушитые под ее отнюдь не мужскую комплекцию? К тому же девушка только сейчас осознала, что костюм давно уже не мешало бы постирать.

Поняв, что ее заметили, красавица улыбнулась и поманила Нюту к себе. Медленно отставив кружку, из которой она успела глотнуть всего пару раз, девушка встала и направилась к выходу. Попутно она отметила, что остальные женщины в столовой как-то неприязненно притихли — они явно знали любительницу черного, но ее появление восторга у них не вызвало. «Началось!» — подумала Нюта и порадовалась, что утром успела незаметно вытащить из рюкзака нож и сунуть его за подкладку куртки так, чтобы при необходимости можно было быстро достать.

— Пойдем со мной, дитя мое. Надо поговорить, — сказала женщина и величаво пошла впереди, даже ни разу не оглянувшись, чтобы проверить, идет ли за ней Нюта. Впрочем, та и не думала противиться.

Против всех ожиданий, женщина привела Нюту не в Комендатуру, а в небольшую палатку, на полу которой лежал узорчатый коврик, а поверх него — два добротных спальных мешка и подушка. Еще Нюта успела заметить несколько потрепанных книг, красивую деревянную шкатулку с резной крышкой и овальное зеркало. Но главное, теперь можно было как следует рассмотреть саму женщину, усевшуюся напротив Нюты. Оказалось, что она не так уж молода, но в полутьме палатки трудно было определить, сколько ей лет. К тому же здесь, в метро, многое зависело от того, какую жизнь ведет человек. Женщины старились раньше, и двадцатилетняя могла выглядеть на все пятьдесят. И все же, несмотря на ухоженность, Нюта решила, что хозяйке палатки лет сорок, а может, даже больше.

— Я знаю, ты Нюта, — сказала женщина. — А меня зовут Мура.

«Никогда не встречала такого странного имени», — подумала Нюта, но прежде, чем она успела открыть рот, в палатку заглянул какой-то мужчина. В отличие от хозяйки, он был одет подчеркнуто просто — в выцветшую черную футболку с каким-то рисунком и штаны в обтяжку. Но простая одежда лишь подчеркивала его стройную мускулистую фигуру, необычайно выразительное породистое лицо, огромные серые глаза чуть навыкате и светлые волосы до плеч, уже заметно тронутые сединой. Кого-то он Нюте смутно напомнил, но кого именно, она сообразить не успела. Мужчина как-то странно, очень внимательно посмотрел на девушку.