Лабиринт искажений - Валерий Филатов

знать о тайнике в квартире. Какие бы отношения с женой у него не были, но он здесь жил. Тайник, конечно, мудрёный, но не настолько, чтобы его совсем не замечать. Вторая причина — это то, что Шмелёв на вопросы: «это ваше?» отвечал коротким «да» и кивком головы. И делал это при понятых. Пусть и пьяный, но так поступать нельзя.

В квартиру зашел Гриша и кто-то из прокурорских. Подождали, пока понятые распишутся в протоколе и отпустили их.

— Шмелёв Василий Ефремович, — официальным тоном объявил старый чекист, — я вынужден вас арестовать. Обвинения вам будут предъявлены чуть позже. Наряд я вызывать не буду.

— Гриш, а можно я поговорю с подполковником? — попросил Ткачёв.

— Можно. Можете не торопиться, но и не затягивайте. Мы со следователем и капитаном на лестнице покурим.

Дверь закрылась и на секунду наступила тишина.

— Вы же ведь знали, Василий Ефремович? — тихо спросил Ткачёв. — Зачем всё это?

— Толковый ты опер, Андрей Викторович, — почти трезвым тоном ответил Шмелёв. — Но вот от жизни как-то оторван. Да и узнал я всё о Лене недавно — буквально перед твоим приездом. Нашёл ведь тайник… Понимаешь, трудно очень поверить, что любимая женщина не только изменяет, но и делает это в интересах кого-то другого.

— Неужели ты думаешь, что она тебя любила?

Шмелёв отвернулся, и постарался незаметно от Ткачёва смахнуть навернувшуюся слезу.

— Мне трудно что-то думать. Последние полгода, вообще, как сон. Но очень приятный. И представляешь, я хочу, чтобы он не заканчивался.

— А последние три месяца?..

Шмелёв грустно улыбнулся.

— А знаешь, за что зацепить. Я ведь когда тайник нашёл, то ночь не спал. Ждал её. Она только по выходным домой не возвращалась, но в будни всегда ночью приходила. Когда позже, когда раньше. Веришь, я хотел пристрелить её и содержимое тайника сжечь. Это была ночь прямо перед её убийством. Как она меня умоляла никому не говорить! Обещала сделать всё, что я захочу…

— И ты захотел?

Ткачёв сел на стул рядом с подполковником.

— Да, Андрей Викторович. Это была такая страсть, что я не удержался. А потом мы строили планы, как уедем отсюда, как заживём вместе совершенно другой жизнью… Но утром, когда она уезжала, то я попросил её взять из тайника всё и отнести местному чекисту. А она посмотрела на меня, как на идиота… И тогда я понял, что ничего изменить нельзя и что я сам отнесу. Начал собираться, а тут звонок и Саша Поплутин приехал.

— Но почему её убили?

Шмелёв энергично пожал плечами, будто в нервном тике.

— Не знаю. Я пока дома сидел, не думал об этом. Кто-то по телефону звонил, а я не брал трубку. Кто-то в дверь тихо стучал, но я не открывал. Даже кто-то открыть собирался. Но я же не дурак! Сразу ходить громко начинал, кашлять.

— А позвонить мне не мог?

— А куда? Ты телефон оставлял?!

— Поплутину мог позвонить…

Подполковник опустил голову, будто понимая, что совершил ошибку.

— Мы же с тобой разговаривали после убийства, — вспомнил Ткачёв. — Почему тогда ты мне всё не рассказал?

— А зачем? — Шмелёв посмотрел в глаза полковнику. — Чтобы это изменило? Меня все равно расстреляют.

— Не факт…

— Да? Это на фоне противостояния милиции и чекистов? — усмехнулся Шмелёв. — Ладно, чего мы в ступе воду толчем? Зови следователя и чекиста. Я виноват — я и отвечу…

Полковник осознал, что Василий Ефремович упёрся в свою виновность, как в спасительную соломинку и сделать ничего нельзя. И не расскажет он ничего больше, хотя знал намного больше, чем рассказал. Что подполковника в этой жизни больше ничего не интересовало, даже цена собственной жизни. Ткачёв встал и прошёл к двери, открыл.

— Гриш…

Послышался щелчок взводимого курка. Ткачёв быстро взглянул на Шмелёва и увидел, как тот подносит к виску пистолет. «И как мы его не нашли при обыске?!» — подумал полковник, мысленно ощущая как спусковой механизм освобождает боёк…

Раздался выстрел. Голова Шмелёва дернулась.

— Твою мать! — только и сказал Гриша, подбегая к двери. — Уф! Вызывайте экспертов…

Полковник с капитаном немного задержались на квартире Шмелёвых, и опаздывали в управление к назначенному сроку.

— Как без машины тяжело, — пожаловался Ткачёв Румянцеву, залезая в автобус. И тут же вспомнил, что так и не сказал Поплутину про опрос водителей автобусов Заречнска.

— Шмелёву полагалась персональная машина, — сказал капитан. — У Гладышева надо попросить, а то он, наверное, своей жене её выделил.

Полковник пропустил мимо ушей недовольную реплику Сергея Сергеевича. Он подумал о том, что его миссия в Зареченске закончилась. Бумажные чертежи блоков ракет, взятые бандитами после налёта на инкассаторов, скорее всего, сожжены, чтобы не оставлять лишних улик. Но и куратору группы они не ушли. То есть, у бандитов теперь цель одна — уничтожить ОКБ и разработчиков. Больше им в Зареченске делать нечего. Пару дней и ОКБ перетащат в Москву.

Главарь аккуратно сдаст своих исполнителей, а сам попытается скрыться. Если Главарь — не сама Шмелёва.

Ткачёва с Румянцевым ждал Поплутин, нетерпеливо расхаживая по кабинету. В уголке на стуле сидел Нодия, отдуваясь от переизбытка съеденных пирожных.

— Как же так?! — воскликнул майор, увидев полковника.

— А что случилось? — притворился Ткачёв, будто ничего не знает.

— Андрей Викторович, Шмелёв…

— Так, стоп! Георгий, закрой дверь и включи приемник громче. Присаживайтесь, товарищи.

Пока Нодия суетился, выполняя просьбу Ткачёва, опера расселись за столом.

— Значит, дела такие, — обратился к ним полковник, как только лейтенант закончил суету и тоже присел за стол. — Подполковник Шмелёв не предатель, а человек, который заблудился в поиске личного счастья. Мы все люди… Майор, докладывайте, что вы собрали по станции Зареченск-товарная.

— История с грузом довольно странная. По документам контейнер грузили на базе Минторга СССР, а оборудование было оплачено валютой. На базу Минторга контейнер пришёл из порта…

— Геленджика? — перебил майора Ткачёв.

Поплутин искренне удивился.

— Как, чёрт возьми, вы догадались?

— А получала контейнер Шмелёва?