Спасти СССР 3 (СИ) - Афанасьев Александр "Werewolf"

2. Предприятие должно иметь собственную переработку и собственные продажи. Более того, оно должно идти именно от переработки, а не от земли. Агрокоммерц сотрудничает с тысячами фермеров, которые выращивают и уток и гусей и кроликов — а Агрокоммерц продает.

3. Предприятие должно иметь возможность заниматься и другим бизнесом. Агрокоммерц занимается стройкой, у него есть пансионаты на побережье для иностранных и своих туристов…

4. Предприятие не надо ограничивать в росте и приобретении новых земель. В агробизнесе — если это бизнес, а не способ обеспечения занятости на селе — ограничивать размеры не надо. Растет успешное предприятие за счет неуспешных — и пусть растет.

В СССР в чем-то даже проще будет. Земля бесплатная, надо только продумать механизм ее передачи. Самое правильное — это конечно долгосрочная аренда. Что интересно, в Великобритании, считающейся родиной демократии — большинство земли находятся в собственности дома Виндзоров, подданные пользуются на основании договоров наследуемой аренды, некоторые заключены на срок 1000 лет[27]. В Лондоне тоже — Короне принадлежат целые улицы, там тоже наследуемая аренда.

Пока летим — смотрю вниз. Югославия все же сельскохозяйственная страна, промышленное производство тут занимает всего 20 % ВВП. Народ тоже живет в основном в деревнях, причем деревни и маленькие городки очень ухоженные, при неуютном Белграде там как бы не лучше. Здесь в деревнях тротуары есть, бордюры, все как в городе. Как мне сказал по секрету Влайкович — члены Госсовета каждый год зарубают ассигнования на Белград, для них это своего рода вопрос чести. Потому, например, в городе до сих пор нет метро.

Местность гористая, но видно, что каждый клочок земли используется, бесхозяйственности тут нет. Много гор — это вообще гористая местность. Югославия очень эклектична, например сельского милиционера тут зовут … шериф! А на побережье хорошим тоном считается итальянское — например все улицы и площади там пьяцы и корсы.

Садимся в аэропорту Сараево — он новый совсем, тут только, что прошли Олимпийские игры. Через несколько лет все это будет лежать в руинах.

Над горами — возвышается телевышка, форма которой позаимствована у останкинской телебашни…

В культурной программе — мы возлагаем венки к памятнику Льву Толстому — Сараево первый город мира, где был установлен памятник великому русскому писателю и гуманисту. Затем я прошу отвезти меня на набережную реки Миляцки. Все понимают — зачем?

Там ничего не поменялось. Только большая мемориальная доска — борцу за свободу славянских народов поставили. Да реку с тех времен почистили и она полноводнее, чем тогда. В остальном все то же самое. Здесь не было боев. Все тот же универмаг Морица Шиллера — теперь просто магазин и кафе. Все тот же поворот. У остановившихся машин толпится народ — не исключено, что в толпе есть новые Гаврилы Принципы. Я ведь не предполагаю, я точно знаю, что древнее зло вырвется наружу через несколько лет и эти улицы будут простреливать снайперы с холмов, не щадя ни женщин ни стариков ни детей…

Это правильно? Так и должно быть?

Я возлагаю у мемориальной доски единственный цветок. И даю себе зарок — что постараюсь и здесь не допустить свободного хода истории. Пусть лучше останется здесь все это — новый аэропорт после Олимпийских игр, гостиницы, циклопические бетонные сооружения зимней Олимпиады, которые никому не нужны. Пусть они и не будут нужны никому. Ни снайперам. Ни артиллеристам.

Много на себя беру? Много. А иначе — как?

В Агрокоммерц едем на машинах. Дорога узкая, охрана нервничает. Виды здесь просто потрясающие — как наш Кавказ. И тепло — как в Москве летом…

Вот тут, на обратном склоне холма они поставят артиллерийское орудие.

А вот это место — там, на противоположном берегу через ущелье — хорошо поставить зенитную установку и расстреливать машины.

И поставят.

Вот такой вот практический национализм.

Агрокоммерц потрясал с самого первого взгляда, как только ты въезжал на его территорию.

Вывеска его ярко-алого цвета, но не знаменного, а скорее малинового. Вывески везде, новейшие корпуса, техника.

Персонал в чистой спецодежде, на улицах много личных машин, коттеджи. Видно, что здесь есть хозяин…

Народ высыпал на улицы — здесь конечно всякое видели, но чтобы приехал сам глава СССР, сверхдержавы, которую все по-прежнему считают тут Россей. Никто не работает, в стороне замечаю — мужики среднего возраста в одинаковых, светло-серых костюмах лихорадочно рассовывают по рукам маленькие красные флажки. Видимо, или подвезли невовремя, или где-то сбой — но массовку организовать не успели. Но люди настроены искренне…

Помахал людям, потом прошли сразу на производство, митинг будет потом…

Ельцин потом напишет в книге, что прозрел как только посетил супермаркет в Хьюстоне. А мне вот — прозрение наступило здесь, в Великой Кладуше. Я понял, как мы надругались над собственной страной, устроив колхозы и уничтожив всех хозяйственных мужиков.

Достаточно сравнить то что я вижу здесь, и то во что мы превратили собственную Среднюю полосу. Потемневшие от времени дома, по окна вросшие в землю. Остатки деревень, переселенных во время хрущевского укрупнения.

Пьяные, матерящиеся мужики.

— Но-но. Опять антисоветчину разводить стал?

— Какая антисоветчина? Ну смотри — только что на Владимирщине были.

— И что? Там намного ли хуже.

— Не ври!

— Ну, ладно, но есть же объективные обстоятельства

— Отговорки это. Все начинается с человека. Есть хозяин — или нет.

— У нас колхозов — миллионеров мало?

— Мало.

…

— Пока в Москве мясо на прилавках с утра до ночи лежать не будет — мало!

— Ладно… я тоже внедрял

— Внедрил?

…

— То-то и оно…

Производство меня потрясло прежде всего своей простотой.

Ничего такого необычного не было — просто консервные автоматы, ничуть не сложнее чем те которые мы в СССР производим. Есть участок сушки. Разница в том, что это есть, работает, и товары отправляются в два с лишним десятка стран мира, в то время как у нас — гниют на базах, разворовываются.

Надо сказать, что это у местного населения долгая история. В 1906 году Австро-Венгрия развязала против молодой Сербии таможенную войну, отказавшись покупать ее свинину — массовый экспортный товар. Тогда сербы едва ли не первыми в Европе наладили массовое изготовление тушенки, с которой вышли на экспортные рынки. Местные крестьяне привыкли консервировать свой продукт.

Показывал производство сам Фикрет Абдич, глава и основатель Агрокоммерца. Примерно моего возраста мужик с блеском в глазах — своим делом человек занят.

Фикрет Абдич был тринадцатым ребенком в бедной семье, его отец во время войны сражался в партизанском отряде с нацистами и их пособниками из мусульманских отрядов СС. С детства он видел нищету, голод, немецкую оккупацию. Видя, как жители его деревни шли в услужение к немцам — Абдич навсегда возненавидел национализм в любой форме[28].

Закончив сельскохозяйственный, Абдич заметил, как много пропадает урожая и начал строить небольшие консервные цеха. К середине 80-х его предприятие развилось до 80 крупных заводов разного профиля. Продукция поставлялась в более чем двадцать стран мира, в том числе например во Францию и ФРГ.

На производстве — нам провели дегустацию, после чего мы переместились в офис Агрокоммерца — он не уступал любому европейскому, и по оснащенности техникой превосходил любое советское министерство.

В своем кабинете, Фикрет Абдич уже к накрытому столу достал пару бутылок раки. Я заметил — напряглась охрана…