Тысячеликий герой - Джозеф Кэмпбелл

Это высшее выражение великого парадокса, посредством которого раскалывается стена, образуемая парами противоположностей, и инициант допускается к видению Бога, который, создавая человека по своему подобию, сотворил его мужчиной и женщиной. В правой, мужской, руке он держит молнию, которая является наиболее полным соответствием его мужского образа, в то время как в своей левой руке он держит колокол, символизирующий богиню. Молния представляет одновременно и путь и вечность, тогда как колокол — «просветленный дух»; звук этого колокола есть прекрасный голос вечности, который слышим для чистого ума во всем мироздании, а следовательно и в себе самом[133].

Именно этот колокол звонит во время христианской мессы причастия в тот момент, когда Бог, благодаря силе слов освящения, нисходит в хлеб и вино. Таково же и христианское толкование смысла происходящего: Et Verbum caw factum est[134] , или, иными словами, «Драгоценный камень — в Лотосе»: От mani padme hum[135].

6. Вознаграждение в конце пути

Принц Острова Одиночества шесть дней и ночей оставался на золотом ложе со спящей королевой Туббер Тинти. Ложе помещалось на золотых колесах, которые непрерывно вращались Ложе катилось по кругу, не останавливаясь ни днем, ни ночью. На седьмой день он сказал: «Пришло время оставить это место». И он сошел с ложа и наполнил три сосуда водой из огненного колодца. В золотой комнате стоял золотой стол, а на столе лежала баранья нога и хлеб; и если бы все люди Эрина на протяжении двенадцати месяцев ели со стола, эта баранья нога и этот хлеб не убавились бы.

«Принц сел за стол, вволю насытился бараниной с хлебом и оставил их такими, какими нашел. Затем он поднялся, взял сосуды с водой, положил их в свою котомку и уже собирался выйти из комнаты, когда вдруг подумал: ‘Жаль уходить, не оставив чего — нибудь, чтобы королева могла узнать, кто здесь побывал, пока она спала’. И он написал письмо, сообщая, что сын Короля Эрина и Королевы Острова Одиночества провел шесть дней и ночей в золотой комнате Туббер Тинти, набрал воды из огненного колодца и поел с золотого стола. Положив письмо под подушку Королевы, он подошел к открытому окну, спрыгнул на спину своей худой и Косматой лошаденки, и та целым и невредимым доставила его Домой, миновав деревья и реку»[136].

Легкость, с которой завершается здесь путешествие, означает, что герой выше простого человека, он королевской крови. Такая легкость характерна для многих сказок и всех легенд, в которых описываются свершения воплощенных богов. Там, где обычному герою предстояло бы испытание, избранный не встречает никаких препятствий и не делает никаких ошибок. Колодец — это Центр Мироздания, его огненная вода — это неразрушимая сущность бытия, кровать, безостановочно катящаяся по кругу, подразумевает Ось Мира. Спящий замок — это пучина, в которую погружается сознание во сне, где индивидуальная жизнь находится на грани растворения в огне однородной энергии: растворение в ней означало бы смерть; но отсутствие огня — это тоже смерть. Тема неиссякающей пищи (берущая свое начало в детской фантазии), символизирующая вечно животворные, формообразующие силы вселенского источника, является сказочным соответствием мифологического образа неистощимой щедрости пира богов. Сведение вместе двух великих символов — встречи с богиней и похищения огня — с предельной ясностью и простотой раскрывает статус антропоморфных сил в сфере мифа. Сами по себе они являются не конечной целью, а стражем, воплощением или носителем — живительным напитком, молоком, пищей, огнем — благодати нетленной жизни. Такой образ можно легко интерпретировать как изначально (хотя, вероятно, и не всецело) психологический; на самых ранних стадиях развития ребенка можно наблюдать признаки зарождения «мифологии», отражающей состояние вне превратностей времени. Они появляются как реакция, как спонтанный эффект защитных механизмов против страшных фантазий о; разрушении тела, которые осаждают ребенка, когда его отлучают от материнской груди[137]. «Ребенок реагирует вспышкой раздражения, и фантазия, которая сопровождает эти вспышки раздражения, состоит в том, чтобы вырвать все из тела матери… После этого ребенок боится возмездия за эти свои побуждения, то есть боится, что у него самого все будет вырвано изнутри»[138]. Беспокойство за целостность своего тела, фантазии о ее восполнении, безмолвная глубокая потребность в невредимости и защите от «злых» сил, грозящих нам изнутри и снаружи, начинают руководить развивающейся психикой; они сохраняются в качестве определяющих факторов и в последующей невротической и даже нормальной жизненной деятельности, в духовных стремлениях, религиозных верованиях и ритуальных обычаях взрослого.

Практика, например, знахаря, этого центрального ядра всех примитивных обществ, «зарождается… на основе детских фантазий разрушения тела с привлечением ряда защитных механизмов»[139]. В Австралии основная концепция знахарства заключается в том, что духи изымают внутренности колдуна и заменяют их галькой, кристаллами кварца, чем — то вроде веревки, а иногда еще и небольшой змеей, наделяя их силой[140]. «Первая формула сводится к фантазии (мои внутренности уже уничтожены), за этим следует реакция (мои внутренности — это не что — то разлагающееся, полное фекалий, а нечто не подвластное разложению, наполненное кристаллами кварца). Второй является проекция: ‘Это не я пытаюсь проникнуть в тело, а чужие колдуны, которые вводят субстанцию болезней в людей’. Третья формула — восстановление: ‘Я пытаюсь не разрушать внутренности людей, я исцеляю их’. Однако в это же время элемент первоначальной фантазии, относительно ценного содержимого, вырванного из тела матери, возвращается в виде техники врачевания: высосать, вытащить, стереть что — то с пациента»[141].

Другой образ неподвластности разрушению представлен в народных представлениях о духовном «двойнике» — внешней душе, которую не затрагивают повреждения и утраты данного тела и которая пребывает в безопасности в некотором отдаленном месте[142]. «Моя смерть, — говорит один из таких устрашающих персонажей, — далеко отсюда и отыскать ее нелегко, она в широком океане. В этом океане есть остров, а на острове растет зеленый дуб, а под дубом — железный сундук, а в сундуке — маленький ларец, а в ларце — заяц, а в зайце — утка, а в утке — яйцо; и тот, кто найдет яйцо и разобьет его, в тот же час убьет и меня»[143]. Сравните со сновидением современной преуспевающей деловой женщины: «Меня выбросило на берег пустынного острова. Там оказался также и католический священник. Он пытался что — то сделать, чтобы перебросить доски с одного острова на другой, так чтобы по ним можно было пройти. Мы перешли на другой остров и там спросили женщину, куда я ушла. Она ответила, что я ныряю с какими — то ныряльщиками. Затем я пошла куда — то вглубь острова, где было прекрасное озеро, полное драгоценностей и самоцветов, и другая ‘я’ ныряла там с аквалангом. Я стояла там, глядя вниз и наблюдая за самой собой»[144]. Существует прелестная индусская сказка о Царской дочери, которая была согласна выйти замуж только за того мужчину, который найдет и разбудит ее двойника в Стране Солнечного Лотоса, на дне морском[145]. Прошедшего инициацию австралийца после женитьбы его дед подводит к священной пещере и показывает там небольшой кусок дерева с вырезанными на нем аллегорическими рисунками: «Это, — говорят ему, — твое тело; это и твое тело — одно и то же. Не переноси его в другое место, иначе тебе будет больно»[146]. Манихейцы и христианские гностики I ст. н. э. учили, что когда душа блаженного попадает на небеса, ее встречают святые и ангелы и преподносят ей ее «одеяние из света», которое сберегалось для нее.

Рис. 7 Исида дает душе хлеб и воду

Высшим блаженством для Нетленного Тела является длящееся беспрерывно пребывание в Неиссякаемом Молочном Раю: «Возвеселитесь с Иерусалимом и радуйтесь о нем, все любящие его! возрадуйтесь с ним радостью, все сетовавшие о нем, чтобы вам питаться и насыщаться от сосцев утешений его, упиваться и наслаждаться преизбытком славы его. Ибо так говорит Господь: вот, Я направляю к нему мир как реку, и богатство народов — как разливающийся поток для наслаждения вашего; на руках будут носить вас и на коленах ласкать»[147]. Даром «Все Исцеляющего», неистощимого соска является пища для души и тела, сердечный покой. Гора Олимп поднимается к небесам; боги и герои пируют там амброзией (от греч.: а — не, pgoxog — смертный). В зале Вотана в горах четыреста тридцать две тысячи героев вкушают неиссякаемую плоть Сахримнира, Космического Вепря, и запивают ее молоком, что струится из вымени козы Хейдрун — она кормится листьями Иггдрасиля, Ясеня Мира На сказочный холмах Эрина бессмертный Туатха Де Данаан питается самовозрождающимися свиньями Мананнан, вволю запивая их элем Гвибне. В Персии в саду на Горе Хара Березаити боги пьют дающую бессмертие хаома, приготовленную из дерева жизни Гаокерена. Японские боги пьют саке, полинезийские — аве, ацтекские боги пьют кровь мужчин и девственниц. И спасенным в горнем саду Яхве подают неиссякающее восхитительное мясо химерных созданий — Бегемота, Левиафана и Зиза, и пьют они напитки четырех сладких рек Рая[148].