Элитология Платона - Павел Карабущенко

Эйдетическое мышление (сверхсознательное познание).

Описывая последовательно развертывающегося шествия бессмертных душ, предводительствуемых сонмом высших богов по последним кряжам небесных сфер в созерцании несказанных, абсолютно сверхчувственных великолепий «занебесного места», в коем обитает единая сущность самого сущего, по мнению В.Ф.Эрна, стало возможным благодаря тому, что само сознание Платона обладало «эйдетическим зрением».[259] Эйдетическое умозрение, как и эйдетическая интуиция, является уже атрибутами сверхсознания — вершинами «обычного» (нормального) сознания, обрамляющие собою пределы космического «Я» человека. [260]

Эйдетическое умозрение — это высший уровень творческой деятельности в науке и философии. Здесь умом созерцаются сущностно-структурные характеристики целых предметных областей бытия и познания. С помощью эйдетического умозрения мыслителю открываются эйдосы мироздания, его «силовые» упорядочивающие информационные каркасы, своеобразные «кристаллические решетки», обеспечивающие порядок и гармонию бытия. Правомерно было бы даже сказать, что ум приобщается здесь ко Вселенским Структурным Правилам Игры, по которым живут-играют Космос, галактики, человеческие культуры, судьбы и сознание отдельных индивидов. Гениальной эйдетической интуицией были наделены Платон (додекаэдрное видение Земли в диалоге «Федон», учение о пяти правильных многогранниках, лежащих в основе гармоничного телесного Космоса в диалоге «Тимей»); Николай Кузанский (см. его гениальные умозрительно-эйдетические построения в трактате «О предположениях»); П.А. Флоренский (см. титуальную иллюстрацию и заставки к письмам в работе «Столп и утверждение истины»).

В ряде религиозно-мистических доктрин различают мистическое озарение и мистический гнозис. Если мистический гнозис можно сопоставить с эйдетическим умозрением, то сферу эйдетической интуиции (мистическое озарение) можно связать со способностью к переживанию запредельного потока пророчески-визионерских образов, в которых человеку открываются более или менее целостные фрагменты прошлого и будущего. По-видимому, дар эйдетической интуиции свойствен некоторым святым (Серафим Саравский) и великим поэтам-мистикам (Данте Алигьери, Даниил Андреев).

Наконец, мы выходим на анализ наивысшей познавательной способности (точнее, сверхспособности), которая именуется по-разному в различных религиозно-мистических учениях: божественная или мистическая интуиция, нирваническое сознание, космическое сознание и т. д. Мы практически ничего не можем конкретно утверждать относительно этого состояния, поскольку все мистические традиции единодушно отмечают невыразимость подобного опыта на земном человеческом языке. То немногое, что известно, сводится к следующему.

Во-первых, здесь эмпирическое земное «я» как бы «умирает» в Боге (или в высшей информационно-смысловой реальности), и раскрывается наше подлинное космическое «Я», «неразрывно связанное с духовной субстанцией мироздания. В некоторых мистических традициях признается возможность существования в сверхсознательном мире мыслеобразов и даже разрабатываются целые учения об иерархии этих миров, где высший уровень земного сознания является лишь наинизшей точкой в высших «ментальных кругах».

Во-вторых, в акте мистической интуиции раскрывается подлинная духовная сущность мироздания, а адепт приобщается к абсолютной Истине, Добру и Красоте. Человек получает знание о «сверхпространственных и сверхвременных» началах Космоса (Н.О.Лосский). Более того, все мистики единодушны в своей вере в объективный характер переживаемого, отличая его от бессознательных галлюцинаций и субъективных фантазий.[261]

Платон, по-видимому, был одним из первых в истории человечества, кому удалось выйти на уровень сверхсознания. Но в отличие от многих других «совершенных», он принадлежит к той избранной группе лиц, которая активно рефлексировала и их персонализация оказывала особо значимое влияние на формирование всего общественного сознания.

Плагиат. В истории этого вопроса существует версия, восходящая еще ко времени Диогена Лаэртского о том, что Платон достаточно активно занимался поиском и скупкой книг близких ему по мировоззрению философов. Так, например, в Сицилии он купил какую-то книгу пифагорейца Филолая, с которой якобы и «списал» своего «Тимея» (VIII,85).

Возможно, что повышенный интерес Платона к пифагорейству и породил подобного рода слухи его недоброжелателей. Отчасти здесь виноваты и сами пифагорейцы с их излишним увлечением эзотеризмом, что не дает нам возможности проверить это утверждение. Более того, по видимому, сам Платон был сторонником пифагорейского принципа «молчания». Во всяком случае, в письме к пифагорейцу Архиту он прямо говорит об этом принципе, как о наиболее приемлемом для него способе сохранения своих собственных сочинений (Письмо XII,359d-e; Диоген Лаэртский,VIII,81).

Проблема эзотеризма. Ряд исследований указывает на сложившуюся в платоноведении традицию о «достойном» и «недостойном» Платоне, согласно которой есть две условных фигур Платона — Платон Большой, тот, кого всех устраивает, и Платон Малый, тот, который не вписывается в чью-либо идеальную концепцию. Кроме этого, в последнее время стала активно разрабатываться версия о двойной деятельности Платона: эзотерической в стенах Академии, обращенной лишь к посвященным и экзотерической, на литературном поприще, применительно к уровню массового сознания.[262] Выделяется как минимум две позиции, которые пытаются объяснить это явление платоновской философии. Первая прямо считает его последним Великим Посвященным, занимавшимся разработками эзотерической философии (Э.Шюре, В.Фомин), второе, пытается представить дело таким образом, что все эзотерические моменты философии Платона есть своего рода аллегория, иносказание, спасавшее аристократического философа от расправы темного и жестокого демоса (А.Геворкян). Последний прямо пишет о том, текст Платона имеет два уровня понимания — один буквальный, доступный всем непосвященным, и второй — иносказательный, доступный лишь творческому меньшинству.[263]

Анализируя особенности сознания Платона, невозможно пройти мимо проблемы эзотеризма его сознания. В платоновской Академии помимо открытых курсов, читаемых всем слущателям, давалось еще и тайное эзотерическое знание — так называемая «agrapha dogmata» — но только узкому избранному кругу учеников, которые по своим способностям могли стать в будущем философской сверхэлитой. Диоген Лаэртский перечисляет группу его учеников, которые, по-видимому, входили в этот тайный круг (III,46–47), среди них названы: Спевсипп, Ксенократ, Аристотель, Пифон, Феофраст и даже Демосфен… Эзотеризм в форме тайного знания был широко распространен в Античности явлением. В ту эпоху сама элитология была одновременно и священным знанием посвященных (элиты) и знанием о самой элите. Традиция эзотеризма была, очевидно, позаимствована Платоном у пифогорейцев. Поэтому мы вправе говорить об иерархичности созданной им Академии. Иерархия уже подразумевает наличие элиты и массы, деления знания на эзотерическое (тайное), доступное немногим, и экзотерическое (открытое), доступное всем. Более того, уже тогда принято было делить самих авторов на сложных или тайных как, например, «темный слог» Гералита Эфесского, понятный лишь немногим избранным и посвященным и тех, которые, как Полибий, «работали» для массового читателя. Все тот же Полибий, комментируя политическую философию Платона, пишет о нем следующее: «Наверное, у Платона и некоторых других философов исследование об естественном превращении одной формы правления в другую ведется более убедительно. Но там оно запутанно и многословно и потому доступно лишь немногим. Мы же попытаемся изложить это учение вкратце, лишь настолько, насколько, по нашему мнению, требуется это для политической истории и для понимания заурядного читателя» (Полибий,VI,3,5,1–2). В прямой зависимости от этого факта стоит проблема элитопедагогики, так как именно качество знаний обеспечивает значимость получаемого слушателями образования.

Философский пир и проблема мудрости. Проблема эта красной нитью проходит через всю историю философии. Нет ни одного известного мыслителя прошлого, который бы не оставил после себя никаких рассуждений относительно этого вопроса. Проблема мудрости выступает здесь фактически как рефлексия философа, его размышление об особенностях природы его сознания и, разумеется, носит гносеологический характер. Эмблемой мудрости у Платона был скрытый под отталкивающей наружностью. Силен, олицетворяющий собой бурьдюк, который, по мифам, являлся воспитателем Вакха — бога вина. Силен почти всегда в состоянии опьянения, но иногда это — вдохновенное опьянение прорицателя, могущего открыть людям тайну бытия и тайну начала Вселенной.[264] В «Пире» Платон сравнивает Сократа с Силеном, внутри которого спрятано главное сокровище — мудрость. Все ценности, которые превозносит толпа, — ничего по сравнению с этим божественным даром (215b — 217а). Несомненно, что сюжет философского пира — один из самых устойчивых в литературном творчестве Платона. По свидетельству Диогена Лаэртского, Платон умер именно на одном из таких свадебных пиров(III,2). Культура употребления спиртного у первого афинского академика стоит на достаточно высоком уровне. Вино — катализатор идей, а легкое опьянение есть, по Платону, стадия философа, когда его ум обволакивается «веществом» (spiritus vini), которое по своим физическим данным является родственным природе божества (Spiritus Sanetus — Святой Дух). Этим самым открывается доступ к божественной мудрости. Пьяным же Платон советовал смотреть в зеркало, чтобы отвратиться от своего безобразия: «Допьяна, говорил он, нигде не следует пить, кроме как на празднествах бога — подателя вина» (Диоген Лаэртский. III,39).