Выстрел из бумажного пистолета - Галина Полынская

Тая не выглядела слишком счастливой, я тоже не была особо довольной, мне уже становилось страшно.

– А теперь ты скажи мне, каким образом ты подстроила наше знакомство? Кто в конце-концов тебя нанял?

– Это уже не важно, – подал голос Константин, – у нас нет времени это выяснять, вот-вот подъедут родители, чего доброго додумаются притащить с собой каких-нибудь гостей. Их надо куда-нибудь спрятать.

– Куда, например?

Артур распрямился и отошел от нас, чему я была несказанно рада.

– Давайте сунем их в подвал, – Ольга поставила пустой стакан на стол и потянулась за бутылкой.

– Дельная мысль, – одобрил Константин идею супруги. – Их можно там и оставить, я завтра привезу раствор и залью подвал вместе с ними.

Я прямо дара речи лишилась, к счастью, Тая была в сознании.

– Да вы что? – она даже попыталась улыбнуться, желая превратить все в шутку. – Нас будут искать! Все знают, что мы…

– Никто не знает, – уверенно перебил Артур, – никто из твоих знакомых или сослуживцев не видел нас вместе, никто не в курсе, куда вы сегодня поехали. Я уверен в этом на все сто процентов. Конечно же вас будут искать, но вот в чем проблема – вас никогда не найдут. Когда мы так близки к цели никто, слышите, никто уже нам не помешает. Костя, у нас есть липкая лента?

С воплем: «Да вы совсем охренели!», Тайка сорвалась с места и бросилась к окну, опрокидывая все на своем пути. Я хотела кинуться за нею следом, готовясь выбить головой стекло и смотаться в леса дремучие, но Ольга вскочила с места, ринулась мне наперерез и влепила такую пощечину, что я едва удержалась на ногах. Таисии же крупно досталось от мерзавца Константина – он схватил ее за волосы, оттащил от окна подальше и врезал кулаком по лбу. Тайка упала на пол и заработала еще пару ударов ногой в живот. Не знаю от кого, от Ольги ли или от Артура я получила сильнейший удар в спину и полетела на пол, к дорогой подруге детства и отрочества.

Глава тридцать четвертая

Артур принес катушку скотча и ножницы. Сначала он заклеил рот обезумевшей от ужаса Таиске, затем принялся за меня. Только он поднес к моему лицу свою гадостную лапу, я изловчилась и впилась ему зубами в палец. За это на меня обрушился град затрещин и пощечин. В голове загудело, как в колоколе. Пока я моргала глазами, пытаясь придти в себя, эта сволочь залепила мне рот и принялась выворачивать руки за спину. Обмотав мои запястья липкой лентой, он оставил меня лежать на полу, и занялся Тайкой. Подруга отбивалась, как дикая лошадь, но Артур с Константином быстро ее заломали и так же связали за спиной руки.

– Чертовы сучки, – Ольга перевела дух и глотнула виски. – Тащите их в подсобку, а я открою подвал.

Она скрылась из поля зрения, а братики принялись решать, стоит нам связывать ноги или нет.

– Да куда они из подвала-то денутся, – отмахнулся Артур, – хватит и этого. Давайте, вставайте.

Пинками нас заставили подняться на ноги и помогли проследовать в нужном направлении.

Нас завели в небольшое помещение, оборудованное под кладовую со стеллажами, уставленными различными банками, ящиками, коробками и еще бог знает чем. В углу располагался подвал. Его крышка была гостеприимно поднята.

– Давайте их туда, – раскомандовалась гадина именинница, – сверху на всякий случай поставим эти коробки.

Она кивнула на пару деревянных ящиков с банками краски. Видать осталось после ремонта… Господи, да о чем же я думаю? Не успела я хорошенько поразмыслить над этим вопросом, как меня столкнули вниз. До дна было, наверное, метра полтора-два, но когда падаешь со связанными за спиной руками очень проблематично приземлиться так, чтобы не свернуть себе шею. К тому же еще пол оказался забетонированным… Пребольно ударившись головой и всем остальным организмом, я постаралась поскорее откатиться в сторону, чтобы сверху меня не добила Тая. Через мгновение подруга совершила посадку в опасной близости от меня. Она лишь совсем немного ударила меня затылком по зубам, совсем чуть-чуть. В сущности зубы – это мелочь, в случае чего, их можно вставить…

На головы нам полетели наши сумки, крышка с грохотом опустилась, тут же послышался характерный для передвижения ящиков звук. И воцарилась тишина. Нас связали и фактически замуровали. Поели шашлычков, едрен батон. Раздался тихий щелчок, это в диктофоне закончилась пленка, и он отрубился. Тая о чем-то скорбно замычала и задвигалась, завозилась в кромешной темноте. Опасаясь, что сейчас мне в лицо прилетит ее нога или голова, я попыталась отползти в сторонку, насколько это, конечно, было возможно со связанными руками. Пока глаза привыкали к темноте, я попробовала подвигать руками, пошевелить пальцами, но это плохо получалось. А Тайка все мычала и мычала, видать хотела сообщить какую-то важную информацию, хотя чего она могла знать, что было неизвестно мне? Вроде бы и так все было предельно ясно. Очень неожиданно захотелось жить, и это большое, сильное чувство стало приподнимать меня с пола. Худо-бедно я смогла подняться и сесть. Как глаза не привыкали к темноте, все равно ничего не было видно, и я стала двигаться на ощупь, пытаясь нащупать в этом бетонном мешке хоть что-нибудь, способное помочь освободиться. А Тая все мычала, как обезумевшая корова, решившая научиться разговаривать на человеческом языке. Я пару раз ей сердито мыкнула в ответ, надеясь, что она поймет меня правильно и заткнется. И так на душе тяжело, еще это тут в темноте разоряется.

Передвигаясь на ягодичных мышцах, я потихоньку обследовала окрестности и неожиданно, мои уже начавшие неметь пальцы, наткнулись на какой-то небольшой штырек, торчащий из пола. Я так сильно обрадовалась, что едва не повалилась на бок. Пододвинувшись к нему поближе, я просунула штырек под скотч и попыталась разорвать путы нечеловеческим усилием воли. Не тут-то было, чуть руки себе не выломала вместе с плечевыми суставами. Завывая от боли и злости, я принялась дергаться, то так, то сяк стараясь раздраконить скотч об штырек. Видеть чем я занимаюсь Тайка не могла, но по звукам она должно быть поняла, что я затеяла в этом подвале что-то страшное, возможно даже беспощадное и благоразумно замолчала. Вдруг отчего-то стало легче дышать, и я почувствовала себя гораздо свободнее. Я притихла, осмысляя этот факт, и до меня дошло, что от моей страшной старой рубахи отлетели пуговицы, ко всему вдобавок, идиот Артур намотал липкую ленту на рукава и теперь, плотно зацепившись за штырь, я со всем усердием, на которое только была способна, вылезала из своей рубашки. Какие скрытые резервы высвобождает в человеке жажда жизни, это никакими словами не передать. Я корячилась так, что никакому Коперфильду и с бодуна не присниться, но я все-таки сделала это! Освободившись от рубашечно-скотчевого плена, я издала надрывный стон счастья и кое-как распрямила многострадальные руки. «Да здравствует жесткая эпиляция», – подумала я и решительным движением сорвала с лица кусок липкой ленты.

– Ай-яй! У-у-у-у!

Перед глазами засверкал салют, но мне некогда было наслаждаться фейерверками, еще нужно было освободить подругу.

– Таечка, дружочек, где ты тут?

Я шарила в потемках, передвигаясь на карачках. Где-то совсем рядом раздалось скорбное мычание, и я двинулась на звук. А вот Тайкины запястья оказались замотаны скотчем на славу, прямо по голой коже. Но тут уже, как говориться, не до розовых соплей, и я принялась отдирать эту гадость изо всех сил. Подруга все мычала и мычала, меня прямо это раздражать уже начало. Потом дошло, что рот у нее до сих пор еще заклеенный.

– Извини, дорогая, сейчас все поправлю.

И я произвела ей такую же мощную эпиляцию. Она тут же заорала, засквернословила, изрыгая проклятия.

– Тише ты, тише! – испуганно забормотала я. – Еще услышат, не дай бог!

– О, как больно! У меня, наверное, все губы оторвались к чертям собачим!

– Сиди спокойно, не ерзай, я пытаюсь тебя освободить.

Она замерла, сопя и вздыхая, а я тем временем терзала скотч.

– Слушай, а как тебе удалось освободиться?

– Из рубашки вылезла.

– Как так? – удивилась подруга.

– Сама поражаюсь. Неизученные возможности организма. Готово!

Я отбросила в сторону обрывки ленты, и поползла обратно к спасительному штырьку, возле которого осталась моя рубашка. Пребывать в подвале в полуголом виде с болтающимся на пузе диктофоном, удовольствием являлось весьма сомнительным. Выпутав рукава из скотча, я оделась и обнаружила, что пуговиц осталось крайне мало и те держались на одном не очень честном слове. Завязав рубашку на животе, я поползла обратно к Тае.

– Как ты, дружок?

Она ответила, как на духу, коротко и емко.

– Эти твари тебе ничего не сломали?

– Да вроде нет, – она завозилась, ощупывая себя. – Ребра, кажется, целы, а вот лицо раскрасивое сильно болит.

– У меня тоже. Ничего, синяки это еще не самое страшное, главное теперь выбраться отсюда.