Холокост в Латвии. «Убить всех евреев!» - Максим Марголин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через полицейских я сообщил гражданам, у кого находились эти дети, чтобы они их привели в управление полиции. Граждане сделали это. Двух девочек, которые находились в доме Кулешевского, привел он сам.
Для выполнения расстрела этих детей я выделил группу полицейских: я сам, моего помощника Кулешевского М. и полицейских — Товстик Евстрата, жителя деревни Козловки Первые, Чернушина Куприяна, жителя деревни Жолвинец, Новицкого Федора, жителя местечка Глусск, Брюченка Флора, жителя местечка Глусск и Чугайло Владимира, жителя деревни Поречье Октябрьского района, проживал в собственном доме в местечке Глусск.
Примерно в 16 часов дня мы взяли этих детей и повели к костелу на валах. Малышей из них полицейские несли на руках. Прибыв к намеченному месту расстрела около костела на валах, там мы нашли уже готовую вырытую яму. Кто ее вырыл, не знаю, но полагаю, что по распоряжению гестапо это сделал начальник городского управления Головченко Сергей. Тогда я обратился к присутствовавшим на месте расстрела вышеперечисленным полицейским со словами: „Хоть и жаль, но выполнять приказ надо. Кто желает производить расстрел?“ Изъявил согласие Чугайло Владимир, просился и полицейский Брюченок Флор, но Чугайло В. его оттолкнул, утверждая, что тот не сможет. Поэтому всех восемь детей евреев расстрелял Чугайло Владимир сам в нашем присутствии. Расстрел производили так: полицейский Брюченок Флор подводил, а малышей-детей подносил к яме, ставил их на краю ямы лицом к яме, а Чугайло Владимир расстреливал их из винтовки в затылок на расстоянии 5–6 метров. Таким порядком по одному были расстреляны все восемь детей евреев.
Все остальные вышеупомянутые полицейские, я и мой помощник Кулешевский М. стояли там же, около ямы. Случаев побега детей или сопротивления не было. После расстрела всех полицейский Брюченок Флор снял с одного расстрелянного ребенка теплое пальто детское для своего ребенка. Я не возразил ему. Яму с расстрелянными трупами детей зарывали полицейские: Новицкий Федор и Брюченок Флор. Две лопаты для этих целей мы захватили из управления полиции, когда взяли детей на расстрел…»
12 апреля 1961 года двадцатисемилетний летчик-истребитель советских ВВС Юрий Гагарин стал первым человеком, увидевшим Землю из космоса. Восхищенное человечество с изумлением и трепетом разглядывало симпатичное улыбчивое лицо молодого русского майора на десятках миллионов газетных и журнальных страниц.
На фоне этого, без всякого сомнения, выдающегося события судебный процесс, продолжавшийся в Риге уже более месяца, казался скучноватым и малоинтересным. Судили девятерых бойцов и офицеров 18-го латышского полицейского батальона.
Первым в списке обвиняемых шел старший лейтенант Янис Бумберс, кадровый офицер латвийской армии, который с приходом немцев без тени сомнения встал под знамёна рейха, чтобы бороться с коммунизмом. Борьба с означенным политическим учением привела двадцатитрехлетнего офицера в полицейский батальон номер 18. Там он стал командиром роты, а закончил свою военную карьеру в рядах латышского эсэсовского легиона уже командиром батальона, заслужив Железные кресты первой и второй степени, медаль «За боевые контратаки», серебряную медаль за ранение, а также специальный нагрудный знак за борьбу с партизанами на территории Белоруссии.
Сформированным в Риге в 1941 году 18-м полицейским батальоном командовал майор Рубенис, его заместителем был Эрцумс, слабостью которого было произнесение торжественно-зажигательных речей перед каждой акцией. Его страсть к речам пригодилась, когда в 1942 году батальон перебросили в Белоруссию, где он принял активнейшее участие в жестокой и беспощадной войне против белорусских партизан и особенно в истреблении мирного населения. Согласно указаниям военного и политического руководства рейха, эта борьба должна вестись только на уничтожение и пощаде не подлежал никто. А латышские полицейские умели исключительно ревностно выполнять приказы.
В семидесяти километрах от Барановичей, между Гродно и Брестом, находится небольшой белорусский городок Слоним. К началу второго лета войны в его гетто проживало около трех тысяч евреев. Вне всякого сомнения, терпеть такое положение далее было совершенно невозможно — более года эта территория входит в состав тысячелетнего рейха, а евреи ещё живы! Единственное, что хоть как-то может оправдать подобную нерадивость, так это заброшенность этого убогого, всеми позабытого местечка. Именно туда и был послан 18-й латышский полицейский батальон, чтобы Слоним тоже стал «юденфрей», так же, как и десятки городков и местечек Латвии.
Неподалеку от Слонима на Петравлическом холме вырыли огромную яму, к которой и сгоняли с криками, бранью и пьяным хохотом обитателей еврейского гетто. У ямы раздевали догола, отбирали деньги и ценности, у живых людей припасенными заранее молотками или просто прикладами споро выбивали золотые коронки. Янис Бумберс отмечал на суде, что он не только следил, как он выразился, за общим порядком, но и за тем, чтобы полицейские не перестреляли друг друга. Среди пьяных расстреливателей периодически вспыхивали жестокие драки: борцы против сталинского тоталитаризма не могли поделить сорванное с пальца золотое кольцо или только что выломанные изо рта золотые зубы. Жадность и злость нервных карателей были столь сильны, что они того и гляди могли начать пальбу друг в друга.
Раздетые донага люди сгонялись к яме и расстреливались. Один из обвиняемых на рижском процессе, капрал Эрнест Вилнис, был не только простым стрелком, но и фотографом. Его «лейка», невзирая на строжайший запрет на любую съемку акций, сохранила для истории слонимский расстрел. После казни он с большой выгодой торговал фотографиями среди своих товарищей. Особенно ценились карточки, на которых были запечатлены раздетые догола молоденькие слонимские еврейки. За них без возражений платили по пять рейхсмарок. Сам Вилнис как раз в ту пору стал счастливым отцом и дома в Латвии его ждал в колыбели малыш, ничем не отличающийся от тех, кого он и его сослуживцы бросали в кровавую шевелящуюся яму еще живыми, чтобы не тратить на них патронов. Хочу добавить, что Эрнест Вилнис хранил фотографии, сделанные им в Слониме, вплоть до своего ареста, последовавшего в 1960 году. Зачем? Из ностальгии?
Вечером после расстрела за очередной бутылкой водки еще один офицер 18-го батальона, Франц Эглайс-Лемешонок, снисходительно бросал, отгоняя от лица, разгорячённого обильной выпивкой, жирных мясных мух: «С тридцати метров в затылок — это для меня пустяки…» Бывший слушатель католического духовного семинара нашел свое истинное призвание в деятельности, прямо скажем, далекой от поста и молитвы. Более того, он сумел выслужить себе два Железных креста.
18-й латышский полицейский батальон занимался не только решением еврейского вопроса в Белоруссии, но и воевал с партизанами. Один из жестоких боев произошел в деревеньке Налибоки. Этот бой красочно описывал в своем репортаже внештатный корреспондент газеты «Тевия» рядовой Язеп Зламенкс: «Пули свистят над головами наших… Костел в Налибоках занялся густым чадящим пламенем… Отрывистые слова команд… Пьянящий порыв атаки… Победа!»
Только Зламенкс ничего не писал о том, как пытали трех пойманных партизан братья Лусисы, как у одного из пленников рассыпали на спине порох в виде пятиконечной звезды и поджигали его, как топтали ногами и изо всех сил били прикладами другого, а потом, забив пленника до смерти, но так и не добившись от него ни слова, старший Лусис, пыхтя и отдуваясь, утирал с загорелого дочерна лба крупные капли пота и говорил брату с сокрушенным удивлением: «В иностранном легионе служил, всякое видал, шесть языков знаю, но таких упорных еще не встречал!» А третьего пойманного партизана, раненого, долго с хохотом топили в небольшом грязном прудике, а как только он пробовал выбраться, воду вокруг прошивали автоматными очередями.
Деревня Пузичи находилась в зоне деятельности партизан. Жители ее, наслушавшись историй о том, как поступают каратели с такими вот деревнями, рванули все в лес, но не успели… Каратели из 18-го батальона перехватили их, уходящих: «Э-э, бросьте, возвращайтесь домой, вы мирные люди, никто вас не тронет, вам некого опасаться!» Так на приличном русском языке уговаривали крестьян солдаты, одетые в какую-то странную, вроде бы и не немецкую форму. Испуганные и притихшие крестьяне медленно побрели обратно. А в Пузичах всех их, обманутых, загнали в большой сарай на окраине и сожгли заживо. Тех, кто пытался выскочить, расстреливали и забрасывали гранатами. В Пузичах каратели-латыши убили более семисот крестьян-белорусов и поляков. Причем на пепелище поставили табличку: «Здесь убито 700 партизан».
Старший лейтенант Эглайс-Лемешонок особенно любил выявлять скрытых пособников партизан, рассылая обычно по ночам группы своих людей, хорошо говорящих по-русски, по окрестным селам. Карателям было велено выдавать себя за партизанские дозоры. С каким удовольствием, и наслаждением даже, наблюдали полицейские радостную суету молоденьких медсестер в деревне Чучевичи, которые собирали «нашим миленьким партизанам» немудреную деревенскую снедь — серую картошку, соленые огурцы и немного хлеба. Потом этих девчонок схватили и насиловали, насиловали и били, били и насиловали. После расстреляли…