Скелеты из шкафа русской истории - Владимир Мединский

Во-вторых, главное: сами по себе стоны и плач о масштабах бедствия вовсе не аргумент. Это лишь показатель того, как общество воспринимает проблему. Мы и ужасались масштабами пьянства потому, что не привыкли ни к чему подобному. Поскольку с каждым годом пили пусть ненамного, но больше, это доказывало, как низко мы пали.

Множество людей теряло истинное представление о происходящем. Им искренне начинало казаться, что страна действительно спилась и что «такого нет больше нигде». А ведь миф о русском пьянстве этому самому пьянству и способствует. Раз считается, что все русские пьют — нами самими считается, — то, значит, каждому лично в этом общерусском процессе не участвовать как-то неудобно.

«Ты что, с нами не выпьешь, нерусский, что ль?» Особенно это влияет на только входящих в жизнь молодых людей. У них нет жизненного опыта, нет внутренних тормозов.

А миф учит: так принято в нашем народе. Всегда. Испокон веков. От князя Владимира еще! Миф программирует социальное поведение.

В 1992 году Б. Н. Ельцин отменил государственную монополию на водку. В результате либерализации алкогольной отрасли относительная цена водки упала в несколько раз.

О каких госограничениях может идти речь, когда свободный рынок на дворе? Потекли алкогольные реки, быстро набирая глубину и мощь.

Полная (водкой) нелепость

Если приглядеться к ценникам в «Седьмом континенте», то выяснится, что эти два странных предмета на самом деле — бутылки. Две бутылки водки. Одна называется «Иван Калита шлем», а другая — «Юрий Долгорукий».

Здесь «прекрасно» все. Во-первых, цена. 13 399 рублей за штуку — это как раз $500 на тот момент, когда я делал это фото. Только очень богатый и одновременно очень пьяный человек способен на такую покупку. Или же очень глупый и подобострастный — на таких, видимо, и расчет. И получает начальство подарки — царские регалии с сорокаградусным содержанием… Идиотизм номер два: водки ни при одном, ни при другом государе на Руси не было ни в каком виде. Выбор боевого шлема для Ивана — тоже странная идея, потому что сей великий князь, расширяя границы Московского государства, всегда предпочитал действовать не мечом, а, в соответствии со своим прозвищем, кошельком. Назвать же корону Российской империи именем легендарного основателя Москвы, жившего в XII веке, — вообще полная нелепость. Она, эта корона, появилась через 600 лет после него… В общем, не с трезвых глаз родилась эта маркетинговая идея.

Но ведь если продают — значит, находятся умники — покупают.

Бутылка «посольской»

Сообщил мне об этом удивительном коллаже читатель «Мифов о России» из одной прибалтийской республики, бывшего члена СССР, а ныне — ЕС.

Мол, обидно: на сайте посольства РФ из баннеров выложена бутылка водки. Игорь (так зовут читателя) обратился по e-mail в посольство с просьбой коллаж убрать, но ответа не получил. Расстроился, конечно… «Написать Вам меня заставило чувство полнейшей безысходности», — так Игорь начал свое письмо, присланное в Госдуму. Оказалось, сайт посольства обслуживала местная прибалтийская интернет-фирма, которая и «оттопырилась» таким гаденьким способом. Она же и получала возмущенные электронные письма читателя и видимо, похихикивала… Но наш посол быстро ответил мне на письмо, отправленное по думской почте, коллаж тут же был разобран, потом сайт посольства сменил дизайн, а заодно — и интернет-адрес. Теперь бутылку «посольской» — хотя знатоки угадывают в ней «Московскую особую» — можно увидеть только в этой книге.

ПРО ПЫТКИ И КАЗНИ

Лобное место и виселица

Из дюжины изуверов, оказывается: один дурак, один помешанный и десять лицемеров.

На площадях ВСЕХ европейских городов непременно красовалась виселица. И не всегда пустовала.

Пытки были совершенно обычным, нормальным способом вести следствие еще в Ренессансных XV–XVI веках. Пыточные инструменты заказывали самым обычным ремесленникам, и они добросовестно выполняли заказ, продавая членам муниципалитета готовые изделия.

Бытовые нравы… По законам практически всех стран Европы жена и дети рассматривались как СОБСТВЕННОСТЬ главы семьи. Не случайно же в английском языке само слово women (женщина) есть прямое производное от men (мужчина). А слово «men» означает одновременно и «мужчина», и «человек».

Само обращение к замужней женщине предполагает прямо в языке некую принадлежность мужу. Вовсе не «миссис такая-то», как переводим мы, согласно нормам русского языка.

А «миссис такого-то».

Кстати, католицизм, точно так же как и протестантизм, довольно специфически трактовал отношения между мужчиной и женщиной. Это дело рассматривалось как исключительно греховное, но поскольку иного способа деторождения на тот момент изобретено еще не было, то — так уж и быть — европейские церкви готовы были терпеть то, что для продолжения рода время от времени люди все-таки должны впадать в грех.

Однако предусматривалась масса ограничений, которые не только с точки зрения японца, китайца, не говоря уж об индийце — про Камасутру и храмы любви в Индии здесь говорить не будем, — но даже с точки зрения мусульманина и православного того времени выглядели, конечно, перебором. Например, по церковным нормам зачинать детей и вообще заниматься любовью супруги могли только ночью. Днем это двойной грех, и если зачать ребенка днем, то непременно родится какая-то монстра.

Очень сурово регламентировались дни, когда нельзя предаваться плотским утехам. Естественно, речь шла о всем периоде беременности, а в этом состоянии молодая женщина того времени находилась большую часть времени. Все посты. Также после родов обязательно требовалось покаяние: родив ребенка, женщина в течение нескольких недель — до трех месяцев — должна была ежедневно молиться, дополнительно поститься и каяться в совершенном грехе.

В результате, по подсчетам некоторых медиевистов, общий срок воздержания француженки или немки в Средневековье составлял около 300 дней в году.

Правда, в такой строгости в области сексуальных отношений имелись и свои плюсы. В отличие от свободных нравов Древней Греции и Рима и неоднозначном, скажем так, отношении к гомосексуальной практике на Востоке, Европа причисляла гомосексуализм к страшным грехам. Предполагалось, что это удел еретика, сарацина, еврея и еще почему-то прокаженного. Только они могли пасть до отношений между мужчинами. Ну а если вы не входите в одну из этих четырех категорий, а вас заметили в гомосексуальных отношениях, то значит, в одну из них вы в ближайшее время войдете. Как шутили в СССР, «сегодня носит „Адидас“, а завтра Родину продаст». Все это, впрочем, никак не мешало развратным практикам в самом сердце католицизма, в Риме.

Истории про семейство Борджиа и забавы некоторых пап, я думаю, все читали.

Избиения жен и детей были делом совершенно обычным.

В XVI–XVII веках священники стали подымать свой голос против бытовой жестокости, но их мало слушали. Представителей феодального сословия пытались ввести в какие-то рамки… Но и эти рамки были таковы, что отдавали какой-то прямо космической жутью. Многие ли знают, что во время рыцарского турнира победитель имел право убить (!) побежденного? Даже того, кто признал свое поражение и сдался? Даже истекающего кровью, лежащего без сознания раненого? Таких милых романтических деталей вы не найдете ни в одном слащавом голливудском и даже европейском кинофильме про всяких там благородных Айвенго и Роландов.

Сей акт убийства так и назывался — «удар милосердия». Было даже оружие, специально предназначенное для того, чтобы добить беспомощного человека. Оно называется стилет. Стилет — это длинный трехгранный или многогранный стержень на рукояти. У него нет лезвия, он не годится как замена кинжала, даже как ножа. Стилетом можно только заколоть.

В Европе считалось «правильным» и «благородным» вогнать раненому стилет или между пластинами панциря на груди, в сердце, или в глазницу, чтобы пробив глаз, стилет прошел бы прямо в мозг.

Про это просто не говорят. И не знают. Зато сейчас спросите любого европейца, как он представляет рыцарские поединки. Вам обязательно скажут, что это был такой благородный «средневековый вид спорта», и еще добавят что-то про «маленький белый платочек» и победы во имя прекрасных дам.

На фоне этого бытового, повседневного зверства уже не удивляют ни крестовые походы, ни инквизиция, ни обыденная жестокость войн.

И костры с еретиками, и методы обращения язычников в христианство — все считалось целесообразным и правильным.