Имя богини - Виктория Угрюмова

Люди ушли отсюда, бросив дома, утварь, хозяйственные постройки. Жизнь была ценнее. Немногие из жителей далеких городов могли представить себе, какая странная война не на жизнь, а на смерть разыгрывалась здесь на протяжении столетий. И человек в ней оказывался отнюдь не победителем. Самыми счастливыми были те, кто потеряв здесь свое имущество, сохранили рассудок, свободу и сберегли душу. Однако так повезло не всем.

На северо-западе Мерроэ, у берегов озера Согин, находилась небольшая, но богатая деревня с таким же названием. Населяли ее в основном рыбаки, охотники и бортники. Деревня стояла в глуши, и ее жители редко выбирались не только в столицу, но и в ближайший город, всегда занятые работой. Ну а городским и подавно было нечего делать здесь, почти в чаще Аллефельда, о котором уже ходила дурная слава. Из-за удаленности от других населенных пунктов, жители деревни выбирали жен среди своих, и через несколько веков все население Согина состояло из близких и дальних родственников.

Старостой в те времена, когда случилась эта история, был старый Далх – человек такого древнего возраста, что никто в деревне не помнил его молодым. Однако староста чувствовал себя прекрасно, управляя сородичами железной рукой, и к праотцам вроде не собирался. Правда, о Далхе за его спиной болтали разное; говорили даже, что свое долголетие он получил за верную службу самому Кодешу – Владыке Лесов, однако всерьез в это никто не верил. Односельчане полагали, что великому богу не может быть никакого дела до древнего старца из небольшой деревни, – и горько заблуждались.

Хоть события в Согине и происходили у всех на виду, но таинственного и загадочного хватало. То ребенок, с которого заботливая мать или бабка глаз не спускали, исчезал без всякого следа; то тонул в озере лучший пловец и рыбак; то бесследно пропадала в лесу самая красивая девушка. Все это обсуждалось жителями, однако недолго – не до того было, работы всегда хватает.

Да и случалось такое не очень часто, а жизнь около самого Мертвого леса – не подарок, вот и принимали согинцы свои маленькие трагедии вроде как должное, потому что считали: не бывает так, чтобы боги всегда были в хорошем настроении. А когда они гневаются то люди страдают, – так уж повелось.

Шли годы, текли десятилетия, а деревней по-прежнему командовал жесткий старик с пронзительными зелеными глазами – старый Далх.

Когда жена лучшего охотника деревни – статная и веселая Гия – должна была рожать, бабке-повитухе, как на грех, стало плохо. Плохо, и все тут. И старуха, которая всю свою жизнь занималась чужими хворями, никак не могла совладать со своей. Пока разобрались, что к чему Гия уже родила двух крепких близнецов, таких же чернокудрых и светлоглазых, как она сама. Но роды вышли тяжелые, помощи ей не было никакой, и, когда сбежались подруги да соседки, стало ясно, что не выживет жена охотника.

В бреду она металась, кричала что-то про старого Далха и про Кодеша, молила пожалеть младенцев, а к утру вдруг пришла в себя, обвела всех ясными глазами, прошептала: «Бедные мои дети» – и умерла.

Последние слова Гии никого не удивили: конечно, дети бедные, раз без матери остаются. Близнецов – брата и сестру – назвали так, как еще при жизни хотела назвать их мать, – Эйя и Габия и отдали на воспитание двоюродной сестре Гии, у которой не так давно родился сын.

А еще через несколько дней погиб и отец младенцев. И хотя смерть никогда не бывает ожидаемой или милосердной, но на этот раз все вышло вовсе нелепо.

Охотились согинцы на уток, шли к озеру, в лес заходить и не собирались. Как вдруг вывалился из чащи медведь невероятных размеров и направился прямиком к одному из охотников. Ударил его раз-другой громадной когтистой лапой, повернулся и так же неспешно ушел обратно в лес. А стрелы, которые пускали друзья погибшего, не причинили вреда – даже капли крови не уронил лесной разбойник.

Так и вышло, что, будучи только десяти дней от роду, близнецы осиротели. Тетка растила их как родных, но дела в деревне с каждым годом шли все хуже и хуже: гибли на охоте мужчины; тонули, запутавшись в собственных сетях, рыбаки, все больше людей исчезало бесследно, – а лес наступал на них, не давая опомниться, прийти в себя, оглядеться, чтобы уразуметь, что же это происходит. Некогда было обращать внимание и на двух сирот, ими теперь занимался старый Далх – вот уж кого смерть упрямо не брала.

Когда близнецам исполнилось по пятнадцать лет, деревня почти вся обезлюдела – от силы человек двадцать, еще ютились в старых, полуразвалившихся домах.

В тот вечер, перед закатом, Далх повел близнецов в лес.

– Сдурел старый, шептались они между собой. – То в лес и днем не пускает, то на ночь глядя тащит. К беде...

Если бы они знали, что ждет их этой ночью в лесу... Но дар неведения – чуть ли не единственный бескорыстный дар богов.

Долго брели они вслед за уверенно шагающим стариком по извилистой заросшей тропинке, уходя все дальше в глубь Аллефельда. И когда огромная полная луна заняла своим диском почти весь небосклон и угрожающе нависла над самыми головами близнецов, Далх вывел их на поляну, к развалинам не то храма, не то капища – ничего подобного в своей жизни Эйя и Габия не видели. Они даже не были сильно напуганы, потому что все известные им до сих пор опасности были материальными. Страх должен был прийти к ним позднее.

И он пришел – ошеломляющий, дикий, животный страх, когда вдруг раздался треск и грохот и на поляну выбралось ужасное существо.

Это был почти человек – темнокожий исполин с громадными мускулами, одетый в звериные шкуры. Голову его венчала корона ослепительно белых, сплетенных рогов. Но самыми страшными казались ярко-желтые глаза хищника на смуглом лице и острый злобный оскал.

Они сразу узнали его: почти каждый вечер бабки рассказывали деревенским детям о том, что нельзя играть на лесных полянах: придет Лесной владыка, Кодеш, и заберет к себе. А для чего заберет? Известно для чего: или съест, или в чудовище обратит; он ведь не знает жалости, звероподобный братец великого Джоу Лахатала:

Когда жалкие испуганные близнецы настолько пришли в себя, что смогли обернуться в поисках Далха, то крик ужаса одновременно вырвался из их глоток: на том самом месте, где должен был находиться деревенский староста, пружинисто присел, готовясь к смертельному броску, большой волк. Лесной владыка засмеялся, забавляясь замешательством, ужасом и недоумением близнецов, а затем лениво махнул рукой. И всего секундой позже оторвался от земли урахаг, волк-оборотень, целя прямо в горло Эйе.

Но немного опоздал серый разбойник, потому что ошалевшие от всего происходящего близнецы за один короткий миг были превращены Кодешом в седых волков. Они сами не поняли ни тогда, ни потом, как им удалось так легко справиться с опытным и беспощадным Далхом. Как только урахаг приземлился на передние лапы, Эйя изо всех сил толкнул его грудью, опрокидывая, а когда Далх перекувырнулся через голову и упал на спину, налетевшая Габия уже не позволила ему встать, вцепилась в горло мощными острыми клыками.

Умна была дочь Гии, и не нужно было лишний раз объяснять ей, что за свое долголетие оборотень Далх платил дань Кодешу – страшную кровавую дань, уничтожив почти весь Согин. Это он приходил к умирающей жене охотника, чтобы отобрать у нее новорожденных, но Лесной бог решил иначе в тот раз – вот почему в бреду Гия вспоминала и его, и старосту.

Кровью своих сородичей питался старый Далх, кровью Эйи и Габии хотел он заплатить своему повелителю за несколько следующих лет жизни, но и на этот раз передумал коварный Кодеш. Зачем ему один старый слуга, если он может взамен получить двух новых молодых?

Два седых волка-оборотня выслушали той ночью свой приговор в чаще Аллефельда. Они становились зверями каждое полнолуние и обязаны были приносить кровавую жертву Лесному владыке. Правда, волками они могли становиться по собственному желанию в любое другое время. И это получалось у них тем легче, чем больше радости доставляла им теплая человеческая кровь и власть над жалкими слабыми людьми. По первому зову Кодеша они должны были приходить к нему как в зверином облике, так и в человечьем, – и стали более не властны над собой близнецы Эйя и Габия. В Согин они вернулись, неся на себе отличительные черты, ибо с той ночи глаза у Эйи были желтые, а у Габии – зеленые. Если, конечно, внимательно присмотреться...

Яркой лунной ночью на перекрестке двух дорог, за чертой небольшого гемертского городка, чудом сохранившегося на границе с набирающим мощь Аллефельдом, стояли две темные фигуры. Кого-то ждали. И этот кто-то не замедлил появиться: юркий айра – посланец Кодеша – стремительно подскочил к двоим на перекрестке и, отчаянно жестикулируя, заверещал: его визг мог бы испугать случайного прохожего, которых, впрочем давно уже не бывало ночами в окрестностях этого города, с тех пор как здесь объявились два оборотня. От имени короля Мерроэ было объявлено баснословное вознаграждение смельчаку, который доставит врагов рода человеческого живыми или мертвыми. Сумма вознаграждения была настолько велика, что желающие получить ее несколько месяцев подряд караулили все закоулки города, перекрестки и места, пользующиеся дурной славой, – кто поодиночке, а кто и вдвоем. Участь всех постигла одинаковая. Утром их находили растерзанными и изувеченными до неузнаваемости. А если оборотни были сыты, то просто перегрызали своей жертве горло. Живым от них не ушел никто.