Быть бардом непросто - Ольга Мяхар

Надо уходить отсюда, и поскорее, но со сломанной рукой это несколько проблематично.

Толкаю дверь. Заперто. Не понял? До этого все двери были открыты.

Так, кинжал, где мой кинжал? Нашел, в сапоге был. Ну-ка…

Хм, а замок-то неплохой, жаль, но кинжал — сломан. А ведь его сломать совсем непросто — гномья сталь, это вам не хухры-мухры.

Можно, конечно, попробовать выбить дверь. Гхыр, я и так едва стою на ногах.

Ну дверь я вскрыл, правда, только с третьей попытки, сломав пару стилетов.

Что бы на это сказала моя мама? Лучший взломщик нашего рода. Гхыр, как же мне плохо. Я заглядываю внутрь, мечтая о том, чтобы там оказались груды золота и бриллиантов…

Ну… золота в камере нет, драгоценные камни нигде не валяются, и вообще, кристалл осветил лишь четыре стены, вонючую кучку гнилого сена и какой-то труп в углу.

— Мое любопытство меня когда-нибудь погубит.

Сижу на полу, прислонившись спиной к косяку и закрыв глаза. Надо отдышаться и зафиксировать руку. Боль пульсирует в районе предплечья, что само по себе отвратительно. Примотать бы руку к телу какой-нибудь тряпкой. Может, с трупа снять? На нем остался какой-то балахон. Грязный, правда, и довольно вонючий, но это же ненадолго. Мне бы только до постоялого двора добраться, а там сменю.

И тишина… Странно, что я все еще не слышу криков и топота ног. Или стражу тоже задержали дыры в полу?

И тут вижу — труп шевелится.

Я замираю.

Крыса? Что здесь делать крысам? Есть-то здесь нечего.

Труп снова шевелится и кое-как садится. Выдыхаю, сообразив, что это не труп. Это существо все еще живо, я надеюсь. Вот только умёртвия мне сейчас и не хватало.

— Ты кто? — Хриплый голос, словно ножом, бьет по натянутым нервам.

Раздумываю, стоит ответить или просто уйти? Хотя хуже не будет. Оно еле живое и почти вмуровано в эту стену.

— Фтор.

— Зачем пришел?

— За золотом.

Смотрит на меня. От этого взгляда мне сильно не по себе. Так же смотрел мой брат: холодно, безразлично, расчетливо. И убивал — без эмоций и по любому поводу.

— Здесь нет золота.

— Я уже догадался.

— Освободи меня.

Логично. Только вот стоит ли?

— За что тебя приковали?

— Не знаю.

— А как давно?

— Я здесь с тех пор, как мне исполнилось семь…

Вот это да. Тяжело. А ведь на вид существу уже явно намного больше. Как только разговаривать не разучилось?

— Ну и зачем мне тебя освобождать?

— Я дам тебе золото. Много зелота.

— Если бы оно у тебя было, ты вряд ли бы здесь оказался.

— Оно у меня будет.

— Как это?

— Увидишь.

Отличные перспективы. Звучит заманчиво, вот только хлопот потом не оберешься. Башня зачарована, а он может оказаться очень сильным колдуном, обозлившимся на весь мир и сошедшим с ума за годы заточения. Еще разрушит город, устроит пару катаклизмов… а оно мне надо? Я вообще пацифист.

— Прости, нет.

— Почему?

— Не хочу.

Он молчит. Я же встаю, морщась от боли в руке, и уже почти выхожу обратно в коридор, когда меня останавливает его вопрос:

— Хочешь, вылечу твою руку?

Я заинтересованно оборачиваюсь.

В темной вонючей комнате прикованный стене изможденный узник кажется таким жалким…

— Твоя рука. Она сломана. Ты не выйдешь отсюда. Тебя поймают. — Рубленые, отрывочные предложения. Хриплый голос. Словно он заново учится говорить.

— Кто? За все время, которое я нахожусь здесь, мне не встретилось ни одного стражника. Может, и не встретится.

— Они боятся заходить в башню. Но будут ждать снаружи.

— И чего они боятся?

— Меня.

Усмехаюсь, придерживаю руку и чувствую себя героем человеческой трагедии. Я — спасатель, который не хочет спасать. Он — узник, которому надоело ждать. А вместе мы странная парочка, чьи пути случайно пересеклись.

И тем не менее мне почему-то вспоминаются слова Аида о том, что мы, барды, горазды только со стороны наблюдать, а вот лезть в гущу событий — увольте. В душе тут же отзываются обида и недовольство, а мысль как-то неожиданно идет в новом направлении.

Что ж. Может, пора показать, какие темные эльфы на самом деле…

Я все-таки ухожу. Недалеко, в соседнюю комнату — там окно. Мне нужно подумать и оценить обстановку. Снаружи… творится нечто. Куча народа: люди, гномы — все столпились вокруг башни и ждут, собственно, меня. Слышу звон оружия, гул собравшихся людей, вижу многочисленные фонари с кристаллами внутри, которые стража принесла с собой.

Так… спуститься со сломанной рукой вниз по внешней стене — не смогу. Перепрыгивать через проломы в полу на каждом витке извивающегося серпантином пола — тоже. А даже если и смогу, снаружи меня ждет горячий прием. И если я не ошибся, то в толпе мелькнула пара острых ушей… Я не пройду.

Кусаю губу, чувствую вкус крови и напряженно думаю о том, как найти выход. Может, они сами разойдутся? Или спрятаться в одну из камер? Или сдаться, на худой конец? А что? Скажу, что турист. Гулял, забрел не туда, случайно сломал дверь в камеру опасного преступника… Нет, это издевательство какое-то, а не отговорка. Вот влип-то!

Рука… если бы была цела рука, я бы сполз по стене и смешался с толпой. Уходить от погони у меня всегда получалось.

Делать нечего — вернулся.

— Ты сказал, что можешь вылечить мне руку.

Груда лохмотьев вздрагивает и поворачивается ко мне. Следует медленный кивок.

— Отлично, тогда лечи.

Подхожу ближе и встаю перед ним на колено, стараюсь предугадать малейший признак агрессии. Мышцы на спине напрягаются, уши плотно прижимаются к голове… Надеюсь, не умрет до того, как я исцелюсь.

— Я… мне требуется снять ошейник.

— Для этого мне нужны две рабочие руки.

— Если вылечу — освободишь?

— От цепей? Что ж, пусть это будет плата за услугу. Но дальше я тебе не помощник.

— Ясно. Дай мне руку.

Сжимаю зубы и сажусь на пол. Чувствую, что я об этом еще не раз пожалею.

Холодные у него руки. А ногти все обломаны и в крови. Ладони — тоже, на них заметны мелкие ранки в форме полумесяцев. Видимо, когда я ушел, он так сжал кулаки, что проткнул кожу ногтями.

Чужие пальцы ложатся на место перелома и легонько его сжимают. Терплю, наблюдаю, готов вырваться в любой момент.

Минуту ничего не происходит, слышится только надсадное дыхание узника. Потом через его пальцы идет тепло, а перелом начинает ныть сильнее.

Отворачиваюсь и закрываю глаза. Мать говорила, что наблюдать за колдовством нельзя — можно ослепнуть.

Через полчаса рука перестает болеть.

— Долго еще?