Убийственно хорош (СИ) - Саша Стрельна

— Сама расскажешь или мне?

Он явно горел нетерпением, и я, улыбнувшись, позволила ему посвятить друга в последние новости.

— Монах-молчальник, значит, — некоторое время спустя с оттяжкой проговорил Михаил Иванович и взглянул на своего Нику. Неужто подумал о том же, что и я? А потом: — Батюшку твоего, Мария, хоть и понимаю, но простить не смогу. Мы оба — и я, и Славка — Никите жизнью обязаны… Даже не знаю, чем можно искупить, восполнить то, что он для нас сделал с собой… Не знаешь? Может, и хорошо. А может… Дочь его должна уразуметь, что не трус он и не слабак, как твой отец решил. Просто… Ох, как все на самом деле и не просто-то… Не дай бог никому пройти через то, что испытал он. Я много раз думал — что бы стал делать на его месте. Так и не решил. Видимо, для этого как раз нужно на его месте и оказаться-то… А ты, Славка, ты думал об этом?

— Да, — Ильченко помрачнел и как-то постарел. — Иногда думаю, отказался бы, иногда… А, не знаю! Не дай бог! — Сказал и перекрестился истово на висевшую в углу иконку.

Я, хоть и ничего не понимала из их недомолвок, почувствовала, как мороз пробрал по коже. Такие у них были лица, что… В общем, правда не дай бог! И хоть любопытство штопором ввинтилось в мозги, не стала, просто не посмела задавать вопросы.

— Ну ладно, — Медведь Иванович, а раньше, когда я немного знала его, рядовой Миша Панкратов, хлопнул себя по коленям. — Это все лирика, а вот что хотелось бы услышать, так это правду о том, что произошло с тобой, Мария Лунева, на самом деле. Ника сказал, за тобой охотились Петренковские олухи… Хотели помочь справить малую нужду или какие другие дела у них к тебе были?

Я отодвинула от себя чашку с недопитым чаем и задумалась. Откуда начать? И вдруг поняла — сначала! Это ведь Энск! Именно отсюда все, как видно, и началось. Здесь проходила ватерлиния, разделявшая ту часть истории, что оказалась над поверхностью, и ту, что так и осталась под водой. Невидимой…

— А ведь я помню этот случай… И парня помню, — это Ильченко. — И о романе его с Аней Суриковой знали… Нет, с ее смертью все чисто. Действительно утонула. Сердечный приступ. Свои же врачи из нашей больницы, в которой она и работала, вскрытие делали. А что касается парня… Это ведь ты его нашел, Миша?

— Нет. Ника. Он тайгу просто-таки чует. Сам не могу понять, в чем тут суть. Ведь не слышит ничего, а даже если лист с дерева падает, может сказать с какого и который… Ну ладно. Не о том. Короче, нашел его он. Притащить не смог — сил не хватило. Ему тогда ведь едва четырнадцать стукнуло. Сходил за мной. Лежал этот парень возле дороги, под откосом. Словно из машины его выкинули, или сам выпрыгнул. Лицо все изорвано. Просто месиво. Рука сломана, несколько ребер. Кулаки все в ссадинах — по всему видать, легко он им не дался…

— Кому им? — почти шепотом спросила я, и Панкратов с Ильченко переглянулись.

— Да кто ж его знает, голуба моя?

Глава 22

То, что Миша Панкратов говорил дальше слушать было, с одной стороны, очень сложно, а с другой — до болезненности интересно.

— По дороге той, возле которой его Ника обнаружил, только в одно место и можно-то добраться, и место то хитрое. Федеральной собственности. Если ты что понимаешь, то разберешь, что это может значить посреди тайги-то. Да, место такое есть… Только никто не знает, что там на самом деле. Вроде как дурдом для особо буйных. Для маньяков там разных и прочих душегубов. Только в народе шепчутся, что не так там все просто. А народ — он хоть дурак и приврать любит, но и зря болтать тоже не станет. Во-от. Что, испугал?

— Да не то чтобы… — я поежилась, внезапно представив себе, что могло таиться в подводных омутах и глубинах спящей памяти Ивана…

Вспомнилось лезвие широкого кухонного ножа, со свистом рассекающее комнату, чтобы через мгновение глубоко вонзиться в стену. Шеф Райбек… Тогда я, дразнясь, назвала Ванечку так. А может, следовало иначе? Нет! Нет! И еще раз нет! В конце концов, он прожил в моем доме, рядом со мной достаточно долго, чтобы я поняла главное — он добрый. Сильный и добрый. Что же делали с ним в том загадочном месте? Почему изуродовали так, что, по сути, уничтожили человека… Слава богу, не личность. Личность его оказалась сильнее всех несчастий. Я любила его. Может быть, кому-то это покажется глупым, но для меня это решало все.

— Я-то поначалу тоже заопасался, но потом… Не бросать же его, полумертвого, в тайге! Забрали. Вызвали вертолет. Перевезли в больницу. Он все это время без сознания пробыл. Потом заявили в милицию — ну вроде надо. Те потыркались, потыркались — не знают, кто такой и откуда взялся. Никто о парне не спрашивал, не интересовался, о пропаже не объявлял… Стали ждать, когда он сам о себе что-то рассказать сможет, а до поры поставили посты надежные у дверей и под окнами — вдруг да правда маньяк какой, оклемается и перережет всех.

«Это, возможно, и спасло ему жизнь, — подумала я. — Потом, когда стало ясно, что он ни черта не помнит, убивать уже смысла не было — только следили. А вот тогда… Господи, кто же он?»

— Через пару недель опамятовался. Стали выспрашивать — и впустую. Ничего о себе сказать так и не смог, бедолага. Ну подлечили его, лицо выправили. Вроде и прижился у нас. Поначалу сторонились его — пришлый, сама догадываешься, как к этому относятся в нашей глухомани. Да еще история с его появлением… А потом ничего, приняли. Говорили, хороший мужик, правильный. Остальное, небось, сама знаешь. Да-а. А вот то, что Сережка Петренко на такое пошел — это для меня новость. Не думал. Знал, что гадина порядочная, но чтобы так… Эй, ты куда это?

Но я только махнула им рукой и опрометью выскочила из-за стола. Бумажка, которую мне накатал Петренко! Я нашла ее