Этажи - Сергей Коростелев

бешеным, вымотанным дыханием выскочил я из маленького лифта: ловцы засекли меня, и страх быть пойманным, дурманя еще холодную голову, гнал меня в затемненные лестничные пролеты, где я надеялся спрятаться, сбить с толку моих преследователей и перейти к новой комбинации – запасному плану под литерой «Б». Но когда я выбежал на балкон, я остолбенел: плотная, мутная пелена тумана, похожего на пленку вскипевшего молока, окутала чытернадцатиэтажку и весь наш двор. Относительно хорошо видны были лишь площадка, лестницы на нулевой ярус, а насколько далеко простерся этот покров на северо-запад, в сторону большого города, разобрать я не мог – видимость была прескверная, я едва различал контуры двух ближайших домов.

Мы прекратили демонов, хотя впору было бы продолжить игру на улице (куда и высыпали мальчишки), перебегая в этом тревожном тумане, словно бледные призраки, от зарослей кустарника до котельной, от наших многочисленных пригорков до подъезда и так далее.

*      *      *      *      *

Я вдруг подумал, как было бы здорово обзавестись сверхспособностями – именно в сфере творчества, об остальных сферах я не смею и мечтать. И тут же возразил себе, что никакая волшебная прививка мне ничего не даст: я уже не буду собой, а стану кем-то другим. С другой стороны (я возвратился к защите первоначальной мысли), пусть допинг, но разве плохо было бы удесятерить мой талант, работоспособность… Но потом я опять не согласился, напомнив себе, что гениальность (а волнует меня именно она) порой обратно пропорциональна «писучести» ремесленников, клепающих свои «произведения», которые похожи на живой труп; не связана она напрямую даже с талантом. Гениальность – это нечто совсем иное, то, что всегда приходит изнутри – из собственных глубин, если только они у человека наличествуют.

Всерьез заинтересовавшись космосом, я стал много рассуждать о невозможности осмыслить необъятное; ну вот, силюсь представить я далекие, почти фантастические небесные тела, находящиеся где-то на периферии Солнечной системы (наука знает о них совсем мало, ибо наблюдают их на грани возможностей современных телескопов и прочих технических достижений цивилизации), а лежу сейчас в своей комнате, и мне кажется, что на самом деле ничего этого и не существует. Всё это, наверное, вымысел, морок, плод воспаленного воображения, а реален только я, и эта комната, и эти шторы, и потолок…

Великие ученые, философы и писатели, титаны мысли, подлинные гении задолго до меня задавались примерно теми же мучительными вопросами о Космосе, Жизни и Смерти, о боли и страдании – и умирали, так и не найдя разгадку.

В молодости в тебе всё кипит и клокочет, и хочется по-толстовски воскликнуть с негодованием, метая молнии: «Как это так – я, и умру?!» Но вот что страшно: идут годы, и ты как-то понемногу смиряешься с собственной смертностью.

Засыпая, я отчего-то подумал… вернее, буквально почувствовал, что в космосе, должно быть, темно – несмотря на наличие бесчисленного множества ярчайших и невероятно горячих солнц, – в космосе, несомненно, ужасно холодно и жутко темно.

*      *      *      *      *

Мне кажется, я был создан для другого, уникального мира, а попал в этот, убогий, и теперь всю жизнь мучаюсь несоответствием между заложенными в меня ожиданиями, предчувствиями чего-то принципиально иного, с одной стороны, и жестокой, не оставляющей даже лучика надежды реальности – с другой. И все в один голос твердят мне: «Ничего не поделаешь, так устроен этот мир». Или: «Другим-то сейчас гораздо хуже, чем тебе, а у тебя, в сущности, всё хорошо, так что не ной, не жалуйся». Или: «Дальше – будет еще хуже». И что, неужели вся эта отвратительная белиберда – средство примириться с сущим, лучший рецепт, изобретенный многовековым опытом человечества?

Иными словами: я не могу свыкнуться с тем, что живу в этом измерении, вернее, не могу понять, почему живу именно в этом, хотя мог бы, наверное, в другом. Я задаюсь вопросом, почему я не вода, не камень… Или, может, на самом деле я – всё, в том числе и вода, и камень, и воздух, и солнечные лучи? Вольюсь ли я и вправду в некое единое целое – или…?

Вычитал на досуге одну нерадостную новость. На самом деле их, этих нерадостных новостей, конечно, гораздо больше; собственно говоря, почти всякая новость – именно со знаком минус. Недаром говорят, что самая добрая новость – это отсутствие новостей… Но даже не в этом дело: основной поток известий меня, к счастью, минует, ибо бренной, суетной повседневностью, общественно-политической жизнью я почти не интересуюсь. Но эта-то новость была глобальной, и только она и могла меня заинтересовать. В одном авторитетном сетевом издании написали, что наша Вселенная, судя по всему, умирает. К такому выводу, основываясь на каких-то свежих расчетах, пришел ряд астрофизиков. Они, дескать, вычислили, что еще несколько миллиардов лет назад в ближайших к нам галактиках энергии содержалось в несколько раз больше. То есть всемирное угасание – налицо.

Не знаю, отчего я расстроился. Все мы потихоньку умираем – умирает и вся Вселенная… Это, в конце концов, в высшей степени логично, как ни страшно сказать – закономерно. Да и чего я мог бы ожидать? А главное, к моему скоротечному существованию это вроде бы не имеет никакого отношения – зачем мне переживать, что случится со Вселенной, скажем, через несколько миллиардов лет? Протянуть бы еще хоть сколько-то здесь, на Земле, в своем ветхом, ничтожном мирке… А вот поди ж ты – расстроился!

*      *      *      *      *

Однажды папа привел меня на сеанс катания на машинках – детишки ездили там вокруг клумбы, сделанной из мягких разноцветных шин. При ударе этот окруженный шинами цветник играл роль амортизатора, что увеличивало безопасность. Всё было хорошо, мило, пристойно, но, не сделав, кажется, и двух кругов, я заскучал: все двигались в одном направлении, бездумно, с одинаковой скоростью. С какой бы силой ни нажимал я на педаль, машинка моя не ехала быстрее – двигалась всё в том же унылом темпе, таком же, как и у остальных. Помню, кто-то из родителей подсказывал своему малышу: если хочешь обогнать кого-то, проехать быстрее, держись максимально близко к клумбе – окружность там меньше, меньше расстояние, которое нужно преодолеть, а следовательно, при постоянной, одинаковой у всех скорости, только так можно сделать круг за меньшее время. Ну да: один, другой, третий… а дальше что? Разве мог бы устроить меня такой ничтожный, компромиссный вариант? К тому же – там всё время была толкучка, и лезть в нее мне совершенно не хотелось.

Тогда меня осенила прекрасная и, как казалось мне, совершенно разумная, очевидная мысль: зачем ехать так же, как все? Кто сказал, что все должны двигаться в одну сторону? Почему, наконец, я не могу поехать