Артём - Генрих Боровик

Почему-то с первой минуты, когда я узнала о гибели Артема, в памяти всплыла строка из стихотворения поэта Кострова, написанного к 200-летию Пушкина о том, что со смертью великого поэта высокие "слова "невольник чести" уже не скажут больше ни о ком"... Сразу подумалось, что это не так. В какой-то степени и Артем стал невольником чести. Правдивый журналист, принципиальный человек, профессионал своего дела, - вряд ли он был лишен все того же чувства самосохранения. Мужчина, обожавший свою жену, отец очаровательных сыновей, сам заботливый сын немолодых уже родителей, получал постоянные угрозы, он не мог не задуматься, "а что, если...". Но природное чувство долга, помноженное на семейное воспитание, мужество и порядочность, сделали его заложником обстоятельств и, не побоюсь этого слова, героем нашего, такого непростого времени.

На панихиде и похоронах, слушая выступление коллег Темы, я думала: "Удивительно, сколько всего он успел. Такое впечатление, что говорят о заслуженном деятеле преклонных лет: основоположник нового направления в журналистике, лауреат многих профессиональных премий, удачливый бизнесмен, основатель нескольких печатных изданий, влиявших на умы и определявших жизненную позицию миллионов"... А с потрясающей фотографии улыбается мальчишка, кажется, только вчера питавшийся на студенческой практике в Перу исключительно бананами, чтобы привезти маме в подарок скромное золотое колечко, которое она, не снимая, носит с тех пор.

На его примере ощущаешь относительность времени: наверное, он жил в другом времяисчислении, был на голову выше нас, земных. Знаете, как космонавты, которые в фантастических романах бороздят просторы Вселенной, оставаясь молодыми, а на земле проходят десятилетия, люди стареют и дряхлеют. Вот только жаль, что ему не суждено вернуться на эту Землю, где он столько успел сделать, но столько ещё и не успел.

В такой ситуации нет слов, которые могли бы по-настоящему утешить, облегчить невыносимую боль. Но все-таки хорошо, что по жизни ему было дано почувствовать, что его любят, ценят, уважают, он вкусил и почестей, и даже славы.

Наверное, он представлял собой особый биологический подвид, чрезвычайно редкий, практически не встречающийся в нашей среде обитания, не просто Homo Sapiens, "человек разумный", а значит, мыслящий, но и заставляющий других по-новому взглянуть на свою собственную жизнь, пробудить желание не сидеть сложа руки, а внести пусть крохотный, но вклад в улучшение мира.

Я не призываю вас к гражданским подвигам и свершениям - это удел немногих! Но давайте постараемся сделать немного счастливее жизнь тех, кто рядом с вами. Стать выразителем идей поколения, как Артем Боровик, дано единицам, искренне любить родителей, супругов, детей, и при этом не замыкаться лишь в своем узком мирке, а быть хоть чуть-чуть более открытым, восприимчивым к чужим бедам и несчастьям, стремиться помочь ближнему, - это может каждый из нас. Давайте сделаем это в память об Артеме.

Еремей Парнов Он был заводным, романтическим парнем...

Наверное, должны пройти годы и года,чтобы говорить об Артеме в прошедшем времени, не ощущая при этом какого-то внутреннего сопротивления. Слишком осязаем его образ, слишком наполнен жизненной силой, волей, энергией.

Я знал его в те далекие теперь годы, когда ничто не предвещало не только трагического конца, но и воистину блестящего восхождения. Возможно, лишь Гале и Генриху было ведомо о том огромном потенциале, заложенном в их крепком, здоровом и не по возрасту сообразительном ребенке. Впрочем, серьезность, что проявлялась в разговорах о достаточно сложных, но интересных ему вещах, в мгновение ока могла смениться озорной веселостью. Он удивительно легко и благодарно откликался на шутку.

Где-то в середине 70-х, если память не подводит, в Пицунде, он попросил, чтобы я взял его на морскую рыбалку. Было раннее утро, когда порядочные отдыхающие ещё только просыпаются, а после неторопливо тянутся в столовую. Хотя для бодрящего купания было прохладновато, Артем уже находился на пляже, ещё сыром, и холодном, и совершенно пустынном. Мне, к стыду моему, даже в голову не пришло, что не грех бы оповестить родителей, но, собственно, я и не думал, что возможны какие бы то ни было осложнения.

Пока лодку спускали с кран-балки, мы о чем-то говорили и разбирали снасти. Благо я всегда брал с собой два спиннинга: один на ставриду, другой - на катрана. Так что быть наблюдателем Артему, а тогда он был для меня просто Темой, не пришлось ни минуты. Не знаю, ловил ли он раньше, но увлекательное дело освоил удивительно скоро. Что примечательно, вытаскивая сверкающие ртутью гирлянды ставридок, он не выражал особых эмоций. Делал это почти профессионально деловито, не торопясь, обстоятельно. Только глаза выдавали затаенный азарт.

Мне кажется, что он вообще был заводным, романтическим парнем, только тщательно это скрывал...

Потом мы вновь встретились, когда он уже стал вполне оперившимся журналистом, кое-что повидавшим и нацеленным на ещё более широкие горизонты. Он работал в "Советской России". Тогда, не в пример нынешней, это была относительно, по крайней мере в сравнении с другими, прогрессивная и смелая газета. Я печатал там свои очерки о странах Востока, преимущественно буддийских, что не вызывало особых вопросов у начальства и цензуры. Поэтому все шло довольно гладко к нашему обоюдному удовлетворению. Артем (пожалуй, все ещё Тема) относился ко мне с едва обозначенным пиететом, не как к мэтру, что меня бы явно смущало, но как к другу отца.

Позже я уже следил за ним по его публикациям. Война в Афганистане, стажировка в американской армии, блестящие очерки в "Огоньке", ставшем в памятные годы перестройки подлинным светочем общественной мысли.

Как быстро, как уверенно набирал высоту Артем Боровик, публицист и писатель, как неколебимо придерживался выбранной по воле сердца и разума политической позиции! И с каждым разом все ярче проявлялась так присущая ему непоказная смелость...

В незабываемые дни мятежа ГКЧП мы с Генрихом Боровиком объехали, а затем и обошли центр города от Белого дома до Тверской и Манежной площади.

- Знаешь, - сказал Генрих, - Артем всю ночь провел у Белого дома, он и сейчас там и, видимо, опять не придет ночевать.

Она уже надвигалась, та самая ночь, когда, согласно упорным слухам, ожидался штурм. Но куда страшнее казалась беспросветная тьма, что грозила воцариться после. Впрочем, мало кто верил, что это будет надолго.

Помимо семейных праздников и торжественных застолий в доме Боровиков, я ещё несколько раз встречался с Артемом по писательским делам. Он уже был шефом "Совершенно секретно". Мы даже пытались разработать несколько совместных проектов, но дальше разговоров дело сдвинуться не успело. Он куда быстрее и увереннее, нежели я, человек уже уходящего поколения, вошел в наш дикий стихийный рынок и занял там прочное положение.

Пару очерков на историческую тему я все же для него написал, а потом целиком сосредоточился на том, что всегда хотел (и, надеюсь, умею) делать на романах и повестях. С тех пор мы виделись эпизодически.

Разумеется, я продолжал следить за милым мне человеком и всякий раз радовался, узнав об очередном успехе Артема, чья звезда все выше всходила на литературном и политическом горизонте. Он многого, очень многого достиг. Но казалось - это ещё только начало...

О том, что случилось при взлете, говорить не хочется - слишком трудно, да и написано и сказано всего разного предостаточно, и слишком много вопросов остаются без ответа.

Говорю лишь о том, что знаю и не забуду, потому что противоестественная гибель молодого, блистательного, полного жизнелюбия человека даже самые обыденные события освещает каким-то особым, неземным светом, и неизбывная боль и горе близких людей удваивают значимость любых кажущихся мелочей.

В древней иллюзии по поводу жизненной силы памяти все же запрятана некая утешительная мудрость.

Олег ПОПЦОВ

"ДВОЙНОЙ ПОРТРЕТ"

За два дня до катастрофы мне позвонила сотрудница "Совершенно секретно" и сказала: "Артем Боровик с вами договаривается об интервью, назначьте время". И хотя Артем со мной ни о чем не договаривался, я дал согласие, долго выискивал свободный час, а затем заметил: "Ведь не горит. Давайте созвонимся завтра".

А на следующий день его не стало. Тема погиб. Непредсказуемо, внезапно, абсурдно. Самолет, едва оторвавшись от земли, рухнул на неё тотчас.

Еще не расшифрован черный ящик. Еще эфир, разорванный этой внезапностью, отрывочно, клочками, наспех возвращает его образ. Много фотографий, достаточно интервью, не из далекого далека, а только вот-вот, когда возможно сказать: "Мы ещё вчера с ним договаривались, мы спорили, он предупреждал. У нас была идея".

Я так и не наладился называть его Артемом и уж тем более Артемом Генриховичем. Тема. Ласково и просто - Тема.

Я мог бы сказать - мы были хорошо знакомы, симпатизировали друг другу. У нас было достаточно общих замыслов, но столь же верно уточнение наше общение можно счесть отрывочным, не детальным. И я вряд ли мог ответить на вопрос: "Чем в настоящее время занимается Тема?" Они - это поколение, как бы наши дети, идущие вослед. Самые близкие нам; самые ощутимые для нас, и равно самый незнакомый нам мир.