А мы с тобой, брат, из пехоты. «Из адов ад» - Артем Драбкин

Прибыли к нам фронтовики после госпиталей, так они стали ловить сомов в реке и варить уху, и мы, новобранцы, последовали их примеру. Прошло еще немало времени, пока мы получили обмундирование и стали получать питание из «армейского котла».

А потом началась боевая подготовка. Мы подготовили оборону из двух эшелонов, вырыли рвы, траншеи. В лесу возле реки разместились легкие танки.

Меня обучили на пулеметчика, и я стал первым номером в расчете пулемета «максим».

— Как сложился для Вас первый бой?

— Мы стояли в обороне и ждали подхода немцев. Одна рота даже ушла вперед, навстречу противнику. И вдруг получаем приказ срочно сняться с позиций.

Нас погрузили в эшелон, мы неслись без остановок, как на пожар.

На станции Лиски нас бомбили, мы выгрузились и ускоренным маршем вышли к Дону. Нам приказали переправиться по мосту на правый берег, а там наших уже никого не было! Одни трупы… Укрепрайон занял оборону в восьми километрах от реки.

Три батальона, больше двух тысяч человек, с пулеметами, ПТРами, минометами, но без артиллерии. Автоматов у «уровцев» не было. Перед позицией моего пулемета было картофельное поле и стояла мельница. Какое-то время было тихо, даже канонады не слышно… Но в одно страшное утро мы увидели, как, обходя нас с двух сторон, по дорогам к реке идут колонны немецких танков. Поднялась паника, было ясно, что мы попадаем в полное окружение. По нашим позициям, по лесу, где находилось большинство личного состава батальона, начался сильнейший минометный обстрел.

И бойцы побежали назад к реке… Я тоже побежал вместе со всеми к Дону, тащу пулемет, и тут рядом в землю врезается мина, торчит хвостовое оперение, но мина не разрывается. Я на какое-то мгновение оторопел… Потом вытащил затвор пулемета, забросил его в кусты и кинулся догонять своих товарищей. А немецкие танки уже входят в село на берегу. Бойцы бросились в камыши, и в одном месте мы наткнулись на командира в звании капитана, который пытался организовать переправу на левый берег.

Там была одна лодка, которая «курсировала» туда и обратно, перевозя бойцов, но было понятно, что, пока дойдет наша очередь переправляться, немцы уже будут и здесь…

Со своим товарищем, Харитоновым, с которым мы вместе призывались из одного хутора, решили уйти по камышам вправо, прошли с километр. Харитонов не умел плавать, и мы стали ломать камыши, перевязывать их портянками, делать «поплавки». Кинулись в реку, плывем, и в этот момент немцы стали обстреливать реку из минометов. Рядом разорвалась мина, подняв столб воды, Харитонов выпустил «поплавок» из рук и камнем ушел на дно, утонул… Я еле добрался до спасительного противоположного берега, залег в камышах, переждал обстрел, а потом поднялся в деревню, находившуюся прямо на левом берегу. Зашел в какую-то хату и от усталости, от всего пережитого сразу заснул.

Проснулся утром, и хозяйка мне говорит: «Ночью немцы в деревню зашли».

И я, босой и раздетый, сразу ушел из деревни, стал пробираться на восток. Через двенадцать километров меня остановил наш заслон, мне дали карабин, две гранаты и двадцать патронов. Никто ничего не спрашивал… Из остатков разбитых частей сформировали сводный полк и погнали назад к Дону, занимать оборону по левому берегу.

Я оказался в сводной роте УРа под командованием старшего лейтенанта Мясникова. Впереди меня ожидали четыре месяца непрерывных боев…

Когда в конце осени сорок второго года 53-й УР под командованием полковника Дашкевича был выведен с передовой в тыл, то в строю оставалось всего 73 человека…

И это после многочисленных и многократных пополнений личного состава батальонов… Остатки УРа были переданы на формирование 270-й стрелковой дивизии.

Эта 270-я дивизия полностью погибла в Харьковском окружении в мае 1942 года, и под ее номером создавалось новое соединение из остатков различных частей.

Кто мог тогда предположить, что и вновь сформированную дивизию через три месяца ожидает страшное окружение, подтем же Харьковом.

— 53-й Укрепрайон четыре месяца сражался на донских плацдармах в районе села Коротояк и села Сторожевое. Что осталось в памяти простого пехотинца-пулеметчика из событий тех дней?

— Шли непрерывные бои за захват и удержание плацдармов на правом берегу Дона. Немцы в те летние и осенние дни без боя не уступали даже километра территории.

Когда первый раз переправлялись через Дон, то разобрали дом на берегу, бревна связали кабелем, на нем мы, втроем, переплыли на вражеский берег, закрепили трос, и так получилась «паромная переправа». Вторым рейсом я уже переправлял свой пулемет, но у самого берега немцы нас заметили, обстреляли, и взрывной волной пулемет скинуло в воду… Этих попыток высадиться было много, удачных и провальных… Во время одного из форсирований мы закрепились за рекой на небольших высотках, и немцы нас моментально контратаковали. Атаку отбили, и в моем пулемете вода закипела в кожухе. Я решил спуститься к реке, набрать воды в каску для пулемета. Когда спускался вниз, то тропку видел, а возвращаюсь вверх — ничего не видно, сплошная трава. Склон высотки был немцами заранее заминирован, и я попал на минное поле и подорвался. Но повезло, осколки попали только по ногам. Лежу на минном поле, ко мне все боятся подходить, саперов с нами не было, так пришлось самому выползать и себя бинтовать. Меня переправили на наш берег и отправили в санбат. Врач посмотрел и говорит: «Ты счастливчик. Осколки кость не задели». В санбате я провел несколько дней, потом пошли разговоры, что нашим на плацдарме приходится совсем туго. В санбате была медсестра Романова, осетинка по национальности, и я вижу, что она собралась на передовую. Говорю ей, что пойду с ней, и по своей воле покинул санбат. Переправились за Дон, а где «укрепрайоновцы», где обычные стрелки — не разобрать. Все в огне и в дыму, идет тяжелый бой. Пристал к какой-то стрелковой роте, дали оружие. Запомнил только фамилию ротного — лейтенант Шарапов. Позиции на подсолнечном поле. Началась сильная бомбежка, после нее все подсолнухи на поле как косой были скошены.

Смотрю, а живых рядом уже никого, и немцы идут цепью по полю.

Я затаился, отполз в сторону. В пятидесяти метрах от меня командирская землянка, и я своими глазами видел, как немцы вывели оттуда полковника Белова, выкрутив ему руки… Выбирался я с разбитого плацдарма ночью, ползком…

А где подобрать слова, чтобы рассказать о страшных боях в самом Сторожевом?…

— Каким был боевой настрой бойцов 53-го УРа?

— Летом сорок второго года наше настроение было ужасным. Люди говорили вслух все что думали. Моральный дух солдат был крайне низкий, в укрепрайоне среди бойцов было много людей из семей раскулаченных, немало отсидевших и много молодых призывников из казачьих станиц, где Советскую власть и раньше не особо почитали.

Настрой был такой — «бежать за Волгу»… Придет в роту политрук, что он может сказать? Что наши войска разбиты и пленены в Крыму, на Волхове и под Харьковом, а немцы подошли вплотную к Сталинграду? Солдатский «телеграф» передавал из уст в уста такую информацию, что где произошло, почище и правдивей любых сводок Информбюро…

Сама тягостная обстановка вокруг убивала в нас любую надежду на успех.

Когда первый раз по мосту переходили через Дон, то на левом берегу бродил «тучей» брошенный при эвакуации скот, а на правом берегу лежали сотни неубранных трупов наших красноармейцев. Нам приказали их похоронить. Трупы стаскивали в воронки от бомб и засыпали землей, даже не забрав из гимнастерок погибших «смертные медальоны» или документы. Так и лежат там сотни безымянных солдат…

А когда нас немцы давили танками в голой степи… Разве это можно простыми словами передать… Какой после этого может быть боевой настрой?..

Небо немецкое, ежедневные бомбежки, танковые атаки. Мы не могли понять, откуда у немцев столько боеприпасов, минометные и артиллерийские обстрелы фактически не прекращались ни днем ни ночью. У нас артиллерия выпустит пять-десять снарядов, вот и вся огневая поддержка и артподготовка, а нас сразу снова бросают вперед, в атаку, на верную погибель… Веры в нашу Победу в те дни у многих не было, и было немало таких, что сами уходили к немцам, сдаваться в плен. Но в сентябре сорок второго в рядах УРа уже воевали другие люди, бойцы с более выраженным волевым настроем и желанием сражаться и мстить за погибших товарищей… У меня был напарник, Петя Пронько, украинец. Как-то рота занимала позиции прямо по берегу реки, а на ее середине была отмель, такой островок, и в сумерках мы на лодке переправлялись туда, в передовой боевой дозор, а на рассвете возвращались к себе на берег. Лежим мы ночью с Пронько в этом боевом охранении, ведем пустые разговоры, и тут Петр начинает меня уговаривать уйти к немцам, мол, не тронут тебя, все эти слухи, что немцы евреев поголовно расстреливают, это брехня и комиссарская пропаганда. Я послал Пронько подальше.