«Мечта» уходит в океан - Леонид Почивалов

Японский капитан, человек молодой и энергичный, обещал Федорову выполнить в точности его последнюю волю. Капитан бывал в советских портах, имеет немало приятелей среди наших моряков. Поэтому с охотой примет участие в добром деле.

По пути в Канаду японское судно зашло за грузом в Кавиенг. Там-то и произошла встреча нашего капитана с Абу.

Такова предыстория нашего рейса в Гонконг. Понятно, отказаться от этого рейса мы не имели права, речь шла об интересах родины, а они превыше всего.

Наш «военный совет» в номере гостиницы «Хилтон» был короток. Абу сказал, что мы сейчас поедем на квартиру Федорова, поездка у нас не увеселительная, выполняем мы очень важное государственное задание, и нам положено быть собранными и бдительными.

Вышли из отеля и внимательно оглянулись. Вроде бы никто за нами не наблюдал. Путь наш лежал по сверкающему чистотой, словно больничный кафель, асфальту улиц, вдоль подножий небоскребов с величественными, как триумфальные арки, подъездами, с водопадами стекла вместо стен, за которыми густел синевой холодный кондиционированный полумрак. Шурша шинами, неторопливо катились мимо нас сверкающие лаком лимузины. Зеленые лоскутки скверов с цветниками и пальмами вносили в этот строгий мир стекла и камня веселую пестроту.

— Этот район только для тех, у кого есть деньги, — объяснял Абу. — И немалые деньги!

На городской пристани мы вступили на борт быстроходного морского парома, и он помчался к другому берегу залива. Остров все дальше и дальше уходил от нас за широкой кормой парома. На берегу острова, как на выставке, разворачивалась панорама огромного города. Дома-небоскребы были похожи на нарядные коробки на прилавке магазина. Казалось, город выставили напоказ: смотрите, мол, какой красивый! Озаренный тропическим солнцем, подсвеченный зеркалом воды, оттененный зеленым бархатом лесистого горного склона, он издали казался сказочным городом улыбок и благополучия.

Паром прошел мимо выстроившихся на рейде торговых кораблей, мимо стоящего поодаль ото всех английского крейсера, тяжелой стальной громадины, напоминающей утюг, забытый в серых складках волн. Но вот увидели джонки. Издали они казались экзотическими сувенирами на шелковистой глади залива. А на фоне небоскребов напоминали толпу нищих возле богатого дома. Робко подражая городскому порядку, джонки выстроились длинными рядами, образуя на воде «улицы» и «переулки».

Джонка — это парусная лодка, пять метров в длину, два в ширину, тростниковый навес от солнца и дождя, коптящие железные печурки, на которых варится скудный обед обитателей лодки; на реях, как полинявшие флаги, сохнущее белье. На корме неподвижно сидят в задумчивых позах старики, словно дожидаются прихода своего последнего часа; на бортах виснут кривоногие, не привыкшие к ходьбе дети. На джонках люди уходят в море на рыбную ловлю, на них же живут. Здесь рождаются дети, здесь умирают старики. Тяжелый трущобный чад вытеснил из залитва свежее дыхание моря. Плавающие кварталы Гонконга, где нет мраморных подъездов! Этим кварталам не нашлось места в городе. Город их вымел в море, как мусор со своих чистых, будто больничных, коридоров-магистралей.

Мы снова столкнулись с миром, разделенным на богатых и бедных.

На берегу без труда достали такси, которое отвезло нас в один из многонаселенных кварталов Коулуна, материковой части колонии Гонконга. Возле трехэтажного каменного дома с узкими стрельчатыми окнами такси остановилось. Мы поднялись по темной каменной лестнице на второй этаж, нажали кнопку звонка. Дверь открыла молоденькая девушка-китаянка. Выслушав Абу, она вежливо поклонилась и попросила войти в прихожую. Удалилась за дверь, чтобы доложить о нас, долго отсутствовала, наконец вернулась и пригласила в гостиную. Это была небольшая темная комната, заставленная старой, полуразвалившейся мебелью. На многочисленных полочках и этажерках красовалось множество старых, потерявших вид безделушек. Но сразу же привлекли внимание фотографии, развешанные на стенах. Абу просто преобразился, рассматривая их, — такое они на него произвели впечатление. Здесь были фотографии людей, кораблей, паровозов, старинных автомашин, старинных самолетов…

— Вот это портрет писателя Бунина, — сказал Абу, указывая на красивого человека, изображенного на снимке. — А это… — Но договорить он не успел, потому что в гостиную вошла Инна Васильевна Федорова. Это была худенькая сгорбленная старушка; несмотря на жару, она зябко ку алась в старенький, вытертый шерстяной платок.

Мы представились, и Абу протянул женщине письмо от ее покойного мужа. При упоминании о письме, старуха вздрогнула, еще больше сгорбилась, протянула дрожащую руку за письмом, пощупала бумагу шишкастыми пальцами, словно хотела убедиться, что письмо действительно существует, потом вернула письмо обратно Абу и сказала:

— Прочитайте вы. Я почти не вижу.

Абу прочитал. Письмо было коротким, но пронзительно печальным. Старый человек, проживший с женой полвека, прощался с ней навсегда. Горевал, что оставляет ее на чужбине в трудном положении, без средств к существованию, без родных и близких. А в заключение послания просит выполнить его последнюю волю и передать архив вручившим это письмо советским людям, чтобы отвезти на родину.

Нина Васильевна долго сидела молча, съежившись в кресле. Даже показалось, что забыла о нас. Наверное, думала об умершем муже, о невесело прожитых годах, может быть, о далекой родине, которую они когда-то необдуманно покинули.

Наконец все так же еле слышно произнесла:

— Спасибо за это письмо, за этот последний привет моего Николая. Я буду счастлива выполнить его солю. Приходите завтра в это же время, я приготовлю все, что нужно. — Она указала рукой в сторону развешанных на стенах фотографий: — В его архиве есть много таких, которые для России будут очень дороги…

В это время в гостиную вдруг вошел небольшого роста коренастый китаец, бросил на нас цепкий взгляд, подошел к окну, прикрыл его, чтобы приглушить уличный шум, погасил в торшере, видимо, забытый с ночи свет, снова прошелся по нашим лицам быстрым, изучающим взглядом и, не сказав ни слова, удалился.

Мы сразу поняли, что приход этого человека был неприятен хозяйке дома, более того, она даже встревожилась, торопливо стала прощаться, прошептала, оглядываясь на дверь:

— Значит, завтра в это же время. Только не опаздывайте!

На другой день мы были у дверей Нины Васильевны. Долго жали кнопку звонка, но никто не отзывался. Тогда Абу стал стучать в дверь. Только после настойчивого стука дверь вдруг открылась, и на пороге мы увидели уже знакомого нам коренастого китайца. Он вежливо поклонился, и по его губам скользнула улыбка.

— Мадам Федоровой нет дома, — сказал китаец. — И сегодня ее не будет. И завтра тоже…

— Когда же ее можно увидеть? — спросил Абу.

— Не знаю…

На все наши вопросы он отвечал «не знаю» и все так же загадочно улыбался.

Мы стояли на лестничной площадке в полном недоумении. Что же делать дальше? Неужели наш рейс из Океании в Гонконг оказался напрасным и архив Федорова не вернется на родину?

— Надо все крепко обмозговать, — вслух размышлял Абу. — Попытаться как-то связаться с Федоровой. Не верю, что она так внезапно уехала. Что-то здесь подозрительное…

Когда мы вышли на улицу, то Лена, взглянув на второй этаж дома, где были окна квартиры Федоровой, вдруг тихонько вскрикнула:

— Я только что видела за занавеской лицо хозяйки, — зашептала Лена. — Она рукой делала какие-то знаки.

Мы посмотрели на те окна, но занавески на них были недвижимы, и квартира с наглухо занавешенными окнами казалась пустой. Может, Лене показалось?

На улицах было множество людей, грозно урчали гигантские двухэтажные автобусы, сигналили грузовики, сновали между машинами со своими хрупкими тележками рикши — за небольшую плату человек готов везти тебя на на себе хоть в другой конец города.

Вдруг в густой и яркой уличной толпе мелькнуло женское лицо, которое показалось мне знакомым. Я пригляделся. Так это же та молоденькая девушка-китаянка, которая вчера нас впускала в квартиру Федоровой! Девушка шла в потоке толпы впереди нас, временами оглядывалась, явно привлекая наше внимание. Шагнула с тротуара в подъезд большого многоэтажного дома и, когда мы поравнялись с подъездом, попросила подойти к ней.

Мы вошли в подъезд. В руке у девушки был туго набитый портфель. Она тут же протянула его Абу и, заговорщически оглянувшись на толпу прохожих, торопливо проговорила:

— Это от мадам Федоровой. Недобрые люди пытаются подчинить ее своей воле, держат взаперти в квартире. Хотят заполучить архив. Но мы их перехитрили. В этом портфеле все, что завещал родине покойный господин Федоров. Прощайте и будьте очень осторожны!

Выпалив эти слова, девушка мгновенно выбежала из подъезда и растворилась в толпе.