Секс. Любовь. Свадьба (СИ) - Шталь Шей

ГЛАВА 18

Ноа

Дом с привидениями и соседи

(Я вполне мог бы обойтись и без этого)

Сиськи.

Первое слово моей дочери — сиськи. Если бы это сказали Оливер или Севи, я бы гордился. Меня беспокоит тот факт, что эти слова произнесла Фин. Увидев, как я обхватил ладонями грудь ее мамочки, она выдала: «Мои сиськи!»

Часть меня хотела подхватить ее на руки и отпраздновать этот момент. В конце концов, она сказала свои первые слова. Это вам не шутки. Но другая (и очень большая) часть меня хочет сказать ей: «Вообще-то, изначально это были мои сиськи».

Вместо этого я смеюсь. Видимо, я недостаточно повзрослел, если, услышав слово «сиськи» из уст столь маленького человечка, начал смеяться. Не говорите об этом Келли, но я учил Оливера плохим словам только потому, что считал это забавным. Теперь я понимаю, почему это была заведомо плохая идея.

Пока Келли кормит Фин, я спускаюсь по лестнице в плаще Дракулы. Келли сказала, чтобы сегодня вечером я надел костюм. Ненавижу наряжаться на Хэллоуин. Даже ребенком, я никогда не видел в этом смысла. К тому же я не могу перестать думать о Келли, облаченной в тот чертов костюм Женщины-кошки. Если это вообще можно назвать костюмом. Иисусе. Как, черт возьми, пережить эту вечеринку, если она одета в такое?

Помните стук, который мы слышали? Я намереваюсь узнать, что это было, когда спускаюсь по лестнице и иду в сторону кухни. Вот тогда стук становится все громче и громче, пока… я не нахожу причину.

Поправочка. Имея пятерых детей, я уже ничему не удивляюсь. Ладно, лишь иногда. Но даже картина, открывшаяся передо мной, не так удивляет, потому что… Вы ведь знали, что Хейзел когда-нибудь отомстит Оливеру, не так ли?

Я вижу, как Хейзел стоит, прислонившись к двери подвала, и жует конфеты. Она ест их по одной, а вокруг валяются уже пять оберток. А потом я слышу, как снова раздается стук, и по ту сторону двери Оливер орет во всю мощь своих легких:

— Выпусти меня, тупица!

— Нет! — кричит в ответ Хейзел.

Я сдерживаю улыбку. Мне нужно сохранять невозмутимое лицо, но я понимаю, насколько подло себя вел Оливер по отношению к ней в последнее время.

— Хейзел, что ты делаешь?

Она смотрит на меня.

— Не твоего ума дело.

— Не моего?

Оливер продолжает кричать и, услышав мой голос, орет еще громче:

— Папа! Открой дверь. Она заперла меня здесь.

Я жду. Сын начинает плакать.

— Он в порядке, — заверяет меня Хейзел. — В полнейшем. — А потом она подсовывает конфету под дверь. — Успокойся.

— Я не шучу. — Он бьет по двери. — Выпусти меня!

Прислонившись к стене, я скрещиваю руки на груди.

— Не похоже, что он в порядке.

— Он-то в порядке. А вот Севи — нет, — Хейзел кивает в угол кухни. — Он застрял.

Я перевожу взгляд, куда указывает дочь, — на кухонный уголок, где мы завтракаем. Наш щеночек застрял в вентиляционном отверстии печи. Не волнуйтесь, он в порядке. В полнейшем, как сказала бы Хейзел. Просто мягкие уши костюма прилипли к его груди, и я уверен, что мы никогда не сможем их оторвать. Севи спокойно жует хвост своего костюма, не заботясь ни о чем в этом мире.

— Все готовы к выходу? — спрашивает Келли, спускаясь с Фин на руках. Крошечная ручка дочери покоится на моих сиськах. Клянусь, если бы Фин могла послать меня куда подальше, она бы так и сделала.

Похотливым взглядом я осматриваю жену, одетую в костюм Женщины-кошки. С головы до ног. Признаю, наряд намного откровеннее того, что я хотел бы видеть на своей жене, но, черт возьми, он похож на ожившую фантазию. Разве это не заводит?

— Я готова, мама, — говорит Хейзел, сунув в рот еще одну конфету, но отказываясь отойти от двери. — Давайте повеселимся.

— О Боже! — Келли поворачивает за угол и замечает сына. — Севи, как ты здесь оказался?

Он смотрит на нее так, словно не беспокоится о своем положении. Малыш смеется. Опустив Фин на пол, Келли спешит вытащить Севи из вентиляционного отверстия, но он разворачивается и заползает обратно.

Хейзел и я смеемся, Фин смотрит на всех (на самом деле только на меня), а затем Келли слышит стук в дверь. Она переводит взгляд с Хейзел на меня, затем снова смотрит на нее.

— Где Оливер?

Хейзел пожимает плечами, закидывая в рот мармеладку:

— Не видела его.

— Мама! Я здесь! — кричит Оливер, стуча руками в дверь. — Помоги мне.

Хейзел усмехается, как будто в этой ситуации нет ничего плохого.

— Мама, ты прекрасно выглядишь.

Келли улыбается и отрывает Хейзел от пола.

— Спасибо, дорогая, но, пожалуйста, выпусти его оттуда.

— Ни за что, — протестует дочь, топая ножкой, а рыжие пряди парика, как у героини из мультика «Храбрая сердцем», падают на ее лицо. Должен признать, огненные волосы придают Хейзел еще более устрашающий вид. Помните, я просил вас никогда не доверять этой малышке? Я имел в виду именно это. Очевидно же, что она запрет вас в подвале, когда у нее лопнет терпение.

А потом она говорит:

— Он ударил меня мечом, — и показывает нам ссадину на своей ноге.

Черт побери этого мелкого засранца! Перевожу взгляд с Хейзел на Келли. Я никогда не шлепал наших детей. Ни разу. Но теперь я готов надрать задницу Оливеру за его поведение. Он обещал мне, что оставит сестру в покое.

Я подхожу к двери, при этом мой плащ развевается от движения. Открываю дверь и вижу, что Оливер плачет. Даже не взглянув на меня, он смотрит на Хейзел.

— Тупица!

— Прекрати, Оливер. Хватит.

Он со злостью смотрит на меня.

— Она специально заперла меня там. Она знает, что я ненавижу подвал.

Я смотрю прямо на него.

— Ты ударил ее?

Он пожимает плечами.

— Она опять украла мой меч.

— И что? Почему ты не можешь позволить ей просто посмотреть?

— Потому что он мой, — утверждает сын так, словно готовится к драке.

Я забираю у него меч и кладу его на столешницу.

— Ну что ж, а это мой дом, и если ты не собираешься делиться, то можешь спать в подвале.

Сын выпячивает грудь, нахмурившись.

— Это жестокое обращение с детьми.

— Нет, жестокое обращение — это если бы я ударил тебя мечом, как ты сделал это со своей сестрой.

Оливер ничего мне не говорит, лишь тяжело вздыхает, отчего его плечи резко поднимаются и опускаются. Он знает, что ему нечем крыть.

Я указываю на Хейзел.

— Извинись перед ней. Искренне.

— Извини, — ворчит он, глядя Хейзел в глаза.

— Нет, ты не серьезен, — говорит она, подловив на дерьмовом извинении, и уходит. — Но я прощаю тебя! — кричит Хейзел через плечо.

Я отвожу сына в сторонку.

— Прикоснешься к ней еще раз, и твоя задница будет такого же цвета, как эта рубашка.

Кстати, на нем красная рубашка, и до сына наконец-то доходит, о чем я говорю. Надеюсь.

Келли снова вытаскивает Севи из вентиляционного отверстия, а дети уходят в гостиную и выбегают через парадную дверь, где я замечаю Кейт и Джейсона, стоящих рядом со своими мальчиками.

— Спасибо за это. — Келли подходит ко мне и улыбается. Ее взгляд скользит по моему плащу, а затем она смотрит на зубы, зажатые в моей руке. — Ты сегодня будешь ходить с клыками?

Я подмигиваю.

— Может быть. — Я притягиваю жену к своей груди и, наклонив голову, прижимаю рот к ее шее. — Ты позволишь мне укусить тебя?

Комнату заполняет низкий протяжный свист.

— Черт возьми, Кел…

Просто чтобы вы знали: не я произнес эти слова. Нет, этот комментарий принадлежит Боннеру, и я хочу ударить мелкого ублюдка за то, что он сказал это, потому что я чертовски хорошо понимаю, почему он присвистывает.

Я издаю стон.

— Нам следует переехать. Мне не нравятся наши соседи.

Келли закатывает глаза и отталкивает меня от себя.

— Эй, Бо. Эшлинн там?

Бо? Они сейчас обращаются друг к другу по прозвищам? Я наблюдаю за этими двумя. Мне не нравится боль, образовавшаяся в груди, когда я вижу, как Боннер обнимает мою жену. Мне также не нравится то, что это делает он. Я не ревнивец. Верите мне?