Сорос о Соросе. Опережая перемены - Джордж Сорос

КК – Неужели они не пытались вас остановить?

ДС – Пытались. Вопрос серьезно обсуждался в партийных инстанциях, но даже и там у нас нашлись сочувствующие.

КК – Кто они были и чем вызывалось их сочувствие?

ДС – Сочувствующие были заинтересованы преимущественно в экономической стороне фонда. Лица, ответственные за идеологию, возражали против деятельности фонда. Моим основным сторонником в правительстве был Ференц Барта, который в то время отвечал за экономические отношения с иностранными государствами. Правительство возложило на него ответственность за деятельность фонда, и он определенно хотел, чтобы она была успешной. Он надеялся, что удастся помочь осуществить изменения в политической системе, не привлекая к себе внимания. Он был технократом, который вместе со многими другими экономистами, например Мар-тоном Тардошем, хотел проведения реформ.

Фонд был очень несвободен. Мы внимательно балансировали проекты, которые могли бы обеспокоить идеологов партии, проектами, которые они непременно бы одобрили, и мы всегда стремились установить в этом положительный баланс. Мы занимались патриотическими культурными программами и социальными программами общего назначения, чтобы создать противовес распространению копировальных машин. Партия была особенно обеспокоена нашей крупной программой поддержки писателей, поскольку она увеличила бы их независимость. Нас даже обвинили в том, что мы спровоцировали бунт Союза писателей против партии.

КК – Оглядываясь назад, считаете ли вы свою деятельность в Венгрии успешной?

ДС – Это было самое фантастическое и чудесное время. Фонд позволял людям, которые не были диссидентами, фактически действовать в роли диссидентов. Учителя, профессора университетов, исследователи имели возможность заниматься своей негосударственной деятельностью и одновременно сохранять свою основную работу. Это была очень успешная операция, и ее окружало замечательное настроение. Ничто после этого не может сравниться с тем временем. Фонд был в полном порядке, им правильно управляли. Время от времени я посещал его и намечал стратегию действий; когда я приезжал в следующий раз, все было сделано. Я не знаю, как им это удавалось, – вероятно, так происходило потому, что фонд был единственным в своем роде и вся интеллектуальная энергия гражданского общества была в его распоряжении. После освобождения в 1989 г. у людей появилось много возможностей; но с 1984 по 1989 г. фонд действительно был центром интеллектуальной жизни Венгрии.

КК – Вы говорите об этом времени с чувством ностальгии.

ДС – Я уверен, что все, кто участвовал в этом, тепло вспоминают эти события. Нам удалось очень многое при весьма небольших затратах, мы были настроены очень позитивно, поскольку боролись со злом. Никогда больше обстоятельства не складывались столь благоприятным образом. Позже, после переворота, венгерский фонд с большими трудностями приспособился к новой реальности.

КК – Была ли работа фонда в то время более важной, чем зарабатывание денег?

ДС – Совсем нет. Я активно занимался управлением финансовыми делами. Это было время, когда я занимался экспериментом в реальном времени. Описание этого эксперимента стало частью Алхимии финансов. Это было определенно намного важнее для меня. Работа фонда во многом оставалась побочным делом, невзирая на то что я глубоко лично участвовал в ней. Я не отождествлял себя с фондом и не искал признания. Я чувствовал, что фонд принадлежит венграм; в этом был секрет его успеха. Мы были абсолютно неизвестны, что внесло дополнительный вклад в успех фонда. «Агитпроп» коммунистической партии Венгрии решил, что средства массовой информации должны игнорировать деятельность фонда. Следовательно, никаких репортажей в прессе не было, хотя нам разрешалось рекламировать свои программы. Большинство узнавало о том, что мы делали, от других людей. Это была единственная организация в Венгрии, которая действительно делала что-то стоящее, не разговаривая об этом, в то время как все официальные организации много говорили о том, чего они в действительности не выполняли. Поэтому, в некотором смысле, образ фонда был создан благодаря его неизвестности, и я четко решил не ставить это себе в заслугу, поскольку я чувствовал, что люди, управлявшие фондом, действительно стояли на переднем крае, а я лишь предоставлял им необходимые средства. Я чрезвычайно высоко ценил их достижения, так что в действительности все это было создано ими, а не мной.

КК – Но именно ваши деньги сделали это возможным.

ДС – Да, все это чрезвычайно приятно, но, как я уже сказал, фонд был чем-то отделенным от меня, и я практически лишь любовался им издалека. Это совсем не похоже на мое сегодняшнее участие.

КК – После вашего успеха в Венгрии вы расширили спектр деятельности фонда, не так ли?

ДС – Да. Я пытался действовать в Китае начиная с 1986 г., а вскоре основал фонд в Польше на основе «Окна» – тогда подпольной культурной организации, связанной с Солидарностью.

Затем, в 1987 г., фонд был организован в Советском Союзе после того, как академику Сахарову было позволено вернуться в Москву После революции 1989 г. количество новых фондов резко возросло. Именно в это время фонды объединились в единую сеть.

КК – К настоящему времени ваши фонды размещены в 25 странах, большинство из них – в Восточной Европе. Чем они конкретно занимаются?

ДС – Точно сказать невозможно. Трансформация закрытого общества в открытое является системной трансформацией. Практически все должно измениться, и готовых образцов не существует. Фондам уже удалось добиться изменения способа проведения реформ. Им удалось мобилизовать энергию людей в соответствующих странах.

В каждой стране я выделил группу людей – одни занимают руководящие посты, другие менее известны, – которые разделяют мою веру в открытое общество. Я доверил им определение приоритетов. Я имел общее представление и со временем учился на опыте конкретных фондов. Я поддерживал успешные инициативы и отказывался от неудачных. Я пытался перевести успешные программы из одной страны в другую, а также вводил некоторые региональные программы. Но я пытался не оказывать жесткого влияния извне. Я предоставил фондам автономию и осуществлял контроль только путем предоставления дополнительных средств.

Открытое общество должно быть самоорганизующейся системой, и я хотел, чтобы фонды не только помогали строить открытое общество, но и сами были примером открытого общества. Мы начали действовать несколько хаотично, и постепенно из хаоса возник порядок. Спектр деятельности фонда был практически неограниченным. Мы пытались выбирать проекты, которые действительно вносили что-то новое. Эти проекты зависели от конкретных потребностей, которые мы выявляли, а также от способностей людей, которые мы могли привлечь для поддержки этих проектов. Приоритеты быстро менялись. Например, гранты на поездки были эффективными в начале деятельности, но сегодня они стали менее эффективны. Нашими основными приоритетами являются образование, гражданское общество, закон, средства массовой информации, культура, библиотеки и развитие Интернет. Но эти направления не описывают всего спектра нашей деятельности. Никто не знает всего объема деятельности, и это мне нравится. Я получал наибольшее удовлетворение от деятельности, о которой я ничего не знал, которая случайно привлекала мое внимание. Мне удавалось мобилизовать энергию новых людей – происходили события, о которых я не думал, более того, даже не мог подумать, поскольку часто эти события были за пределами моего понимания. Это давало мне чувство свободы. В конце концов, я вышел из своей изоляции и вступил в реальный мир. Я узнавал о различных аспектах деятельности фондов, не все мне нравилось, но я получал огромное удовлетворение от самого факта, что вся эта деятельность происходила, хотя я ничего не знал о ней.