Чингисхан. Верховный властитель Великой степи - Александр Викторович Мелехин

Это повеление Чингисхана явилось для монголов XIII века естественным, закономерным актом возмездия в отношении «искони губившего их дедов и отцов» народа.

«Когда сродники расходились со схода. Их Чэрэн[444] приступил к Бэлгудэю и спросил его: «О чем уговорились сродники твои?»

И молвил ему в ответ Бэлгудэй[445]: «Всех вас, татар, кто выше чеки колеса, мы порешили истребить!»

Услышав эти слова Бэлгудэя, Их Чэрэн бросил клич, и собрались мужи татарские заедино и встали стеной неприступной. И много полегло ратников наших, когда штурмовали ряды татарские.

Насилу одолев их, Чингисхан приказал рубить им головы, примеряя к чеке колесной. Тут татары повыхватывали припрятанные в рукавах ножи, желая умереть, главою возлежа на вражьем теле. И снова много наших полегло. И порубили, наконец, головы татарам, всем, кто выше чеки колесной.

И изрек тогда Чингисхан закон:

«Все то, о чем договорились мы на сходе, брат Бэлгудэй вмиг разгласил врагу. И вот какой нам нанесен урон! Отныне да не будет Бэлгудэй на сход допущен. Покуда держим мы совет, пусть он порядок наблюдает за дверьми, споры и тяжбы разбирает. И лишь когда, испив вина, закончим мы совет, ему и Даридаю[446] войти к нам в ставку будет можно!»»[447]

Как явствует из еще одного изреченного Чингисханом закона, Бэлгудэй из-за своего «длинного языка» был отстранен от участия в оперативных хуралтаях ближайших соратников Чингисхана, зато теперь на него персонально были возложены судейские функции: «споры и тяжбы разбирать».

Если раньше, как мы помним, Чингисхан лично участвовал в суде над журхинской знатью, то назначение Бэлгудэя судьей, очевидно, означало, что в растущем и укрепляющемся улусе «Хамаг Монгол» (Все Монголы) начался процесс формирования различных ветвей власти, в том числе судебной.

Если санкции, которые были применены и к сводному брату Бэлгудэю, разгласившему врагу принятое в ставке решение, и к нарушившим ранее указ Чингисхана о порядке дележа добычи представителям высокородной знати, современные исследователи однозначно признают достаточно мягкими, что свидетельствовало о дифференциации наказаний, вообще характерной для систем санкций раннеклассовых обществ, то факт истребления татар Чингисханом трактуется ими по-разному.

Так, российский ученый Е. И. Кычанов считает, что «кровавое избиение татар, хотя и было в духе той среды и тех лет, не могло не напугать своей жестокостью современников. Сбывалось мрачное пророчество чингисова рождения с куском запекшейся крови в руке»[448].

Иного мнения по этому вопросу придерживается монгольский исследователь Ж. Бор, который не склонен объяснять факт почти поголовного истребления мужской части татарского народа «природной, дикой жестокостью» Чингисхана, но считает, что «татары на протяжении почти 100 лет являлись приспешниками чужеземцев, источником раскола и разрозненности монгольских племен. И у Тэмужина не было иного способа одним махом разрешить ситуацию, угрожавшую самостоятельности монгольского государства, нежели применить репрессивные меры»[449].

Глава двенадцатая

Избиение хэрэйдского народа

(1202–1203 гг.)

«И когда Чингисхан достиг степени мужественности, он стал в нападении подобен рычащему льву; а в рукопашном бою как острый меч; в подчинении врагов его суровость и жестокость была как яд, и в усмирении гордыни богатых властителей его свирепость и дикость были орудием Провидения».

Ата-Мелик Джувейни[450]

После сокрушительного разгрома Чингисханом татарского войска и подчинения себе татарского народа его стратегические цели стали очевидны для всех, в том числе и для хэрэйдской знати. Поэтому, когда Чингисхан, руководствуясь, прежде всего, политическими целями, предложил Ван-хану «упрочить их дружество» путем «перекрестных» межродовых браков, что в «аристократической системе взглядов» той эпохи, и в частности Чингисхана, занимало важное место и обычно практиковалось в средневековом обществе, сын Ван-хана, Сэнгум, воспротивился этому. Он прекрасно понимал, что в конечном итоге это привело бы к упрочению положения Чингисхана как потенциального наследника хэрэйдского престола, а в дальнейшем к его воцарению над всеми монголами.

Правду сказать, первоначально Ван-хан был сторонником такого породнения, но все расстроил его сын Сэнгум, «которого обуяла гордыня». И сделано это было в весьма неуважительной форме по отношению к названному брату: «…И молвил он: «Коли моя родня войдет в их дом, в прихожей ей будет суждено ютиться, переступи же мой порог кто-то из них, на хойморе он пожелает воцариться»»[451].

«Так поносил чванливо монголов Сэнгум и младшую сестру свою Чагур бэхи за Зучи (старшего сына Чингисхана. — А. М.) выдать отказался. И потому с тех пор Чингисхан испытывал неприязнь к Ван-хану и Нилха Сэнгуму»[452].

«Понятно, что Чингисхан сделал предложение об «обмене невестами» исходя из своих политических целей. Не сложно заметить, что и в отрицательном ответе Сэнгума таилась политическая подоплека. В его высказывании о том, где будут посажены невесты — на самом почетном месте юрты, хойморе, или в прихожей, у порога, в завуалированной форме ставился вопрос, кто, монголы или хэрэйды, воссядут «на хойморе политической жизни» этого региона, станут его безоговорочными властителями.

Хэрэйды и их приспешники какое-то время ждали, не могли дождаться, когда терпение Чингисхана лопнет и он даст повод для нападения. По свидетельствам некоторых источников, то ли Сэнгум, то ли Жамуха устроили поджег пастбищ, где пасся скот Чингисхана. Но и после этого Чингисхан никак не ответил провокаторам. И вот, наконец, после похода Чингисхана на татар и их разгрома, сложилась ситуация, которой хэрэйды не преминули воспользоваться, дабы решить военным путем вопрос о единоличном властвовании в монгольских степях»[453].

Ата-Мелик Джувейни в своей «Истории завоевателя мира» дал, пожалуй, лучшую характеристику той атмосферы, которая воцарилась в стане хэрэйдов после того злополучного сватовства:

«Сыновья и братья Ван-хана, его придворные и фавориты стали завидовать положению и милости, которыми он (Чингисхан. — А. М.) пользовался, и тогда они накинули сеть коварства на врата счастливого случая и расставили капканы вероломства, чтобы очернить его имя; в тайных беседах они рассказывали о его могуществе и превосходстве и повторяли истории о том, как все сердца склоняются к повиновению и верности ему.

Под видом доброжелателей они постоянно рассказывали об этом, пока Ван-хан также не заподозрил его и не начал сомневаться в том, как ему поступить; и опасение и страх перед его (Чингисхана. — А. М.) мужеством и отвагой поселились в его сердце»[454].

Инициатором очередного античингисовского заговора (весна 1203 г.) вновь стал Жамуха, к которому примкнули отошедшие от Чингисхана его ближайшие сородичи Алтан, Хучар, Даридай отчигин.

Жамуха и его приспешники сначала смогли привлечь на свою сторону сына Ван-хана, Сэнгума, который и без того был настроен крайне враждебно в отношении Чингисхана,