За голубым порогом - Ольга Хлудова

Мохнаторукие крабы не прочь подраться, особенно самцы. Мне пришлось наблюдать схватку, в результате которой прибавился еще один калека ко множеству других. Не знаю, чем была вызвана ссора, Я застала момент, когда бойцы, делая быстрые шажки на широко расставленных ногах, старались ухватить друг друга за раскрытые, вытянутые вперед клешни. В пылу боя они забыли об осторожности и подпустили меня к себе вплотную. Я приняла на себя роль рефери, решив вмешаться в случае нарушения спортивных правил.

Крабы были примерно одного размера, и силы их были равны, но один из них вел себя агрессивнее. Он постепенно теснил отступающего противника. В какой-то неуловимый момент крабы сцепились клешнями и перешли к «рукопашному бою». Они кружились, толкая друг друга, пока один из них не прижался спиной к камню. Он как-то изловчился, освободил клешню и схватил противника за ногу. Тот рванулся в сторону, и, прежде чем рефери мог вмешаться, нога отломилась. Схватка сразу кончилась. Соперники выпустили друг друга и разбежались в стороны, а нога досталась мне.

Очень драчливы маленькие водорослевые крабы пугеттии. Их часто находишь сидящими поодиночке на кустиках водорослей. У пугеттий длинные и тонкие ноги и массивные клешни. Не зная вначале особенностей их характера, я посадила пяток пугеттий в небольшую канну. На другой день в живых оставалось только три краба, да и то со следами драки: у одного не хватало ног, у другого была повреждена клешня. Две пугеттии лежали мертвыми, у них были оторваны не только все ходильные ноги и клешни, но даже усики. В дальнейшем мы сажали вместе не более двух-трех крабов и обязательно клали в канну раковины или веточку водоросли, чтобы животные могли прятаться друг от друга.

* * *

Солнечная погода кончилась. Дождь лил день и ночь и еще день. Сначала проливной, грозовой дождь с шумом падал на землю, водопадами сбегал с сопки, смывал землю, камни и опавшие листья с ее склонов. Потом шел затяжной, спокойный дождь. Он лил весь день до заката. Из темных туч печально выглянул на прощание красный, заплаканный лик солнца и скрылся за горизонтом. А дождь пошел опять и ночью тихо шелестел за окном по мокрому подоконнику. Утром картина была та же. Мы слонялись по комнате, с тоской глядя в окно на свинцовую бухту за сеткой дождя. В комнате было влажно, хотя комендантша Рая решительно боролась с сыростью: батареи были горячие, как зимой. Это был удобный случай подсушить наши вещи. После просушки на батареях и трубах отопления они стали теплыми, приятно сухими, уютными. Но стоило только положить одежду обратно в чемодан или рюкзак, как она опять становилась холодной, насыщенной влагой.

Николай рисовал моллюсков, собранных накануне грозы, а я воспользовалась свободным временем и проявила все пленки, снятые за неделю.

В общем результаты были неплохие. При съемке с широкоугольным объективом четыре или пять кадров на каждой пленке были вполне удовлетворительными. Было много хороших снимков травы, в которой за мгновение до спуска затвора стояли чилимы. Даже если бы они не удирали, все равно масштаб изображения был бы слишком мелок, ведь я снимала их широкоугольником. Ну, а как подобраться к неуловимым рачкам на нужное расстояние в полметра или еще ближе, чтобы заснять их крупным планом? Об этом стоило подумать особо. При съемке объективом с фокусным расстоянием в 50 миллиметров и с переходными кольцами количество годных негативов резко снижалось. Хорошо, если в каждой пленке из всех кадров можно было выбрать один или два. То все было не в фокусе, то в кадре виднелась лишь часть животного, а иногда в результате сильнейшей недодержки пленка оставалась совершенно прозрачной, без малейших намеков на изображение.

Утром на третий день солнце пряталось в тумане, но в разрывах белой пелены уже виднелось голубое небо. Баржа была готова к обычному рейсу в Рисовую падь, когда мы прибежали на причал. Сводка погоды сулила нам солнечный день и слабый ветер. Хотелось верить этому прогнозу, он нас очень устраивал.

Пока мы шли к противоположному берегу бухты, солнце рассеяло дымку и подсушило сверху песок пляжа. Я пошла в воду. Странное дело — перед стеклом маски стоял какой-то прозрачный туман. Протерла маску, то же самое. Нырнула глубже, и туман исчез. Поднялась наверх — опять странное марево перед стеклом. Это был даже не туман, а скорее струн, как в стакане кипятка, когда тает сахар.

Подплыл Николай. Мы стояли по пояс в воде и старались сообразить, в чем тут дело, пока Николай не зачерпнул горсть воды с самой поверхности. Она оказалась совершенно пресной. Все стало ясно. В бухту впадала взбухшая от ливня речушка и многочисленные дождевые потоки, бежавшие с сопок. Легкая пресная вода была на поверхности, смешиваясь с соленой, более тяжелой водой бухты так медленно, что видны были струйки различной плотности. Даже здесь, в сотне метров от реки, слой этот достигал сантиметров двадцати. Ближе к реке он, вероятно, становился еще толще, но там была слишком мутная вода, чтобы проверить это. При ветре и волнах вода скоро смешалась бы, но день выдался на редкость тихий.

Как ни интересна была двухслойная вода, работать в ней было трудно. Мы отправились в соседнюю бухточку, где, по словам капитана катера, речки не было.

Узкая тропка, истыканная следами острых оленьих, копыт, поднималась по крутому откосу сопки. На листьях высоких трав и на цветах блестели капли воды. Прохладные, мокрые листья деревьев гладили по лицу и стряхивали на нас радужный дождь. Стало очень жарко. От земли и влажной зелени поднимались теплые испарения. В небольшой седловине, окруженной густым кустарником, куда вывела нас оленья тропа, не было ни малейшего движения воздуха. От резкого горьковато-душистого аромата полыни, нагретой солнцем, кружилась голова. Мы поторопились выбраться на близкий гребень сопки.

У наших ног начинался крутой откос, заросший травой, с отдельными разбросанными по пригорку группами деревьев. Узкий длинный распадок упирался в крохотную бухточку. Мы невольно переглянулись. Прикрытый с трех сторон распадок, высокая по пояс трава с множеством восхитительных цветов, тенистые деревья, сбегающие к бухте, и сама бухта, спрятанная меж скалистыми обрывами, в оторочке золотого песка — все это было точно такое, каким рисовалось нам в мечтах идеальное место для жизни. Мы сбежали вниз, путаясь во вьющихся растениях, оставляя на седой от влаги траве темные, извилистые тропки. Вот на этом холме среди лилий и алых огоньков, можно поставить дом. Низинка, в которой темнели фиолетовые, почти черные ирисы, безусловно, таит в себе пресную воду. А до чего же хороша бухта! С холма было видно дно. За светлым песком тянулась волноломом полоса зостеры. С одной стороны камни выходили вперед, там был плоский галечник, на который можно вытягивать лодку во время наката. Да и вряд ли здесь бывает сильное волнение. Правда, вдали от населенных мест было бы трудновато жить, но на всякий случай мы решили считать распадок своей собственностью, тем более, что это нас ни к чему не обязывало. Мы всегда могли от него отказаться и взять другой.