Польская карта - Андрей Готлибович Шопперт

теперь принцесса ростом метр восемьдесят, и у неё караул из двухметровых богатырей, в плечах больше, чем тот Педру в высоту. Все придворные и дипломаты выбирались по этому же принципу, ни одного человека, включая женщин, ниже метр семидесяти пяти не было. Представлял себе Иван Яковлевич картину встречу принцессы в Лиссабоне. Стоят Жуаны и Педры и смотрят на русских, головы задрав. Для усиления эффекта ещё и обувь всем сшили на приличном каблуке. Подходит капитан португальской гвардии к Елизавете на причале и докладает, смотря ей в пуп: «Ваше ВЫСОЧЕСТВО, караул построен». На самом деле же — высочество.

В Лиссабоне фрегаты чуть подремонтировались, попали в приличный шторм в Бискайском заливе, запаслись провизией на следующий переход, и опять поменяли воду в бочках. Там же на берег сошло около сорока человек — заболевших всякими разными болячками переселенцев и моряков, их должны будут после выздоровления отправить в Макао по договорённости с португальскими купцами, а взамен были наняты португальцы и куплены ирландские рабы. На самом деле, слово «раб» тут не совсем уместно. Преступников ирландцев англичане временно, до отработки ущерба или долга, отправляли в свои заморские владения, продавая, именно на определённый срок, желающим. Их можно было перекупить, но тоже только на этот определённый срок, обычно ограниченный пятью годами. И этот «раб» должен был долг или потраченные на него деньги отработать, но собственностью купившего, как негр, он не становился. Адмиралу Вильстеру не сильно хотелось связываться с этими преступниками, но плавание ещё только началось, а убыль команды была существенна. Пришлось. Обошлись три десятка ирландцев не дёшево, по десять рублей серебром. Их поровну распределили между всеми шестью кораблями, перетасовав команды.

Следующей остановкой должен быть Мазаган (Эль-Джадида) в Марокко. Город-крепость оставался одной из последних крепостей и баз Португалии в Марокко, и одним из условий брачного договора Елизаветы и Педру было совместное владение этим портом России и Португалии. Так же российским кораблям дозволялось останавливаться и беспошлинно торговать в крепости Сан-Жуа́н-Бати́шта-де-Ажу́да (Fortaleza de São João Baptista de Ajudá — «крепость Помощи святого Иоанна Крестителя») — португальское колониальное владение в Дагомее, на побережье Гвинейского залива. Туда планировался следующий переход эскадры.

Событие сорок шестое

— У меня для тебя две новости: одна — хорошая, другая — плохая. С какой начать?

— Начни с плохой.

— Я забыл хорошую.

Карл Бирон дремал в тени высокий пихты дожидаясь вестей от посланных в разведку казаков, и возвращения или вестей от, отправленного на переговоры в Краков, толстого пана с непонятной фамилией Боженцкой, когда его вывел из полусонного состояния разговор на повышенных тонах командира плутонга, что сейчас был выделен на его охрану с кем-то сильно коверкающим русский язык.

— Чего случилось? — поднялся генерал с раскладного стула, так и так пора бы очухиваться, как Эрнст говорит. Солнце, двигаясь по небу, обогнуло пихту, одиноко стоящую на опушке леса, и стало припекать затылок Бирону.

— Ваше Превосходительство, — оттолкнув в сторону солдат, напирающего на него, живописно одетого шляхтича, вытянулся лейтенант, — тут казаки привели пана, так он лается, собака. Старшего требует, будто понос у него, не может на месте усидеть. — Командир плутонга был не молод, а поди в лейтенантах по сю пору пребывает, бывает, выслужился, видимо, из солдат в ходе Северной войны, а дальше в мирное время, ясно, что такому простолюдину ходу не дадут. Так и помрёт в чине лейтенанта.

— Давай сюда торопыгу этого, и это, Иван Семёныч, там свисни, чтобы ужин подавали.

Шляхтич на торопыгу и не походил, подошёл степенно к Карлу, щёлкнул каблуками сапог и чуть наклонил голову. Из военных выходит.

— Вайша Привосходство, я есть… — он остановился, подбирая слова.

— А ты по-немецки шпрехаешь? — устав ждать, поинтересовался Бирон.

— Я. Я. Дойч размовляю.

Дальше говорили на языке Канта. Так немецкий братец Эрнст Иоганн называет. Карл поинтересовался как-то, мол кто этот Кант?

— А паренёк один в Кёнигсберге.

Не понял тогда Карл, почему немецкий стал языком неизвестного паренька, но фраза эта прилепилась, и Бирон и сам иногда называл теперь родной язык языком Канта.

Оказалось, что стоит перед ним и коверкает и немецкий язык тоже хоть и меньше русского не кто-нибудь, а ого-го кто. Этот высокий с вислыми казацкими усами и красивым дорогим панцирем, как у рыцаря настоящего, человек был воевода краковский — князь Фёдор Любомирский.

— Там у реки наш отряд задержали. Среди шляхтичей есть каштелян краковский князь Ян Вишневецкий. Его бы сюда позвать. — Замахал руками на восток, производя скрежет железа по железу, Любомирский.

— Иван Семёныч, слышал, пусть каштеляна сюда позовут.

Ну, не брат родной, но похож. Тоже высокий с русыми волосами, в таком же красном одеянии и тоже в кирасе закрытой с золотыми насечками в виде причудливого герба.

— Сдаваться надумали? Давно пора, — когда второй шляхтич представился, спросил их генерал.

— Сдаваться? Зачем? А вы, Ваше Превосходительство, думаете, что мы из Кракова? — хлопнул себя по нагруднику наручем Любомирский звеня, как серебряная салатница, уроненная на мраморный пол.

— А воевода краковский и каштелян (знать бы ещё что это значит?) краковский не из Кракова? — посмурнел старший Бирон. Он-то обрадовался, что ляхи сдаваться приехали, и конец войне.

— Нет, когда примас прислал в город войска, мы подчинились его воле, но когда Ян Тарло захватил Краков и закрылся, то мы с верными людьми решили его покинуть.

— И что? Отпустил вас Тарло?

— Нет, мы пробились через ворота. Вырезали охрану и ушли. Лещинский мой личный враг и…

— Секунду. Лещиннский убит. Вот у меня письмо есть от братца. От герцога Бирона.

— Убит? А Тарло об этом знает? — переглянулись паны.

— Я весть ему послал, сейчас ответа жду. Может вам он больше поверит, чем моему посланнику. Не хотите вернуться и назад власть над городом и войсками забрать?

Событие сорок седьмое

Правило ведения войны заключается в том, чтобы не полагаться на то, что противник не придет, а полагаться на то, с чем я могу его встретить; не полагаться на то, что он не нападет, а полагаться на то, что я сделаю нападение на себя невозможным для него.

Сунь-цзы

Зря Карл Бирон надеялся на разумность оппонента. Ян Тарло пана Боженцкого хоть и отпустил, но со странным посланием «Pierdolę cie» к российскому генералу. Особо переводить Карлу не требовалось. Он хоть и не знал польский досконально, но ругательства выучил. Всё же больше двадцати лет был на службе в армии Речи Посполитой. Вот, правда, не на территории Польши. Почти всё время он провёл в Дрездене с гвардией Августа Сильного. Рост позволил служить в этом элитном подразделении. Но среди гвардейцев польского короля и саксонского курфюрста было несколько знатных и высоких поляков и мата от них Карл наслушался. Так что и без перевода понял, что товарищ Тарло сообщил русскому генералу, что лучше тому пойти на…

Кто его вежеству учил? Так и хотелось вступить в дальнейшую полемику Карлу Ивановичу басовитым гулом крупнокалиберных орудий. Даже развернулся уже к ординарцу, чтобы тот послал за майором Андриевским — командиром артиллерийской роты двухпудовых Единорогов. Пришлось вздохнуть глубоко пару раз и успокоиться. Приказ брат дал чёткий и правильный. Город нужен для коронации, а короноваться в развалинах, сгоревших — плохое начало для правления Августом такой непредсказуемой страной, как Речь Посполитая.