Петербург 2018. Дети закрытого города - Мария Чурсина

– Все, хватит, – махнула рукой Вета. Беседа никак не клеилась, и она слишком устала, чтобы размахивать руками еще.

– Да нет, я все понимаю, кроме того, что он вас не выпустил.

Сумасшедший дом возвращался, бренча бубенцами на шутовских колпаках и вопя во все глотки. А Вета уже понадеялась, что ничего не было. Она забыла о приставучем конфетти и уложила руки перед собой, как примерная ученица на уроке.

– Машина слетела с дороги. – Она хотела бы рассказать о том, как было дождливо, как блестела перед ними дорога, а сзади туманным облаком повис Петербург, как они чуть было не влетели в дерево. Но Вета понимала, что если расскажет, уже завтра начнет жалеть об этом и пойдет классными пятнами, еще только раз увидев Мира.

– Я никогда о таком не слышал.

– А вы должны были? Вам всегда все докладывают?

Мир посмотрел без обиды, поправил очки.

– Ну кое-что я знаю, я ведь изучаю новейшую историю. Хотя, конечно, в военные тайны меня никто не посвящал. Если хотите, проверю завтра, но город никогда так не делал. Просто не мог. Он не такой сильный.

Вета поймала себя на том, что впервые говорит о городе так же, как думает, – как о живом существе, как о Матери-Птице, повисшей над набережной распластанным силуэтом. Как о сумеречном призраке за спиной – спина холодеет от его прикосновений.

– Я не вру, – возмутилась она просто ради того, чтобы возмутиться.

Мир покачал головой:

– Не врете, я понимаю. Неужели вам ничего не рассказали, не было инструктажа? Я не поверю, что можно вот так выдернуть человека из внешнего мира и просто заставить жить в нашем городе!

Вета подалась к нему через стол. Пусть пыльно, пусть на рукава налипли противные блестки, она легла на край грудью, так что стало тяжело дышать.

– Мне никто ничего не сказал.

Он протирал очки платком, а Вета теряла терпение. За красной шторой виднелись огни на трассе – у школы и очень далеко, на мосту, перекинутом через реку. За стеной настойчиво зашуршали опилками. Теперь она боялась, что быстро пройдет время и нужно будет уходить.

– Может быть, вы слышали такие теории, – не глядя на нее начал Мир, – про домовых скажем? Мне не приходилось еще читать лекцию человеку, который ничего не знает.

– Домовые? – усмехнулась Вета.

– Некоторые считают, что энергетика хозяев дома способна концентрироваться в некое подобие живого существа. Своеобразный ком сущности, который будет обладать каким-то подобием характеров хозяев дома. Но я сейчас говорю о городе. Задумайтесь, если перед вами не дом, а целый город хотя бы, скажем, сто тысяч человек. Как, по-вашему, что за домовой получится?

Вета морщила лоб, не в силах представить себе то, о чем он говорил. Истории про домовых и прочих призраков ее никогда особенно не привлекали.

– Я не могу понять, вы шутите, что ли?

Мир усмехнулся, водружая очки на нос. Вряд ли бы он стал с пеной у рта доказывать ей что-то, скорее Вета побежала бы за ним, ухватила за локоть и попросила объяснить еще раз.

– Как это? – пробормотала она, чувствуя себя так, словно из-под каждой витрины на нее таращился звероподобный бородатый домовой.

– Странно, вам рассказали про новых людей, значит, рассказали про неудачные испытания оружия. Но не рассказали про город. Это сложное энергетическое образование, еще мало изученное. Это не человек, как вы бы могли представить. Некая сущность, способная отражать наши действия и мысли. Не разумная – так считают наши ученые, но кто знает, как она может отреагировать на то или иное раздражение.

Ей показалось, что света в комнате стало меньше, хоть, как и раньше, горели-гудели ртутные лампы. Кролики замолчали за стеной, и вся школа притихла, подавленная нахлынувшим вечером. Вета помолчала, на язык не приходило ни одного вопроса, как назло.

– А почему так вышло? – спросила она наконец. – Почему в других городах не бывает этих энергетических существ?

Мир отрешенно пожал плечами.

– С чего вы взяли, что нет? Вы так часто видите домовых? Этому учатся годами. Я думаю, нужно быть хорошим специалистом, чтобы его почувствовать. А у нас здесь просто решили его немного усилить. Недаром же закрытый город, да?

Вета угрюмо кивнула. Любой другой на ее месте засыпал бы Мира вопросами, а она должна была уложить все в голове, переварить. Слишком много за один раз.

– Все дело в том, что ты никогда и никого не любила.

Он стоял рядом с открытой форточкой, хоть и не курил – Вета все равно не позволила бы, – но изредка, как по привычке, касался пальцами губ. Она сама сидела на кровати, по-турецки поджав ноги, и молчала в ответ на каждую фразу.

На их скандал не должны были сбегаться и стучать по трубам соседи, просто потому, что Антон говорил привычным полупрозрачным тоном, только зло, а Вета и вовсе молчала. Она была слишком хладнокровна, чтобы оправдываться. Ей было, в общем-то, все равно, что он о ней подумает.

У них даже скандал особо не клеился. Зачем было приезжать на ночь глядя? Где-то на периферии сознания мелькнула мысль, что нужно бы сейчас подойти к нему и нежно так обнять за плечи. Любая девушка из романа так бы и сделала. И молоденькая учительница географии. Любая нормальная девушка так бы и сделала. Вета молчала, глядела в одну точку и подпирала голову кулаком. Хотелось спать. Она знала, что нужно Антону, за что он простит всю ее неспособность любить, но ей было слишком все равно.

Когда говорят «никто меня не любит», всегда ведь имеют в виду «меня не любишь ты».

– А ты меня обманул, – сказала она, сонно щурясь на желтую лампу. Скрывать больше не имело ни смысла, ни интереса. Петербург за окном давно повис черным с серебристым сполохами покрывалом. – Город не мог нас не выпустить. Он не настолько сильный. Ты сделал вид, что не справился с управлением. Ты просто не хотел меня отпускать.

Если бы он не задохнулся, мгновенно оборачиваясь на нее, если бы вообще повел себя спокойнее – ведь должны же учить следователей вести себя спокойнее! – Вета тут же забыла бы о своем обвинении, выстраданном по дороге из музея. Но тут-то он выдохся.

– Я не обманывал тебя.

– Ты не хотел, чтобы я уезжала. Я поняла это.

Она подумала, что стоило бы устроить истерику с битьем посуды, ведь он прекрасно знал, как важно ей сбежать из школы, но ему было плевать на то, что хочет она. Только посуды лишней не было. Вета щурилась на лампочку и думала, как завтра будет проверять кучу тетрадок – сегодня уже не успеть.

– Знаешь, – понуро сказал Антон. – Ты ведь их совсем не любишь, и они это чувствуют, поэтому и бегают от тебя, поэтому и не верят. Если бы ты хоть попыталась…

Вета отняла руки от лица, судорожно выпрямилась. На губах засохло безразличное выражение. Она сама не знала, откуда в перехваченном злостью горле брались эти слова. Это были не ее слова и не ее мысли, по крайней мере, Вета никогда бы не стала задумываться над такой чушью.

– Не люблю? – захрипела она. – А эти, которые орут на них и лупят указками по столу. Эти, Лилия, например, думаешь, очень любят их? Обожают, да? Да учитель не для любви нужен!

Запал вышел, и она по-старчески закашлялась, надрывая уставшее горло.

– Не для любви, ага, – глядя в пол, повторил Антон. – Не для любви. А им бы ты так сказала? Ты попробовала подростку эту объяснить?

Она кусала губы, не зная, что сделать – закричать ему в лицо или окатить холодным молчанием с ног до головы. Антон сипло выдохнул.

– Теперь я все понял. Ты расстраивалась не потому, что они тебя бойкотируют, не понимают благих намерений, нет. Ты знаешь, почему рыдала? Просто они оттолкнули тебя – тебя великолепную, умную, прекрасную тебя. Да как они могли, маленькие неблагодарные дряни, как они могли не принять такого высочайшего подарка?

Снова коснулся губ, как будто отряхивал с них крошки, и оторвался от подоконника.

– Ладно, я уйду. Не хочу больше тебе мешать. Если надумаешь уезжать, позвони. Я постараюсь еще раз пробиться к Полянску, чего уж там.

Он шуршал курткой в прихожей, а Вета сидела, скорчившись, чтобы не видеть желтого шара лампы, расплывающегося перед глазами, и знала, что нужно подняться и пойти за Антоном, а не могла себя заставить. Она едва не завыла от этой беспомощной тоски, потому что первый раз в жизни было так – не все равно.

Но встала, оперлась на дверной косяк, сжала зубы. Антон словно ждал этого. Завязал шнурок и распрямился, глядя на нее. Он ждал – продолжения разговора, за который можно зацепиться и не уйти, или слез, или прощения, ну хоть чего-нибудь. И Вета даже знала, какими словами все это надо говорить, чтобы он остался, – она вообще-то много читала в своей прошлой жизни.