Деревянный каземат - Сергей Дубянский

– Как убить? – растерялся Костя, уже смирившийся с тем, что лучше безропотно слушать, ибо каждый вопрос привносил поток новых пояснений, ничего так и не объяснявших.

– Обыкновенно. Косой. Но это была необходимость, мера безопасности, так сказать. Пришлось самому принимать роды, не зря ж я все-таки был медиком. И тут выяснилось, что родилось вас двое. На братьев я не рассчитывал, но решил, что два шанса даже лучше, чем один. Хотя, помню, тебя я выбрал сразу… Да, оставил я вас с матерью, а сам ушел в лес, иначе б за убийство меня наверняка расстреляли, и пришлось бы сразу возвращаться в портрет, от которого мало что осталось, и как быть дальше? Ждать, пока его, в конце концов, выбросят?.. Нет, мне надо было жить, чтоб вырастить из тебя художника – жене б никогда не пришло такое в голову. Она баба примитивная, хотя и добрая. Мне с ней жилось неплохо, но для нее предел мечтаний – агроном или бухгалтер, в лучшем случае. Представляешь, чего мне стоило отправить ее в город, да еще заставить отдать тебя в художественную школу?.. Правда, я ей тоже кое-что пообещал – подумал тогда, если все получится, ты ж напишешь и ее портрет. Это в порядке вещей – портрет матери.

– Я уже написал его, – сказал Костя тихо.

– И где он?

– У брата в комнате.

– О, там он может висеть до конца света!.. – расхохотался голос, – впрочем, меня это не волнует, пусть остается картинкой – для меня гораздо важнее собственное будущее. Скажи, зачем ты сделал портрет этой…второй женщины?

– А в чем дело? – Костя сообразил, что речь идет об Аревик.

– В том, что ты должен писать меня! Понимаешь, чтоб меня было много!..

– Будет настроение, напишу, а пока виси себе и радуйся! – разозлился Костя, не терпевший вмешательства в творчество.

– Мне этого мало. Я хочу, чтоб ты писал еще и еще, лучше и лучше. Что толку повисеть здесь месяц, а потом отправиться на кухню к какому-нибудь «новому русскому»? Это ж почти, как валяться на чердаке! Это я уже проходил!.. Я хочу в Третьяковку!.. На худой конец, в музей современного искусства!

– До фига хочешь!..

– Я хочу столько, сколько ты можешь.

– Да не собираюсь я писать портрет отца, которого никогда не видел!.. Я и это-то не знаю, почему написал!

– Зато я знаю. Мне ждать надоело, пока на тебя снизойдет озарение, вот я и явился. Я хочу, чтоб ты сделал много моих портретов, а то вдруг с этим что-нибудь случится?.. Что тогда?

– А тогда по твоей же теории тебя не будет! – злорадно воскликнул Костя.

– Дурак! Как ты смеешь?! Ты хоть представляешь, сколько сил я потратил, чтоб сделать из тебя художника?! Я постоянно являлся твоей матери и внушал, что делать дальше!.. И я смог, потому что знал, во имя чего это делаю! А ты!.. Я могу висеть здесь двести лет и не вернуть того, что потерял!..

– Да?.. – Костя достал сигарету. Все-таки определенная логика во всех этих рассуждениях присутствовала – логика и стройность, несвойственная пьяным галлюцинациям. Тем более, картины, какими бы гениальными ни были, не могут разговаривать – они просто краски, наложенные на холст. Так он к ним всю жизнь и относился, еще со времен художественного училища. Откуда же тогда взялись странные мысли, вылившиеся в этот идиотский диалог? Прямо, сюжет мистического романа, несмотря на то, что Костя не читал их; как, впрочем, и никаких других книг. Проще говоря, это не могло являться вторичной информацией, вдруг воскресшей в сознании. А тогда что? Анализ собственного творчества? Да он еще не создал ничего, что имело б смысл анализировать… если только портрет Аревик…

– И чем тебе не угодил женский портрет? – спросил Костя.

– Да он замечательный и принесет тебе славу, но почему это не мой портрет?! Ведь я сделал для тебя столько, а она… ее наверняка заберут в хороший музей, и она будет кататься, как сыр в масле!.. Это ж несправедливо!..

– Я пишу только то, что хочу, и оставь меня в покое!

– Значит, ты слабак, – голос сделался вкрадчивым, – настоящий гений способен писать заказные работы не хуже, чем возникшие из собственных эмоций. Выходит, я ошибся в тебе…

– Ах, так?!.. – Костю взбесило то, что он, якобы, не сможет чего-то написать, – хочешь! – он стукнул кулаком по колену, – я сегодня же сяду и сделаю лучше, чем эта долбаная армянка?!.. – Костя вскинул глаза… но ничего не увидел – картины сливались со стеной, и глаз больше не было.

…Вот «глюки» и прошли… – но мысль о том, сможет ли он создать нечто лучше, чем последняя работа или это, действительно, его «потолок», засела слишком глубоко и не давала расслабиться. Костя почувствовал, что должен взяться за новую вещь немедленно, иначе не сможет, ни есть, ни пить, ни спать. Посмотрел на часы, но не успел удивиться незаметно пролетевшему времени, так как в двери повернулся ключ.

– Константин! – эхом прокатилось по галерее, – не заснул?

– Нет, – Костя вышел из зала.

– О! – удивился охранник, – ты, прям, взбодрился. Представляешь, не знаю уж, что случилось, но все, даже круглосуточные точки закрыты, но кто ищет… Держи, – он протянул две красные банки «Охоты».

– Спасибо, – Костя поставил их на стол, – оставь себе.

– В смысле? – брови охранника поползли на лоб.

– Я пока сидел тут… – он понял, что не сможет объяснить случившееся, – это творческий порыв называется.

– Странный вы народ, художники. А зачем я бегал?

– Как зачем? С работы выйдешь, и сразу на халяву пивка хлебнешь. Мечта!..

– Дело хозяйское, – спорить охранник не стал, так как перспектива его вполне устраивала.

– Вызови такси, – попросил Костя, – а картину, которая стоит в подсобке, повесь на мою стену.

– Без проблем, – охранник снял трубку, а Костя с ужасом представил чистый холст, на котором сами собой возникают уродливые фигуры, смешные и убогие…

Аревик показалось, что сон не заставил себя долго ждать. Она ощутила безмятежную легкость, которую просто невозможно испытать наяву. Ведь даже если у тебя нет никаких проблем, ты их выдумываешь, чтоб оправдать собственное существование, а теперь само существование являлось высшим смыслом. Аревик чувствовала себя воспарившей, увлекаемой ласковым движением эфира по бесконечному сверкающему тоннелю. …Здорово!.. – Аревик рассмеялась так весело, как… да нет, и в детстве она не помнила такого замечательного состояния.

Однако счастливый полет продолжался недолго. Словно рогатка, способная растянуться лишь до определенного предела, время выстрелило, но, видимо, чуть-чуть промахнулось, потому что вместо тускнеющего вечера в огромные окна светило утреннее солнце. На полной скорости Аревик впечаталась в стену; покрутила головой, но не нашла ничего, способного отразить ее странное состояние. Впрочем, это не страшно – она и так знает, как выглядит. Только куда она попала в полете своей фантазии? Попыталась сделать шаг, но не смогла; и мало того, опустив голову, не увидела своего тела.