Дорога в Омаху - Роберт Ладлэм

— Это хороший школа!

— До тот раз я работать на парковка машин... Пресвятая Дева Богородица, да этот приспособление подходить к чему хотеть! — Дези-Два с сияющей улыбкой ввел в вертикальную замочную скважину белую пластиковую пластинку в форме лезвия и медленно открыл дверь. Обнаружив внутри Сэма, он воскликнул в изумлении: — Так это ты, сеньор! Ну и как, приятель, все — о'кей?

Сэм Дивероу сидел за письменным столом в состоянии транса. Взгляд его остекленевших глаз был обращен на разложенные перед ним страницы.

— Рад вас видеть снова, — произнес он безучастно, сохраняя оцепенелый вид.

— Мы чуть не сломать дверь, парень! — крикнул Дези-Один и тут же осекся. — Да что с тебе?

— Пожалуйста, не нокаутируйте меня больше, — проговорил монотонным голосом Сэм. — Я и так сгибаюсь под тяжким бременем процессуально-правовой ответственности... Вы мне не нужны.

— Кончай, гринго! — молвил Ди-Один, подходя к письменному столу. — Что мы делать тебе? Это не есть наш личный отношение к тебе, парень. Мы просто выполнять приказаний grande h'enerale, ты понять?

— У вашего «grande h'enerale» геморрой на поганом языке!

— Это не очень мило сказать, — заметил Ди-Два, присоединяясь к своему коллеге после того, как закрыл дверь и снова спрятал в карман свой неописуемый механизм для взлома и проникновения в чужие апартаменты. — Где h'enerale и маленький парень?

— Что... кто?.. Ах да, они оправились обедать. А вы почему не пошли с ними?

— Потому что он велеть, чтобы мы быть обратно здесь через час, а мы есть хороший soldados!

— Ну что же, пусть так... Я ничего не могу сказать по этому поводу: обсуждать чьи-либо действия не входит в функции моего офиса.

— Что ты говорить? — спросил Ди-Один, искоса разглядывая юриста с таким выражением лица, словно увидел вдруг в микроскоп парамецию-туфельку, столь не похожую на него.

— Что?.. Ладно, признаюсь, ребята, я тоже увяз в это дело. На вас же я зла не держу: вы правы, то, что случилось, не было выпадом против личности. И поверьте, я совершенно искренен, потому что побывал уже в вашей шкуре.

— Что ты хотеть говорить? — решил уточнить Ди-Один.

— А то, что Мак довольно сильная личность, он знает, как подходить к людям.

— Что такой «мак»? Это какой-нибудь вещь?

— Нет, это имя. Производное от «Маккензи». Я зову так генерала ради краткости.

— Генерал не плюгавый мужчин, — вмешался Дези-Два. — Он — большой гринго.

— Думаю, то, что большой — далеко не полная его характеристика. — Сэм заморгал и, подаваясь назад в своем крутящемся кресле, выгнул шею, как бы пытаясь снять на время испытываемое им напряжение. — А еще мы могли бы сказать о нем, что он крепок, груб и могуч. И что этот Мак заставляет таких, как мы с вами, плясать под свою дудку, даже если нам известно, что мы должны заниматься другими делами... Вы вот специалисты по иным дракам, а я по праву, но он и вас и меня уложил на обе лопатки.

— Он не побить никто! — возмутился Дези-Один.

— Я же это не в буквальном, а в переносном смысле!

— Мне плевать на то, что ты думать там. Он делать так, что я и мой амиго чувствовать хорошо. Что ты говорить об этом?

— Не знаю даже, что и сказать на этот счет.

— Мы говорить, пока мы на улица кушать этот тухлый еда, который приготовить один блондин гринго, и мы оба сказать один и тот же вещь: этот чудик — о'кей! — заявил Ди-Два.

— Понимаю, — произнес Дивероу устало, возвращаясь к бумагам. — То, что он вам и правда нравится, просто прекрасно!

— Откуда он прийти, парень? — поинтересовался Дези-Один.

— Прийти?.. Откуда он пришел?.. Черт возьми, чего вы пристали ко мне? Из армии, откуда же еще!

Дези-Один и Дези-Два обменялись взглядами.

— Как мы видеть на красивый картина в витрина, верно, приятель? — обратился к товарищу Дези-Один.

— Надо знать, как писать его имя правильно, — сказал Дези-Два.

— О'кей! — согласился Дези-Один и повернулся к углубившемуся в чтение бумаг юристу. — Сеньор Сэм, тебе нравится, что говорить мой друг?

— Что именно?

— Что ты написать имя grande h'enerale.

— Зачем?

— Потому что, если ты не написать, твой пальца не есть работать так хорошо.

— Рад вам услужить, — проговорил Сэм торопливо и, вырвав из рабочего блокнота лист, записал имя и звание Хаукинза. — Пожалуйста! Только, к сожалению, у меня нет ни его адреса, ни номера телефона, но об этом уже вы сможете чуть позже справиться в одном из исправительных учреждений.

— Ты говорить грязный слова о grande h'enerale? — осведомился Дези-Два, с подозрением глядя на Сэма. — Почему ты не любить его? Почему ты бежать от его и кричать на его? И пытаться бить его?

— Потому, что я скверный парень, страшный человек, — отозвался Сэм плаксивым тоном и простер умоляюще руки. — Он был так добр ко мне — вы же сами видели, как мило разговаривал он со мной! Ну а я вел себя как законченный эгоист! Я никогда не прощу себе этого. Но теперь я осознал свои ошибки и во искупление грехов своих выполняю порученную им работу. Завтра утром я отправлюсь в церковь в надежде испросить у Господа Бога прощения за то, что поступал столь ужасно по отношению к этому великому человеку.

— Ты правильно делать, сеньор Сэм, — резюмировал Дези-Два в духе божественного всепрощения. — Никто не есть совершенный, ты знать? Так говорить Иисус. Он понимать это, верно?

— Можешь прозакладывать за это свои четки! — буркнул Дивероу едва слышно. — Одна моя знакомая монахиня сострадательностью своей превзошла и Иисуса Христа!

— Что ты говорить, парень?

— Я сказал, что хорошо известное сострадание монахинь распространяется и на то, о чем вы говорите. Это — американское выражение, означающее, что вы правы.

— Это наглый выражение, — высказал свое мнение Дези-Один. — Я и Дези-Два должен много думать. Мы хотеть уходить и принимать слово религиозный человек, что grande h'enerale есть о'кей, как мы говорить.

— Боюсь, я не совсем понимаю вас.

— Grande h'enerale должен нам динеро...

— Деньги, что ли?

— Да. Это мы думать, гринго, и мы хотеть доверять его, но мы должен быть уверенный, ты понимать? Так ты говорить grande h'enerale, что мы быть здесь завтра за наш динеро, о'кей?

— О'кей! Но почему бы вам его не подождать, — конечно, снаружи?

— Потому, как я говорить, мы должен думать и думать... и говорить... И еще мы должен знать, как мы должен доверять его.

— Откровенно говоря, мне не все ясно.

— Ты не должен понимать. Только скажи его, что я говорить, о'кей?

— Конечно.

— Пошли, амиго! — бросил Дези-Один и взглянул на запястье с тремя парами часов. — Я говорить тебе, что я не могу больше верить никому! Этот «ролекс» — подделка!

И с этими загадочными словами Дези-Один и Дези-Два покинули номер, предварительно, перед тем как закрыть за собой дверь, сердечно помахав Сэму рукой. Дивероу покачал головой, выпил глоточек бренди и уткнулся в стопку бумаг на столе.

К великому раздражению Дженнифер Редуинг, забывшей задернуть занавески, восточная часть небосвода, простершегося над городом Бостоном, штат Массачусетс, вспыхнула внезапно ярким заревом, и лучи восходящего солнца безжалостно разбудили ее. Черт возьми, она слишком устала, чтобы заранее подумать об этом: измученная, едва держась на ногах, Ред добралась сюда из аэропорта только в два часа ночи.

Несмотря на энергичный склад ее натуры, четырех часов сна ей явно было недостаточно, но обстоятельства не позволяли залеживаться в постели. Ред поднялась, задернула кое-как занавески, включила прикроватную лампу и стала изучать меню с перечнем блюд, подаваемых в номера, пока наконец не нашла то, что искала, — пометки о круглосуточном обслуживании постояльцев гостиницы. Подняв трубку, она заказала полный завтрак и погрузилась в размышления о предстоящем дне.

Все вертелось вокруг этого сукина сына, бывшего генерала Маккензи Хаукинза, и той мрази, что стояла у него за спиной. Она во что бы то ни стало вытащит их на свет Божий и затем запихнет в микроволновую печь юриспруденции. Для достижения своей цели Ред готова была пойти даже на превратное толкование правовых норм, хотя и питала глубокое отвращение к подобным вещам. Для отказа от неукоснительного соблюдения принципов имелись серьезные основания. Ред была преисполнена чувством глубокой благодарности к своему племени и соплеменникам, внешним проявлением коей служило то, что она никогда не забывала о средствах, израсходованных ими на ее образование, и неизменно отчисляла в их пользу треть своих доходов. Узнав, что какие-то проходимцы пытаются из корыстных побуждений сыграть на запутанной истории ее племени и наивности ее соплеменников, она, естественно, пришла в ярость. Ее младший братец Чарли был прав в оценке этих людей, но во что выльется гнев ее, он так и не понял. Она всем им задаст жару, а не только ему, за то, что они, пусть и неосознанно, потворствовали злу за перепадавшие им жалкие подачки!