Царица Аттолии (ЛП) - Меган Уолен Тернер

Он руководил, наклонившись вперед и указывая крюком вместо руки, а она наклонялась вперед и откидывалась назад, опуская весла в черную воду и толчками продвигая лодку к маленькой пристани, построенной на берегу у основания скалы.

Она не умела грести, и им потребовалось полчаса, чтобы добраться до причала. Аттолия привязала лодку, и Евгенидис вышел. Он повернулся и предложил ей руку. Уже стоя на досках пристани, он закрыл глаза и потянулся, чтобы размять плечи. Аттолия сунула руку в прорезь в складках платья на боку, где она носила нож в кожаных ножнах, но он исчез. Пропал также ритуальный кинжал с ее пояса и даже маленький стилет, замаскированный под шпильку в волосах.

Она повернулась к Евгенидису и увидела, что его глаза широко открыты, а в руке поблескивают все три ножа, разведенные веером. Действуя одной рукой, он по очереди подбросил их в воздух и поймал за лезвия, а затем протянул царице рукоятками вперед. Она колебалась, ожидая, что он отдернет руку, но он стоял неподвижно.

— Здесь все три, — сказал он.

Когда она взяла их, он указал место на груди чуть ниже сердца.

— Удар сюда, — сказал он, — будет наиболее эффективным, но можно бить практически в любое место. Вы сможете столкнуть меня в воду, — добавил вор. — Я не знаю, выплыву ли с одной рукой.

Аттолия молчала, ожидая ловушки. Луна скрылась за облаком, Евгенидис казался черной фигурой на фоне темной воды.

— Перед тем, как принять решение, — продолжал он, — я хочу, чтобы вы знали, что я люблю вас.

Аттолия рассмеялась. Евгенидис покраснел в темноте.

— Я всю жизнь была окружена лжецами, но никто не умеет лгать так забавно, как ты, — сказала Аттолия, улыбаясь.

— Это правда, — пожал плечами Евгенидис.

— Ты понял это внезапно? Во время наше прогулки?

— Нет, — спокойно сказал вор. — Когда я украл Дар Хамиатеса, я уже любил вас. Только не понимал. Тогда я думал, что вы исчадие ада, — признался он, склонив голову набок, — но я уже любил вас.

Он продолжал:

— Незадолго до смерти дед привел меня во дворец, чтобы я смог увидеть его своими глазами. Однажды ночью у вас был праздник, дворец был полон людей и все танцевали. Я решил спрятаться на огороде, потому что там должно было быть пусто, но как только я вошел внутрь, дверь из цветника открылась и появились вы. Я видел, как вы прошли между рядами капусты, а потом стали танцевать под апельсиновым деревом. Я сидел у вас над головой на одном из деревьев.

Аттолия посмотрела на него. Она помнила ту ночь.

— И сколько тебе было лет? — спросила царица. — Шесть?

— Чуть больше, — ответил Евгенидис, улыбаясь воспоминанию.

— Телячья любовь, — сказала царица.

— Телячья любовь обычно не выживает после ампутации, Ваше Величество.

— Я отрезала тебе руку, вместо того, чтобы вырвать сердце, — жестко сказала Аттолия. — Ты думаешь, что все еще любишь меня?

— Да.

— И ты думаешь, что я тебе поверю?

Евгенидис опять пожал плечами.

— Вы можете убить меня здесь, Ваше Величество, и покончить с этим. Или можете мне поверить.

Он снова видел ее бледно-голубое платье, танец в лунном свете, словно череда девушек окружала ее хороводом, ее руки, раскинутые для объятия братьям и сестрам, существующим только в ее воображении. Он никогда не видел ничего столь же прекрасного и печального. Он вспомнил, как ее щеки окрасились румянцем, когда он назвал ее жестокой. Позже, когда халдей предложил снабдить его более актуальной политической информацией, чем имелась в его собственной библиотеке, Евгенидис внимательно приступил к чтению, пытаясь разобраться, действительно ли Аттолия дьявол во плоти, как о ней говорят, или всего лишь женщина, правящая страной без поддержки баронов. В конце концов, он принял данный ему много лет назад совет деда и решил проверить все лично.

— Я люблю вас, — повторил он. — Вы можете мне верить.

Аттолия посмотрела на него чуть дольше, все еще держа нож наготове. Потом она убрала его в потайные ножны и шагнула вперед. Они приложила одну руку к его щеке. Он стоял неподвижно.

— Вот что я думаю, — сказала она. — Вверху на лестнице тебя ждут твои люди, и если я поднимусь одна, меня там убьют.

— Там лодка, — тихо сказал Евгенидис, не шевелясь под теплом ее руки.

— Если я сяду в нее, смогу ли я выгрести между скал?

— Нет.

— Тогда поднимемся по лестнице вместе, — сказала царица и отвернулась от него.

Глава 16

Каменные ступени, ведущие с берега были кое-где прорезаны трещинами. Некоторые трещины были закрыты деревянными досками. Евгенидис пропустил царицу вперед, чтобы она сама задавала темп, и чтобы ему было легче следить за ней. Подъем согрел ее и позволил размять мышцы, но ноги в войлочный туфлях все еще были мокрыми и замерзшими. Каждый шаг отдавался болью в уставшем теле. Она несколько раз проверяла, на месте ли ножи. На первой площадке, где деревянный мост вел на другую сторону узкого ущелья, она повернулась, чтобы заговорить с Евенидисом. Он стоял ниже нее, предусмотрительно держась вне пределов досягаемости.

— Вы не подкупали Эфкиса, — сказала она.

— Нет, — ответил Евгенидис. — Это была ложь. Мы подделали письмо. Лейтенантом был мой двоюродный брат Кродес. Он несколько месяцев шлифовал свой аттолийский акцент. Почтовую сумку с царским знаком мы взяли у вашего посланника в Эддисе.

— Но вы провели своих людей мимо дозоров Эфкиса. И пушки… — сказала она. — Одиннадцать пушек. Как вы их доставили?

— Они были деревянными.

— Деревянными?!

— Деревянными, — подтвердил Евгендис. — Фальшивыми. Мы переправили их вниз по Сеперхи на лодке, а затем сбросили за борт и вытянули на берег.

— Ублюдок, — сказала Аттолия.

— Еще какой! — ответил Евгенидис, и на его лице снова мелькнула знакомое Аттолии выражение меткого лучника.

Через мгновение улыбка исчезла. Аттолия повернулась, чтобы подниматься дальше. Она не желала смотреть назад на Евгенидиса. Она поднималась решительно и быстро, словно гнев жег ей пятки. Евгенидис следовал за ней, слушая, как ее дыхание становится все более натужным, и ожидая, что она устанет и пойдет медленнее. Но царица отказывалась сбавить скорость. Пытаясь справиться с одышкой, она продолжала подъем.

— Ваше Величество, — сказал Евгенидис.

Царица остановилась и повернулась, глядя на него сверху вниз. Евгенидис заговорил прежде, чем придумал что сказать. Он просто хотел, чтобы она остановилась, надеясь, что после перерыва она пойдет медленнее. Он смотрел на нее, утратив дар речи от ее красоты и презрения.

— Я хотел спросить, понравились ли вам серьги? — неуверенно сказал он.

Казалось, он слышит яростный шум крови, затопляющий ее разум.

— Мне могли понравиться твои серьги? — язвительно спросила она. — Настолько, что я захотела бы выйти за однорукого мальчишку? Однорукого «босяка»? — она использовала кличку, которой жители равнины называли горцев Эддиса. — Когда я в самом деле захочу выйти за тебя, я одену твои серьги. Но не жди, что это случится скоро, вор.

Она повернулась спиной к Евгенидису и стала подниматься так же быстро, как раньше.

— Ваше Величество, — позвал он.

— Что еще?

— Это долгий подъем, — сказал он, очень подавленный. — Если вы будете идти так же быстро, вы умрете от удара, не добравшись до вершины.

— Уверена, что мне хватит сил выдержать еще и это, — отрезала Аттолия, но возобновила подъем в более медленном темпе.

Евгенидис шел за ней, по-прежнему держась на безопасном расстоянии.

Они поднимались в молчании еще полчаса. Они уже видели конец лестницы над головой, когда Евгенидис поддался искушению и испустил очень умелую имитацию козьего блеяния. Аттолия услышала его. Она подняла голову и замерла на мгновение, сжав руки в кулаки. Непроизвольно она потянулась к ножам и не нашла их на месте, хотя проверяла совсем недавно. Убийственно злая, она повернулась и пошла прямо на Евгенидиса. Вор спускался вниз шаг за шагом, по мере того, как царица надвигалась на него.

— Чем ниже мы спустимся, тем дольше нам придется подниматься снова, Ваше Величество, — заметил Евгенидис.

Царица остановилась. После нескольких лет интриг и открытой войны с баронами, она знала, когда следует признать поражение. Без посторонней помощи она не могла избавиться от вора. Его вооруженные люди ждали их наверху, чтобы проводить на свадьбу, и не было никакой помощи под рукой. Она приучила себя к терпению, обретя свое лучшее преимущество, и потому снова повернулась к ступеням наверх.

С вершины лестницы прибрежные холмы уже не были видны, они скрылись за высокими горами. Неровная линия гор темнела на фоне светлеющего неба, но было еще темно, и она не могла разобрать, что за люди стоят перед ней. Царица хладнокровно оглядела их. Большинство из них носили военные туники армии Эддиса, но Аттолия разглядела нескольких пожилых мужчин в штатской одежде. Вон тот толстый, подумала она, был одним из министров Эддиса. Вероятно, остальные старики также были министрами и царскими советниками. Сама Эддис не удостоила ее своим обществом.