Будут неприятности (сборник) - Галина Щербакова

Отец стал играть с Капралом, а Лена смотрела и думала о том, что отец ей и нравится и не нравится сразу. Запутаешься с этими взрослыми, прыгающими на траве, как мальчишки.

В лифте, который подымал их домой, от красивого зеленоглазого мужчины постепенно ничего не оставалось. Лена видела это превращение: откуда-то из глубины отца вышла усталость и какая-то раздраженность, он постарел на наших глазах и будто бы стал меньше ростом. Он долго тер подошвами неказистый половичок у двери, оттягивая момент возвращения.

Лена удивленно посмотрела на отца, и он понял, что стал другим. И как-то неловко дернул шеей, будто взгляд дочери ударил его.

– О! Все вместе! – сказала им мать.

– Я немного прошелся пешком, – торопливо, не глядя на мать, сказал отец. – Такая осень.

– Дымком пахнет, – с иронией сказала Лена.

– Правильно сделал. Надо больше, больше ходить! – Мать накрывает на стол, старательно пряча внутреннее беспокойство. – А еще лучше – бегать. – Давайте побежим, ребята?

– Куда? – спросила Лена.

– За здоровьем! – охотно отвечает мать, как будто разговор о беге был для нее сейчас – самое важное. – Издревле человек начинал свой путь с бега. От опасности. За пищей. Почему маленькие такие непоседливые? В них генетически заложена тяга к движению…

– Ты знаешь, Люба, – сказал отец, по-прежнему старательно не глядя на жену, – пожалуй, я не буду есть. Мы сегодня в конце дня отмечали пятидесятилетие нашей библиотекарши, и я был вынужден съесть вот такой, не поверишь, – отец показывает какой, – кусок… киевского торта. Его передали прямо с поезда, кто-то специально ходил встречать… Такие усилия, что нельзя было отказаться… Совершенно сыт…

– Я тоже не буду, – сказала Лена. – Расхотелось. – И ушла в свою комнату.

Мать стоит перед накрытым столом. Один Капрал, гремя миской, жадно ест свою кашу. Из комнаты Лены доносится звук музыки. Звонит телефон. Мать берет трубку.

– Да, – говорит она усталым, измученным голосом, но тут же вся подбирается. – А! Это ты, Коля! Все я помню… Завтра в шесть. Ну, давай прочти. – Она что-то слушает по телефону, потом перебивает. – Нет, это не пойдет. Меньше красивых слов… Притуши свои восклицания… Скромнее и сдержаннее. Я не певица эстрадная. Я судья. Представь меня скромненько и со вкусом. Что я делаю? Собираемся ужинать. Лена, как всегда, за пианино. Спасибо, передам…

Положила трубку, прислушалась. В квартире стало тихо. И мать пошла по квартире, такой привычной и такой неожиданно затихшей. Наступила какая-то натянутая, как тетива, тишина…

Открыла дверь в комнату дочери. Увидела согнутую за пианино спину. Автоматически сказала:

– Сядь прямо.

Мать не видела, что Лена плачет. Беззвучно, слизывая слезы со щек.

– Слышишь? Сядь прямо! – повторила мать. Спина выпрямилась.

Мать подошла к ванной, прислушалась. Течет вода.

Мы видим то, чего не видит она. На краю ванны, упершись ногами в стену, с закрытыми глазами сидит одетый муж. Вода бьется в ванну мощной струей, но он загородился от нее полиэтиленовым пологом. У мужа измученное лицо с закрытыми глазами, в зубах стиснута трубка.

Мать вошла в комнату и на всю мощь включила телевизор.

– Уже началось! – крикнула она им.

– Да! Да! Я скоро! – ответил из ванной муж. А Ленка ничего не ответила.

На экране телевизора вовсю погоня. Капрал внимательно смотрит телевизор.

Мать сидит рядом с ним, глядя на экран невидящими глазами. Это уже совсем другой дом, чем тот, в который вернулась из школы Лена. Каждый сам по себе.

Гардеробная музыкальной школы. Лена вешает на крючок вешалки свой плащ. Гардеробная находится в самом закутке, за большой старой изразцовой печью. Девчонки прибегают сюда подтянуть колготки, преподаватели – за стаканчиком кипятка, который постоянно кипит в большом чайнике на электроплитке возле самой печи, давно не исполняющей свое прямое назначение.

Лена повесила плащ и увидела рядом длинный, в крупный горох, малиновый шарф, который торчал из рукава женского пальто. Она потрогала его, будто проверяя, живой ли он. Потом взяла и перевесила свой плащ подальше.

Тяжело, с каким-то присвистом вздохнув, она медленно, нехотя поднялась на второй этаж и остановилась у двери в классную комнату. Что-то не давало ей переступить порог.

Там звучала музыка. Играла явно не ученица, и музыка не ученическая, какая-то совсем другая – нервная, но счастливая, с каким-то внутренним восторгом, который прячут.

Лена слушает, хмурясь. Потом все-таки открывает дверь. Ольга Николаевна поворачивает голову и резко прекращает игру, как застигнутая врасплох.

– Я уже думала, ты не придешь! – сказала она Лене. – Ты очень опоздала…

Лена усаживается за пианино как-то бестолково, будто ей неловко, неудобно, и играть начинает фальшиво и громко. Лицо Ольги Николаевны исказилось, как от боли, и она положила руку на Ленины пальцы.

– Начни сначала, – просит она. – Это надо тихо, печально… Поздняя осень… Голые деревья, озябшие от ветра… И ожидание… Такое, что кажется – сердце разорвется… А потом встреча… И счастье… Вот что в этой музыке…

– А кто кого ждет? – спрашивает Лена.

– Человек человека, – тихо говорит Ольга Николаевна. – Вот послушай.

Она играет. И снова слышатся восторг, и счастье, и смятение.

– Я так не смогу, – сказала Лена.

– Ты попробуй, – уговаривает Ольга Николаевна. – Для начала вспомни что-нибудь грустное…

Лена вся съежилась, хотела было начать играть. Но вдруг нажала пальцем на низкое «до» и тихо спросила:

– А хороший был концерт?

– Какой? – не понимает учительница.

Лена нажала высокое «до», ударила по клавишам кулаком и, схватив сумку, убежала. Она бежит по коридору так же громко, как и играла, от ее топота где-то смолкла скрипка, открылась дверь классной комнаты: «Что за безобразие?» За ней на цыпочках бежала Ольга Николаевна, она догнала ее уже у изразцовой печи и схватила ее за плечи.

– Лена! Лена! Ну что с тобой!

– Я возненавидела музыку! – закричала Лена.

Ольга Николаевна согнулась, как от удара, но взяла себя в руки, даже улыбнулась.

– Ты говоришь неправду. Музыку нельзя возненавидеть!

– А я возненавидела! Все можно возненавидеть! – И она убежала.

Ольга Николаевна прижалась лицом к своему пальто. В гардеробную вошла ее подруга, коллега по работе, хорошо одетая, уверенная в себе молодая женщина.

– Ты чего тут? – спросила она стоящую в растерянности Ольгу Николаевну.

– Возьмешь у меня ученицу? – спросила ее Ольга Николаевна. – Хорошая девочка… Просто… Меня не хочет…

– А мне зачем такая, которая выбирает, кого ей хотеть?

– Тут все сложнее…

– Тем более! – засмеялась подруга. – Сложностями порядочные люди в наше время не делятся.

На улице Лену ждал уже знакомый нам мальчик.

– Митька! Ты мне до смерти надоел! – сказала ему Лена.

– Я снова тебя мысленно звал, – гордо сказал Митя. – И ты пришла раньше, чем у тебя кончился урок.

– Я плюнула на музыку, – сказала Лена, – Учительница у меня – крыса.

– Не ври, – ответил Митя. – Она очень даже симпатичная. Я ее с твоим папой недавно видел. В магазине. Они тапочки мужские клетчатые покупали, а я кеды. Папа у тебя близорукий? Я ему сказал здрассте, а он меня не узнал.

– Господи! – с отчаянием сказала Лена. – Как ты мне надоел!

– Нет! – сказал Митя. – Раз ты отвечаешь на мои телепатические сигналы…

Лена размахнулась и ударила его папкой с нотами, ноты посыпались. Митя ползает, подбирает их, а Лена безучастно смотрит. Равнодушно взяла собранные ноты и ушла, не глядя на Митю.

Помещение суда. В перерыве между заседаниями мать и заседатели суда пьют кофе с окаменелыми сушками. Мать опустила сушку в чашку и так застыла. Мужчина лет сорока пяти заметил это.

– Любовь Григорьевна, а Любовь Григорьевна, – тихонько зовет он.

Молчит Любовь Григорьевна.

Мужчина легонько тронул ее за рукав. Мать вздрогнула, как от удара.

– Фу! Как ты меня, Коля, напугал!

– А где ты сейчас была? – спросил Коля. – Откуда я тебя вызвал?

– Сама не знаю, – устало сказала мать. – Нигде…

– Ты была сейчас отрешенная! – сказал мужчина. – Не такая, как обычно. Я тебя всегда до смерти боюсь, а тут вижу – такая усталая славная женщина. Я тебе даже в любви мог бы признаться, как простой бабе… Не обиделась бы?

– Признайся! – просит Люба. – Мне это как раз надо…

– Врешь ты все! Ничего тебе не надо! Сергея тут встретил… Помолодел он у тебя. Как это ты делаешь? Поделись!

Мать посмотрела на него как-то отстраненно, потом до нее дошло, что он сказал, и она поежилась, как от холода.

Распахнулась дверь, и в комнату вошла молоденькая секретарша.

– В зале ваша дочь, – сказала она матери.

– Зачем? – поперхнулась мать. – Выведи.

– Какое ж я имею право? – засмеялась секретарь. – У нас открытое заседание.