Стеклянный ключ - Виктория Угрюмова

— Убедил, — промурлыкала Татьяна, опускаясь на кровать.

Он хотел лечь рядом, но она удержала его на месте, заставив стоять. Ее губы скользили по гладкому, подтянутому его животу, опускаясь все ниже и ниже. В голове у Говорова помутилось, он знал, что будет дальше, и знал, что эту сладкую пытку не сможет выдержать никогда.

В свое время он совершенно по иным причинам приказал сделать стены в новой квартире звуконепроницаемыми, желая наслаждаться отдыхом и не зависеть от соседей. И на ремонтные работы в свое время не поскупился. Теперь же всякий раз хвалил себя за предусмотрительность: его крики и стоны сделали бы достойную кассу любому эротическому фильму.

Она ласкала его изощренно и вместе с тем так нежно, как никто другой до нее. Говоров потому еще был так привязан к этой женщине, что она действительно делала только то, что хотела, — в любой сфере жизни. Но если хотела, то никаких запретов для нее не существовало.

Потом они все-таки перебрались на кухню, чтобы спокойно выпить по чашечке кофе. Точнее, кофе пил Говоров. Татьяна в таких случаях позволяла себе шампанское или коньяк, в зависимости от настроения, и в ее исполнении этот бокал утром выглядел элегантно и уместно, хотя, вобщем-то, Александр не понимал людей, принимающих спиртное до полудня. Он восхищался ее умением пить наравне с огромными здоровыми мужиками и не пьянеть.

— Вообще-то мне стоило бы сегодня попасть в офис, — произнес Саша тающим голосом. Мысли его были далеко — он все еще вспоминал гладкость и мягкость ее кожи и теплое прикосновение нежных губ к самым сокровенным местам его тела. — Надо бы, вероятно. Дел много накопилось. Не то чтобы очень важных, но…

— И у меня куча дел. Я ведь тоже на работе с сегодняшнего дня, — мягко напомнила она.

— А давай ты уволишься?

— Не могу. Хотя уже хочу.

Странное существо — человек: Говоров думал только о ней и в то же время уловил дополнительную мысль, не покидавшую его целое утро, — нужно бы купить несколько пижам с такими штанами, свободными и чтобы легко снимались.

— Ну вот, — сказала она, смакуя шампанское и коротко взглядывая на часы. — Еще немного, и у меня есть все шансы опоздать.

— Миледи, ваш личный шофер домчит вас, куда скажете…

— Со скоростью элегически настроенного эублефара.

Александру полагалось обидеться хотя бы для проформы, но, как водится, его внимание переключилось на незнакомое слово.

— Это еще кто?

— Эублефар? Бархатистая ящерка в голубых пятнах, с кошачьими глазками. Очень деликатная и осторожная.

— Понятно.

— Сашенька, — попросила она, — будь другом, сними мои трусики со шкафа. Заметь, я не прошу тебя больше их туда не забрасывать. Хотя смысл этого действа от меня все равно ускользает.

На его лице отразилась работа мысли. Мысль была одна, но гениальная: если трусики на шкафу, то на ней их точно нет.

— Дорогой, — расхохоталась Тото, заметив лихорадочный блеск его глаз, — тебе не шестнадцать лет! Что это за гормональный взрыв?

— Мы не виделись почти неделю.

— Ты же собирался на работу.

— На какую работу? — искренне удивился он.

— Ну что, — сказал Сахалтуев вместо приветствия, тяжело вваливаясь в кабинет. — Я на бровях, и при этом ни в одном глазу. Справедливо ли это?

— Жив? — уточнил Варчук.

— Не уверен, господин майор.

— Артемка как?

— Горд и счастлив. Первая неделя работы — и уже задержание! Герой дня. Хотя парень держался молодцом, негде правды деть. Не растерялся, не скис. То есть не могу сказать, что без него бы не управились, но крещение огнем он все-таки прошел.

— Не огнем, а газом, — поправил въедливый майор, которому уже успели вкратце доложить о том, что подозреваемый в разбойном нападении, нанесении тяжких телесных повреждений и попытке изнасилования гражданин Глазьев сперва отстреливался из газового пистолета по всем правилам американских боевиков, а потом пошел врукопашную, размахивая здоровенным мясницким ножом. Гражданин находился в состоянии тяжелого наркотического опьянения, а потому был по-настоящему опасен. Ни договориться с ним, ни запугать, ни увещевать его не получалось.

«Дурак, — зло подумал Барчук про задержанного. — Семнадцать лет идиоту, и что теперь? Главное, он даже не вспомнит этих потерпевших. И ради чего? Ради барахлишка этого несчастного? Нет, в мое время преступники были в большинстве своем адекватными».

Его мама всегда говорила, что старость начинается тогда, когда человек принимается вспоминать, что было в «его время». Николай еще не считал, что стареет, но времена действительно очень сильно изменились.

— Кофе дашь? — спросил Юрка. — С шоколадкой? У тебя в нижнем ящике стола, под журналом, припрятана. Прошу честную половину, я же не вымогатель какой-то. — Он упал на стул, бессильно свесив руки вдоль тела. — И кто выдумал все эти сказки о том, что наркоманы приторможенные? Знаешь, как он бегает? Как олимпийский чемпион Валера Борзов в погоне за золотой медалью. Я так не могу, я старенький уже, больной. Раны к дождю ноют.

Майор сердито уставился на него, но не возразил. Раны у Сахалтуева действительно были. Одна огнестрельная, вторая — колотая, едва не стоившая ему жизни.

— Сам ты ноешь, как старая рана к дождю, — укорил он. — Шоколадку вот вычислил. Как, спрашивается?

— Посредством четко проведенных оперативных мероприятий, — поведал Юрка.

— Насобачился.

— А с кем я дружбу водю добрые десять лет?

— Вожу.

— Это у аристократов — вожу. А при том количестве водяры, которые мы с тобой на пару осилили, — водю. И не спорь со мной, филолог хренов.

— Устал я, — неожиданно тихо, бесцветным каким-то голосом признался майор. И Юрка подумал, что действительно устал его дружище — вон какие синяки под глазами, веки воспалены, угол рта дергается.

— Бутуз заел? — спросил он наугад.

— Заел, — не стал отнекиваться Барчук. — Дело требует. Сдавать, закрывать, да хоть спалить его в топке паровоза. А я, ты же знаешь, как этого не люблю. Меня просто коробит всего.

— Да, — согласился Сахалтуев, принимая из рук друга драгоценную кружку со знаменитой на весь райотдел кваквой и честно выделенную половину шоколадки. — Нелегко плавать в соляной кислоте. А у меня, кстати, новости есть по нашему убиенному. Еще утром были, просто из-за этого отморозка малолетнего забыл сказать. Звонили мне.

— Мне тоже, — угрюмо сообщил Барчук. — Чего ж я такой злой. Тут Данила уже не просто приказывает, а как змей подколодный шипит, чтобы я избавлялся поскорее от нашего Мурзика, и буквально через десять минут звонок.