Уроки черного бусидо Димы Сабурова - Алексей Викторович Вязовский

дней и ночей. Но в последнюю ночь мастер заснул от усталости, используя свой боккэн в качестве подушки. Такэноути разбудил беловолосый человек с огромной бородой, настолько страшного вида, что сэнсей решил, что это видение самого бога Атэго. Такэноути напал на незнакомца, но потерпел поражение. Горный священник сказал ему: 'В тот момент, когда вы встречаете врага — жизнь и смерть предрешены. Именно это называют военной стратегией". После чего переломал меч на две части, сделав из него макеты двух кинжалов, и сообщил, что длинное оружие далеко не всегда бывает предпочтительным в бою. По рекомендации нового наставника, Хисамори заложил их себе за пояс и стал изучать приемы использования коротких клинков.

— Особенно, хорош сэнсей был с посохом — тяжело вздохнул Ивакура, вставая с корточек — Он и научил меня сражаться им.

— Почему не остался в школе? — прямо спросил я — Такими учениками — а я видел сегодня твое мастерство — не разбрасываются!

Ивакура нахмурился, в его ладони опять появились железные шары, которые он начал катать туда-сюда. А ведь мастеру под полтос! — сообразил я. А выглядит он на сорок, не больше.

— Такэноути-сама передал школу старшему сыну — наконец, произнес Ивакура — Я с ним враждовал, так как его отец всегда меня выделял среди других учеников. Поэтому, как только главным стал Хисакацу-сан я сразу уехал в Киото. Там думал открыть собственную школу, но не сложилось. Много странствовал, услышал про священные пещеры Амо-но-Ивато на Кюсю. Решил приехать, помедитировать в них. Вдруг Горный Старец или Призрачный воин и мне откроют какие-то важные секреты мастерства?

Непоколебима вера народа в чудеса.

— И что же? — усмехнулся я — Открыл?

— Увы, нет. Но кажется, мне что-то было все-таки ниспослано — Ивакура внимательно на меня посмотрел — Ваша силовая техника работы с мечом, Владыка, удивляет. Я бы хотел ее изучить.

— Нам всем придется многому научиться — я махнул рукой Кукухе — Кто там еще есть? Тащите

Следующий пациент был обладателем широкого порез от плеча и почти через всю спину. Самурай из «красных» бил сверху вниз, но чуток промазал. Зашить, замазать, будет как новенький. Латать раненого — это уже не ко мне, позвал Сёнгена.

Шил монах хорошо. Благо шёлковых ниток — завались. Как оказалось, есть даже настойка опия для анестезии. Правда совсем чуть-чуть и только для избранных.

Тем веременем, подошла пожилая женщина. Какая-то скособоченная и смурная. Сломана рука. Или нет? Может вывих? Все опухло, ничего непонятно. И что делать? Наложить шину зафиксировав ее в таком странном положении? А вдруг не так и срастется? Или хорошенько дернуть чтобы вставить в сустав? Пока я думал Ивакура мимоходом, переходя от одного раненого к другому просто дёрнул её с силой за руку. Бедняга заорала и потеряла сознание. Но рука приобрела вполне человеческий вид. Аккуратно зафиксировал сустав, но не слишком туго. Похоже все. Я вытер пот со лба, сел на завалинку у хижины. Той самой, что загорелась первой. Теперь отдыхать. Тяжелый день только начинается.

* * *

Татибана-сан рычал и ревел, как дикий зверь. Так все глупо и позорно! Ему нет прощения! Выпустить кишки затупленным крестьянским ножом. Но даже это не поможет переродиться в будущем в кого-то выше, чем золотарь в районе, где живут парии-эта.

А ведь он всё сделал правильно! Послал сначала разведку. Потом обсудил со своими хатамото диспозицию. И атаковал лагерь взбунтовавшихся черноногих ночью, на рассвете, когда сон самый глубокий. Так он уже делал неоднократно. Но внезапно конница самураев увязла в понатыканых по всему лагерю кольях, а проклятая чернь, вместо того чтобы разбежаться, сама напала на потерявших разгон кавалеристов. И крестьян оказалось сильно больше, чем докладывала разведка. И еще среди них были опытные ронины, которые организовали отпор. Засыпали самураев отряда стрелами, выстроили правильный строй. Несколько защитников показали невиданное мастерство владения мечом и нагинатой.

Тут бы генералу и скомандовать отход. Но приказ опоздал, их разбили. Ронины даже смогли выслать погоню во главе с отличным лучником. Он то и подстрелил коня военачальника.

И вот первый советник дайме связанный стоит на коленях на земле, пропитанной кровью, а рядом возвышается тот самый беглый чернокожий раб южных варваров. Которого местные почему-то называют Владыкой.

— Назови своё имя — приказал чернокожий, поправляя шлем, который не стыдно надеть дайме. Но откуда он у него⁇ А еще меч, доспехи…

Татибана лишь презрительно сплюнул. Потом все-таки произнес:

— Значит, ты все-таки говоришь на нашем языке?

— Говорю и понимаю. А понимаешь ли ты, с кем разговариваешь?

— С беглым рабом, который обокрал своего господина!

Мгновенный удар в лицо ослепил советника, он повалился на землю. После чего услышал:

— Чжинсу-сан, коничива! Отличный бой, ваша нагината внесла настоящее опустошение в ряды самураев Отомо.

— Спасибо, Владыка! С нами было благословение Небес, которые вы принесли. Так они люди Сорина?

— Да. А это их генерал. Очень несдержанный на язык.

— А давайте я его ему отрежу!

Татибана попытался вскочить на ноги, его тут же повалил на землю. Последнее, что он услышал, было:

— А давайте.

Глава 15

Стоило даймё Отомо со своим двором отбыть в Киото, как город Фунаи будто заснул. Уж на что рыбный рынок, всегда место бойкое, шумное, но и здесь наступило безлюдье и тишина. Даже нищие и те приуныли. То не пробьешься в торговых рядах среди гнусящих, просящих, требующих. Шлепают босыми ногами по мостовой, тянут серые ладони, бойко полы рвут, скалят зубы. Не выпросят — так отнимут. Держись крепче за кошелек. А теперь… Пусто. Притихли убогие, головы утопили в лохмотья, грязные, рваные, нечесаные — молчат. А те, кто пошустрее, так и вовсе ушли в земли Симадзу. Там то посытнее будет.

Но было в Фунаи место, где всегда толпятся люди. Где всё время шумят, покрикивают, а пламя свечей мечется, и по стенам гуляют тени. Идзакая (20) никогда не пустела. Многие скажут, что сюда люди сакэ пить ходят. Сакэ они, конечно, пьют, но не рисовое вино ведет их в кабак. Человек, отведав сакэ, покуражиться любит. Его в жизни все в стойло ставит. Жмут свои и чужие, а тут, чарку хватив, он и потеряет узду. Ну что, хлебнув пьянящего, разлечься на футоне. Скучно. А поговорить? А дадут ли в ухо или вышибут глаз, на то и идзакая. Веселье.

А кричали за стеной уже в голос.