Откройте, РУБОП! Операции, разработки, захваты - Андрей Алексеевич Молчанов

не набралось: в рублях, долларах и марках она насчитала четырнадцать тысяч.

Оставив четыре тысячи в качестве гонорара незадачливому взломщику, она заперла железный ящик и поспешила на улицу.

Первостепенной задачей теперь виделось надежное укрытие похищенных денег.

Выбросив в канаву дубликат сейфового ключа, она дошла до остановки трамвая, доехала в полупустом вагоне до лесопарка, и побрела аллеей к примеченному месту, где под старой березой еще со вчерашнего вечера выкопала ямку, замаскированную тщательно вырезанным из почвы шматом дерна. Вытащила из ямки также заранее приготовленную трехлитровую банку.

Скрывшись в кустах, набила банку пачками валюты и закупорила горлышко плотной полиэтиленовой крышкой.

Действовала не торопясь, с удивлением обнаруживая в себе завидное хладнокровие и педантичность.

Опустив банку в землю, уместила поверх нее пистолет, обмотанный промасленной ветошью, затем надела резиновые перчатки, заполнила пустоты землей, загодя сгруженной в пакет и — аккуратно утрамбовала дерн.

Июньские долгие сумерки уже истаивали, неохотно уступая свой черед недолгой и теплой ночи, когда злоумышленница вернулась домой, выслушав краткий и безучастный доклад уставившегося в телевизор супруга:

— Зинка звонила…

— И что? — Сердце Людмилы оборвалось.

— Да ничего… Тебя спрашивала.

— А ты? — Чувствуя, что у нее подкашиваются ноги, она уцепилась в косяк двери.

— А чего я? Не пришла еще, говорю…

Людмила кинулась к телефону. Набрала номер. Занято!

Неужели что-то случилось? Неужели провал?

Ее кидало то в жар, то в озноб.

— Алло? — раздался в трубке голос ненавистной бывшей подруги.

— Звонила? — спросила она, стараясь привнести в голос безмятежную интонацию.

— Ну да… Ты где шляешься?

— Да так… Прогулялась. Вечер — сказка!

— Слушай, у нас большие проблемы…

Все тело Людмилы стало ватным. Преодолевая обморочный звон в ушах и подступающую тошноту, выдавила:

— Что такое?

— Послезавтра ревизия. Как у тебя с… Ну, ты понимаешь…

Закрыв в изнеможении глаза, она произнесла через силу:

— Завтра обещали дать…

— С гарантией?

— Да…

— Ну давай, подруга, не подведи, а то — полный абзац!

Положив трубку, она прошла в ванную, пустила воду и, глядя на тугую перевитую струю, с брызгами разбивающуюся о потертую голубенькую эмаль, постаралась всеми силами взять себя в руки.

Все еще только начиналось… Завтра предстоял нелегкий разговор с Лехой, уже обнаружившим вместо двадцати заветных тысяч лишь четыре; беседа со следователем, который наверняка станет придерживаться версии о причастности к краже сотрудников отдела; а уж кто-кто, но сволочная Зинка в этой версии утвердится сразу и бесповоротно.

И пусть! Подогревать чьи-либо подозрения в отношении ее, Людмилы, она все равно не станет. Ведь если выплывет на свет неудавшаяся комбинация с игрой на курсе доллара — Зинке — хана! Да и что ей Зинка?! Что ей вообще вся эта вонючая служба, когда под заветной березкой лежит сумма, которой и до пенсии не заработать! Главное — хладнокровие… И еще — Леха. Случись с ним чего — ее песенка спета. А хотя… Ну, родственник мужа. Часто был у них дома, имел доступ к ключам, мог сделать слепок… И на работу заходил, знал, что в сейфах — оружие и деньги… Да, главное сейчас — хладнокровие.

Леха позвонил в восемь часов утра, как и уславливались. Прошипел со злобой:

— Ну ты меня и подставила, родственница дорогая!

— Что такое? — пролепетала Людмила с испугом.

— Ты говорила двадцать? А там… всего лишь одна!

— Как… одна? — искренне озадачилась сообщница, не сразу уяснив финт вероломного деверя.

— А так! За что старались? В общем, сувениры у меня, двигаю в деревню. В столице появлюсь на следующей неделе, разберемся. Бывай!

Хлестнули короткие гудки, и Людмила, ошарашено вслушиваясь в их череду, с невероятным облегчением уяснила: получилось! А Леха… Вот же мазурик! Что было бы, если она поступила с ним по-честному?.. Хрен бы чего обломилось! Ха! Тысяча в сейфе… На трешку нагрел! Ну и подавись своей трешкой, жлоб распроклятый! А ведь еще наверняка станет претензии выдвигать, хамло! Ну и выдвигай! Откуда ей знать, куда начальница из сейфа деньги дела? Было двадцать… Где остальные — вопрос к Зине. Хочешь ей его задать? То-то! Сиди и не рыпайся, суслик косолапый в своей сельской местности! Выращивай огурцы на закусь! Но все же — мерзавец! Надуть на трешку!

— Кто звонил? Чего ты бормочешь? — обернул к ней сонное лицо муж.

— Спи! — Она резко откинула одеяло, поднимаясь с постели. — Первое кино только в десять часов начнется! Так что дрыхни, дорогой товарищ. По делу звонили…

Леха

Повесив трубку уличного телефона-автомата, Леха поспешил к дожидавшейся его за углом машине.

Обуревали Лехой чувства достаточно сложные. Гнев и радость, разочарование и, одновременно, — облегчение от безнаказанно совершенной кражи.

Относительно двадцати тысяч баксов Людка, ясное дело, ему насвистела, а может, и прикарманила их большую часть, но как это докажешь? Свалит все на Зинаиду и — баста! Проворная гангрена! Но коли так, то и он ничего не знает! Была в сейфе штука зелененьких и — привет! А оружие потихоньку продаст, этот товар всегда в цене, на все времена товар! Людке же сообщит: в деле был кореш, подписался кореш на дело за десятку зеленых, так что мы корешу еще и должны за туфтовую наводочку… Тем более, скажет, кореш — мужик серьезный, три ходки за ним, так что шуточки в сторону…

Он покосился на управлявшего машиной Витька — своего соседа по поселковой улице. Витёк в самом деле имел три судимости — две за хулиганство, одну — за мелкую кражу, но с недавней поры остепенился, работал на коммерческой лесопилке, приобрел подержанную «девятку» и ныне за скромные гонорары ездил с Лехой за товаром в столицу.

О краже Витёк ничего не знал. Леха попросту указал ему переулок, куда надлежало подъехать ранним утром и, спустившись через окно по канату в кусты, отсиделся в них до рассвета, ожидая нанятого водилу. Далее, не вдаваясь в пояснения, погрузил сумки с оружием в багажник и вручил Витьку сотню долларов гонорара за сутки простоя и раннее пробуждение.

Истомленно крякнув, Леха достал из пакета ледяную бутылку пива, сковырнул торцом зажигалки пробку и с наслаждением проглотил янтарную морозную жидкость. Хлопнул по плечу Витька:

— Чего грустный, мастер баранки? Выпить хочешь, а нельзя?

Витёк равнодушно посмотрел на самодовольную физиономию Лехи. Его серенькие выцветшие глаза, глубоко сидящие под выпирающими, как у шимпанзе, надбровными дугами, были, как всегда, отрешенно-пусты.

— А чего радоваться?

— Как чего? — удивился Леха. — За ночь — стоху срубил… А всего-то дел…

— Каких дел? — донесся неприязненный вопрос.

— Ну… вот и я о том же… Ночку в машине посидел, покемарил, все искусство… —