Ночной мороз - Кнут Фалдбаккен

Опять зазвонил телефон. На этот раз из технического отдела. Из лаборатории сообщили, что пятно на камертоне представляет собой кровь животного. Без сомнения. Сто процентов. Кроме этого на этом металлическом предмете не было никаких следов.

Всего пару дней назад подобное сообщение выбило бы его из колеи. Ведь он так хотел обнаружить незыблемую связь между умершим и этим достаточно редким инструментом. А теперь он спокойно сидел и обдумывал полученную информацию. И опять в его ушах зазвучал голос Аниты: «А у тебя есть анализ ДНК Клауса?» Так было каждый раз, когда он пытался сосредоточиться и найти рациональный подход к проблеме идентификации убитого.

Не было у него этого анализа. В этом-то все и дело. Можно было бы, конечно, взять анализ у матери и сравнить. Но уверенности тогда бы не было. Скептицизма не оберешься. Как добыть биологический материал человека, который пропал двадцать лет тому назад? Если что-то и было, это можно было найти в вилле, в вещах, сберегаемых годами. Надо подумать. Перво-наперво, кровь, слюна, мокрота, испражнения, остатки кожи…

Ему пришла в голову одна мысль, и настроение мигом улучшилось. Он посмотрел на часы — оставался всего один час до конца работы. Он с нетерпением ждал, когда можно будет отправиться домой к Аните.

Приподнятое настроение сохранилось и тогда, когда он уже был дома.

Казалось, что в течение дня он дошел в своих раздумьях о судьбе семьи Хаммерсенг до какого-то решающего момента, принимая во внимание ту важную роль, которую они играли в его мальчишеской жизни, и то, как случившаяся с ними трагедия вывела из равновесия его, уже взрослого человека и полицейского. Теперь он чувствовал, что готов покончить с ними, изгнать их из головы, подобно тому как заклинатель духов изгоняет привидения из чулана. То, что представлялось ему в юности идеальной семьей, на деле оказалось сущей комнатой ужасов. Это был неопровержимый факт, с которым надо было смириться. Он понял вдруг, что не было никакой веской причины мучить себя мыслями о вине и ответственности за то, что случилось с этими людьми. Супруги сами были виноваты в своем несчастье, а дети оказались их беспомощными жертвами, заколдованными злым троллем. А его собственное предательство было лишь ничтожным эпизодом в цепи событий. Он понял, что был совершенно выбит из колеи, чуть ли не болен из-за этого чудовищного обмана. Теперь же он чувствовал себя выздоровевшим.

Он поставил велосипед в гараж. Стало теплее, и он снова ездил на работу на велосипеде. Анита стояла на террасе и накрывала на стол.

— Еще пять минут! — крикнул он. — Я только приму душ. — Он был так возбужден, что почти надеялся, что она забудет на время про обед и последует за ним в душ.

Этого, однако, не произошло, зато она встретила его поцелуем в щеку и остатками вчерашнего красного вина в двух бокалах. Как это прекрасно, подумал он, значит, вчера вечером мы не успели даже допить бутылку.

— Импортная клубника! — воскликнул он, когда она поставила перед ним десерт. — Обман!

— Знаю. Она бельгийская. Но ягоды выглядели так заманчиво и так вкусно пахли.

— Но они и впрямь ничего, — признал он, отправив в рот полную ложку. — Владельцам клубничных плантаций в Валлсет придется попотеть!

— М-м-м… — раздалось в ответ.

— Послушай, — сказал он, — ты не помнишь, не было ли среди вещей на вилле Скугли детской фотографии Клауса в рамочке и с локоном?

— Ты что, опять на работе, Юнфинн? — спросила она, изучая ягоды в десертной чашке как раз столько времени, сколько потребовалось, чтобы испортить настроение.

— Я только задал тебе очень простой вопрос, — ответил он как можно спокойнее. — Ведь нетрудно ответить, помнишь ли ты такую фотографию или нет? Я ее очень хорошо помню. Она стояла на пианино. Маленький пухленький мальчик у мамы на коленях и тонкий светлый локон, прикрепленный к фотографии под стеклом.

— Ну, а если я помню эту фотографию?

— Тогда я бы попросил тебя принести ее мне на время.

— Как я тебе уже принесла эту металлическую штучку? Кстати, куда ты ее подевал?

— Отдал одному знакомому. Он должен кое-что выяснить. Завтра ты ее получишь.

— Будем надеяться.

— Да что с тобой, Анита? Это что, допрос? Я думал, что мы покончили с этой чепухой.

— Я тоже так думала.

— Ну и что?

— Зачем ты так стараешься раздобыть доказательства того, что Клаус Хаммерсенг мертв?

Она вдруг показалась ему подавленной и озабоченной и в то же время обиженной. Он никак не мог взять в толк почему.

— Ты что, думаешь, я не понимаю, зачем тебе нужна эта фотография? Ты вытащишь один волосок или два, сделаешь анализ ДНК и попробуешь найти доказательства того, что пытаешься доказать, а именно что мужчина в лесу — это Клаус.

— Ну, а если и так? Разве тебе это не кажется удивительным, что Клаус Хаммерсенг был убит в убогой избушке в двух милях от Хамара, где его родители погибли при неизвестных обстоятельствах в своей вилле на Сосновой горе? Ты что, и впрямь не видишь взаимосвязи?

— Между этими смертями никакой! А если ты думаешь, что мотивом убийства была месть, то против тебя очень важный аргумент, а именно время: ведь Клаус Хаммерсенг — если это действительно он был там в лесу — погиб почти на полгода раньше своих родителей!

— Спасибо за обед!

— Юнфинн… это не приведет ни к чему хорошему!

Он встал из-за стола.

— Я схожу обратно в контору и сам все сделаю, если у тебя эта просьба вызывает такие затруднения…

Валманн не умел ссориться. Он не знал, как себя вести. И в необычной ситуации произносил необычные для него слова: «…вызывает такие затруднения». Он чувствовал, что смешон, и в то же время был обижен ее тоном, недооценкой его аргументов. Видимо, это состояние называется справедливым негодованием. Однако это не убавило в нем уверенности и упрямства.

— Юнфинн, Клаус Хаммерсенг вовсе не мертв.

Она сидела и смотрела вниз, в тарелку.

— Откуда ты это знаешь?

— Знаю.

— А не можешь ли поделиться такой удивительной уверенностью?

— Подожди немного. Дай мне время.

— Время — это как раз то, чего мне очень не хватает в этом деле.

Он быстрыми шагами направился к двери, втайне надеясь, что она позовет его обратно и объяснит, что она имела в виду, говоря, что Клаус Хаммерсенг жив. Что она раскается и попросит прощения, заплачет. Но ничего такого не последовало. Из кухни не раздалось ни звука. Во всем доме стало как-то неестественно тихо, во всяком случае, пока он не захлопнул за собой дверь.

37

«Клаус X. Ответь. Пожалуйста».

Посуду Анита оставила на столе. Она хотела убедиться в том, что не потеряла связи с ним. Она понимала, что близится час, когда ей придется все рассказать, объяснить Юнфинну, чем она занимается на своем ноутбуке всю последнюю неделю. Она была совершенно уверена, что вошла в контакт с Клаусом, что-то в его тоне внушало доверие — его уступчивость, робость и внезапная резкость, как будто что-то вот-вот лопнет, как будто ему хочется выйти из своего укрытия и все объяснить, расставить все по местам, но одновременно не выставлять все напоказ. Неудивительно, ведь он скрывался от этой дьявольской семейки Хаммерсенг почти что двадцать пять лет, а теперь рискует оказаться замешанным в таинственной смерти своих родителей. Однако в конечном счете она могла положиться только на свою интуицию. Ей тоже нужны были доказательства того, что он где-то скрывается, стремится к контакту и в то же время боится. Ей надо было что-то у него выманить, что-то очень личное, то, что можно было проверить, что-то такое, что знал лишь он один…

«И кому я должен ответить, Юнфинн? Тебе и твоим друзьям из полиции?»

Это был его тон — ироничный и язвительный. У него тоже не получалось скрывать свои чувства.

«Ты же знаешь, что я имею в виду».

«И все это так срочно, что у нас уже нет времени, чтобы притворяться, что мы Шопен и Джордж Санд?»

«Плевать на это».

«Честно говоря, я тронут, что ты не оставляешь надежду меня найти, Джордж. Хотя тебе должно быть известно, что у тебя ничего не выйдет».

«Мы, полицейские, смекалистее, чем о нас думают. И терпеливее».

«Ха-ха».

«…кто смеется последним».

«Мне кажется, ты блефуешь».

«А я думаю, что ты блефуешь».

«И в чем же?»

Анита решила идти напролом. У нее не оставалось больше времени на игру в кошки-мышки.

«Я ведь даже не знаю, тот ли ты, за кого себя выдаешь».

«Ха-ха».

«Было бы проще, если бы ты мне что-то рассказал».

«Тебе бы это понравилось».

«Что-то известное только Клаусу Хаммерсенгу».

«То есть что-то известное только Юнфинну Валманну и Клаусу Хаммерсенгу?»

У нее мороз по коже пробежал. Его последняя фраза прозвучала как предупредительный сигнал. Ведь Юнфинн слегка приоткрыл тайну, намекнул на свои отношения с Клаусом. Думать об этом было неприятно. Теперь уже она не совсем была уверена в том, что хочет продолжать беседу. И в то же время она уже не могла остановиться, рискуя выдать себя и потерять контакт с ним навсегда.