Воины столетия. Дар (СИ) - Галина Геннадьевна Черкасова

рот, чтобы спросить, что опять не так, но тут до меня дошло. Я смутилась и уставилась в пол. Красноречие меня вмиг покинуло. Сашка чем-то зашуршал, завозился и, наконец, тронул меня за плечо.

— Держи.

— Извини, — не шелохнувшись, прошептала я.

— Возьми, пожалуйста.

Я посмотрела на напарника — он притягивал мне правый наушник. Уже успел поменять старые на новые.

— А что за музыка? — спросила я, вставляя наушник в ухо. — А… Ооо…

Я замолчала и, прикрыв глаза, откинулась на спинку сидения. Металлика. Nothing Else Matters.

Это намёк или он просто решил смягчить свой наезд? Я вздохнула и отвернулась от напарника. Человек-головоломка, черт возьми.

За окном частный сектор сменила промзона, за ней потянулись склады и бесхозные пустоши. И, наконец, начавшись с низеньких деревцев, за насыпью взметнулся в небо лес.

Я вытащила наушник из уха и обернулась к Сашке.

— Как твоя мама?

— Не разговаривает со мной.

— Вот как, — я расстроилась. — Мне жаль.

— Ей всегда нужно на что-нибудь злиться. Иначе она не может.

— Поэтому бабушка так далеко забралась?

— Они ещё до меня не очень ладили, — Сашка пожал плечами. — А как дед умер, стали скандалить по любому поводу. Могли месяцами не разговаривать. Потом квартиру деда продали и разъехались.

— Вы где раньше жили?

— На Набережной, за парком Свободы. Мне лет восемь было, как мы переехали.

— Парк Свободы… Ого… Там огромные квартиры, профессорские, если не ошибаюсь.

— Не ошибаешься. Дед был деканом факультета иностранных языков. Квартиру даже смог выкупить.

— Ничего себе!

Сашка усмехнулся.

— Он умел со всеми находить общий язык. Они при нем никогда таких концертов не устраивали, как после.

Мы помолчали, думая каждый о своем. Сашка скрестил руки на груди и вытянул ноги.

— Я посплю.

Я снова отвернулась к окну. Оттуда на нас смотрел угрюмый темный лес.

Ехали мы почти четыре часа. У меня уже начала ныть поясница, и в животе заурчало, а Сашка спал как ни в чем не бывало. Картинка за окном нервировала своим однообразием. Лес сменялся разве что редкими селами, запорошенными снегом по самые крыши. Из труб поднимался дым, на станциях голосили собаки и иногда, проникая через открытую форточку, летел вслед за электричкой запах чего-то печеного, сдобного и домашнего.

Объявили нашу станцию. Я тронула Сашку за плечо.

— Это наша же?

— Да, — он потянулся и зевнул. — Давай свой чемодан.

— Я сама покачу, он маленький.

— Не покатишь.

— Это еще почему?

А потому, что снег здесь не счищали. Вообще. Нигде. Лестницы походили на снежные горки, мусорных бачков не было видно под сугробами, а дорожки угадывались только по цепочке следов.

Когда мы сошли с электрички, Сашка перекинул ремень сумки через плечо и, взяв мой чемодан, решительно, словно мы высадились на Северном полюсе, произнес.

— Теперь на автобус.

Мы прошли станцию и остановились у лестницы. Я не без содрогания глянула вниз.

— И как по ней идти? Скатываться?

Сашка задумчиво смотрел на лестницу.

— Можно кое-что сделать, — тихо произнёс он.

— А? — я обернулась. Глаза напарника блеснули — платформа под нами дрогнула, и снег с лестницы вихрем разлетелся в разные стороны.

Сашка встал на первую ступеньку.

— Скользко, но идти можно, — он обернулся. — Пошли. Держись за перила.

— Не. Делай. Так. Больше, — медленно, с нажимом, выделяя каждое слово, произнесла я и гораздо мягче добавила. — Пожалуйста.

— Почему?

— Мы не знаем природу твоих возможностей, их предел, их… последствия. Ты же сам говорил…

— Ясно, — Сашка отвернулся. — Спускайся.

Я пожала плечами и, цепляясь за перила, преодолела эту чертову лестницу. Догнав Сашку, который чуть ушёл вперёд, я услышала какой-то невнятный шум. Не без испуга обернулась.

— И зачем ты это сделал? — лестница снова превратилась в большой сугроб с той лишь разницей, что снег теперь выглядел рыхлым, всклокоченным, словно его сюда специально покидали. Ну, собственно, так оно и было.

— Чтобы без последствий, — бросил Сашка, не оборачиваясь.

Я недовольно цокнула языком, но ругаться не стала.

— С тобой в снежки лучше не играть, — только и пробурчала я.

Автобус мы ждали почти час. Я продрогла до костей и решила побегать вокруг остановки, чтобы хоть как-то согреться. За сооружением времён советской эпохи, монументальным, хоть и сельским, тянулась белая гладь, от которой болели глаза, а вдалеке штрихкодом чернел лес. Глядя на это уныние, я прыгала и махала руками — и грелась, и разминалась после долгой поездки. Вдруг совсем рядом раздался протяжный тоскливый вой. Я так и замерла с согнутыми коленами и раскинутыми руками.

Сашка выглянул из-за остановки.

— Это собаки? — тихо спросила я.

— Волки. И лучше не отходи далеко.

Я вернулась под козырёк.

— А они могут напасть?

— Могут.

— Кошмар. Так спокойно говоришь. Забросаешь их снегом?

Сашка едва заметно усмехнулся.

— Нет, буду отбиваться сумкой, а ты чемоданом. Ты же против… Как?

— Телекинеза.

Сашка хмыкнул.

— Пусть так.

— Как ты это делаешь? — я продвинулась ближе. Прижиматься к Сашкиному плечу было и спокойнее, и приятнее, чем подпирать заледеневшую стенку остановки. — Представляешь все в голове?

— Нет. Все происходит машинально, как если бы я передвигал предметы руками. Автобус едет.

Я обернулась. На горизонте маячила чёрная точка, которая вскоре выросла до размеров автомобиля непонятной наружности. С виду — буханка, внутри — как газель, холодно — как в морозильной камере. Встряхивало так, что надумав я поесть в электричке, здесь лишилась бы завтрака вместе с душой.

Когда мы вышли… в поле, у меня гудело все тело.

— Мы где?

Сашка указал на торчащий из снега металлический штырь.

— На перекрестке.

— И нас должны встретить?

— Ну да. Отсюда до села еще километров пять.

— Ндааа, — протянула я, оглядываясь. — Далеко бабушка от вас сбежала.

В этот раз мы топтались на морозе всего минут десять. К нам, летя через сугробы, подрулил фургон. С водительского сидения высунулся пожилой мужчина — голова лысая, борода седая, на носу огромные очки. Он улыбнулся и издал непонятный звук.

— Ых-гы-гы! Привет, городские. К Кирсановой, да? Саша, да? Как вырос! А это я, дядя Кеша! Узнал? Добро! Ну, залезайте!

Дядя Кеша, не переставая болтать, закинул наш багаж в кабину, в которой как-то не очень приятно пахло. Когда мы уселись, а водитель пошёл "проверить колёса, чтоб по дороге не отвалились", я спросила.

— И бабушка Кирсанова?

Сашка кивнул.

— Отца у меня по бумагам нет, мать дала свою фамилию.

Я открыла было рот, но водитель, ввалившись в кабину и дыхнув перегаром (так вот чем всё провоняло!) выдал.

— А че вам дома не сидится, бестолочи?

От такого обращения растерялся даже Сашка

— Кхм… Ну… У бабушки давно не