Остров Разочарования - Лазарь Лагин

Негры понесли Сморке не к тропинке, ведущей в деревню, а к обрыву на противоположной стороне площадки. Потом, значительно позже, Егорычев узнал, что именно здесь, на северной обочине площадки, ровно в двухстах пятидесяти шагах от северо-западной оконечности пещеры, было постоянное, освященное трехсотлетним обычаем место казней на острове. Предания сохранили память о четырех казнях за эти три столетия. Казнь ефрейтора войск СС Альбериха Сморке должна была стать пятой по счету.

Пока Сморке, продолжавшего извиваться и кричать (он теперь кричал голосом сильным и зычным, словно выпь), держали в двух шагах от обрыва, Гамлет Браун, взволнованный и торжествующий, выкрикнул несколько фраз:

- Мы не звали тебя к себе, на остров Разочарования (так Егорычев и его спутники узнали наконец название острова, на котором они находились). Ты пришел незваный... Ты убил старую Китти и ее внука, и Майкла Блэка, и Сэма Черча, которые тебе не сделали ничего дурного. Ты сжег мой дом и еще два дома... Человечество не может тебе простить этого. Иди в море; из которого ты к нам прибыл!.. [Любопытно отметить, что, как и обитатели многих других более или менее изолированных островов - от самого глухого из архипелага Новой Гвинеи и до самого оживленного из Британских островов, население острова Разочарования было твердо убеждено, что именно оно и только оно представляет собою то, что можно было в этом мире назвать человечеством. Для жителей острова Разочарования может, правда, служить извиняющим обстоятельством, что, столетиями отрезанные от всего остального мира и ничего не знавшие о его существовании, кроме подернутых густой дымкой времени неясных легенд, они искренне считали свой остров единственной реальной населенной частью мира, а следовательно, и ее центром. (Л. Л.)]

- Аминь! - набожно заключили негры, истово раскачали онемевшего от ужаса убийцу и швырнули его с обрыва.

Таким необычным путем покончил свои счеты с жизнью ефрейтор Альберих Мариа Сморке, бывший кельнер в офицерском публичном доме при дивизии СС «Мертвая голова».

Все это, с момента появления Сморке на внутренней стороне площадки и до исчезновения его за обрывом на противоположной, внешней стороне, вряд ли заняло больше времени, чем нужно, чтобы прочесть описание этих событий. Поэтому Цератод и Фламмери, проснувшиеся при первых воплях Сморке и одевшиеся с наибольшей доступной им поспешностью, все же выскочили из пещеры лишь тогда, когда Сморке уже лежал на дне океана.

Фламмери, показавшийся раньше своего достойного коллеги, не произвел на негров особенного впечатления. Это был для них всего лишь один новый белый. Но Цератод чем-то поразил их воображение.

Они удалились в сторону и о чем-то оживленно зашептались. Минуты через три они вернулись, из их рядов выступил Гамлет Браун, видимо ходивший у них в вожаках, робко откашлялся и обратился сразу и к Егорычеву и к стоявшему рядом с ним Цератоду, обросшему густой и довольно длинной рыжей щетиной:

- О достойнейшие милорды с желтыми бородами! У нас возникло сомнение. Скажите нам, кто из вас двоих прибыл сюда с Луны?

- То есть как это с Луны? - растерялся Егорычев. И тут на Цератода напало вдохновение.

- Это я прибыл с Луны! - сказал он и скрестил руки на груди. Он скрестил руки не так, как это делал Наполеон Бонапарт, а так, как скрещивают руки на картинках в душеспасительных книгах древнехристианские святители.

Негры благоговейно упали на колени:

- Аллилуйя, аллилуйя, Христос вернулся на землю! Дождались-таки второго пришествия!.. Дождались!..

II

Как и накануне, когда они впервые увидели рыжеватую бородку Егорычева, негры тотчас же вскочили на ноги и, обмениваясь на ходу ликующими восклицаниями, стремглав бросились по тропинке вниз, в деревню.

Пока они добежали туда, пока они сообщили односельчанам о желтобородом человеке, о котором достоверно известно, что он спустился на остров Разочарования с Луны (он сам об этом сказал!), пока утихомирились и вошли в более или менее нормальное русло восторги островитян по этому поводу, пока неистовый рев труб и Звонкая трескотня барабанов собирали народ на новое торжественное шествие и пока эта процессия с барабанным боем дошла наконец до площадки перед пещерой, Егорычев в присутствии Смита и Мообса имел неприятный разговор с Фламмери и Цератодом.

Речь шла о казни ефрейтора Сморке.

Мистер Фламмери, получив краткую информацию о случившемся из уст Мообса, заявил в самой решительной форме протест.

- Я не могу себе точно представить, какое было бы мое мнение, - сказал он, опираясь на явное сочувствие Цератода, - но я вынужден самым резким образом протестовать против того, что вопрос о выдаче этого несчастного десятку озверелых дикарей был решен без тщательного, спокойного и всестороннего рассмотрения этого вопроса всеми нами коллегиально и на единственно возможных демократических основах.

Еще до того как капитан санитарной службы раскрыл рот, Егорычев знал, что тот скажет и что тот думает. Больше того, он знал, также, что если бы вопрос был поставлен на обсуждение, то даже в случае, если Смит встал бы на его сторону (а он мог и воздержаться), больше половины голосов (три из пяти) были бы против выдачи «белого» бандита. Именно поэтому Егорычев и не мешкал с передачей его в руки островитян. Но как он ни привык уже, казалось, к политической и нравственной физиономии своих товарищей по несчастью, его все же едва не вывел из себя неприкрытый смысл заявления Фламмери. Однако он сумел взять себя в руки и дал объяснения таким ровным и безмятежным голосом, словно всегда считал и Фламмери, и Цератода, и Мообса своими бесспорными и неизменными единомышленниками.

- Понимаете, надо было немедленно решать. У нас не оставалось времени на совещание.

- Я предлагал, прогнать этих черномазых ко всем чертям, мистер Фламмери, - пожаловался Мообс своему могущественному земляку, - а этого немца...

- Не немца, а эсэсовца. Это совсем не одно и то же, - поправил его Егорычев на редкость ровным голосом.

- Не вижу никакой разницы, но пускай будет по-вашему... а эсэсовца посадить в каталажку к его коллегам. Вот и Смит...

- Я ничего не говорил, мистер Мообс, - сухо заметил кочегар, - считайте, что из троих присутствовавших двое были за выдачу этого прохвоста.

- Ого, Смит, что-то вы чересчур безоговорочно стали принимать сторону мистера Егорычева! - промолвил с деланной улыбкой Цератод. - Вам не стоило бы так быстро забывать, что вы англичанин.

- По совести говоря, сэр,- кротко и как бы извиняясь отвечал кочегар, - по совести говоря, я не полагал, что, раз я англичанин, я обязан быть против мистера Егорычева даже тогда, когда наши мнения совпадают. Мне искренне жаль, если это дает вам основания усомниться в том, что я добрый англичанин. Право же, вы ошибаетесь, мистер Цератод.