Колодцы предков - Иоанна Хмелевская

– Что все это значит? – назойливо спрашивала Люцина. – Может, он свалился туда случайно?

– Он был не один, – пробормотал Марек. – С каким-то человеком.

– Следующая жертва, защищаясь, его спихнула, – выдвинула я предположение, пытаясь сохранить концепцию.

– А родственников и обвиняемых больше нет, – неуверенно заметила тетя Ядя.

Люцина холодно посмотрела на нее:

– Могло случиться и так, что преступление совершил кто-то не из нашей семьи. Бывали и такие случаи...

Моя мамуся подавила возникающий скандал в зародыше:

– Ну, и что там внутри? – нетерпеливо спросила она, заглядывая в колодец. – Они сказали, зачем туда лезли? Что там?

– Остатки наследства от вашей бабушки, – загробным голосом ответил Марек.

– Как это, остатки?..

– Мизерные остатки, надо заметить...

– На секунду все онемели, зато потом все вместе обрели голос и способность двигаться. Не существовало теперь такой силы, которая смогла бы удержать нас от штурма колодца. Михал Ольшевский свалился внутрь вниз головой, но к счастью успел зацепиться за лестницу, и мы смогли его вытащить. Разъяренная Люцина обзывала нас дебилами, недотепами и растяпами, которые не способны спуститься в дурацкую яму. Моя мамуся требовала немедленного изучения дна, не обращая внимания на то, что на этом самом дне находятся работники милиции, и запихивала в колодец отца. Тереза ругала всех без разбора. В конце-концов, как-то удалось овладеть ситуацией и ознакомиться с трагическим состоянием дел.

На дне колодца лежал большой, окованный железом деревянный ящик. Труп гробовщика лежал на нем. Когда гробовщика достали, оказалось, что ящик разбит...

Клад имел такие размеры, что не помещался на дне в нормальном положении, а стоял торчком, на одном боку. Второй бок, верхний, был разбит. В замшелом дереве была пробита громадная дыра, через которую вытекло наше наследство. Преступник вытянул столько, сколько смог и сколько успел, оставив в глубине ящика только то, до чего не смог дотянуться, или то, что не пролезло в дыру. Мы тоже не смогли этого достать, пришлось ждать, пока извлекут ящик.

Милиция и сама интересовалась находкой, поэтому ждать пришлось недолго. Михал Ольшевский, то бледнея, то краснея, с набожным восхищением приступил к выгребанию остатков из замшелого чудовища. Вокруг собралось как минимум двадцать человек, которые затаив дыхание всматривались в легендарное сокровище.

Дрожащими от волнения руками, Михал вытянул громадный семирожковый подсвечник, поднос размером с мельничное колесо, комплект столовых приборов, в котором ножи ничего не резали, ложкой можно было свалить буйвола, а вилками разбрасывать по полю навоз, часы в стиле рококо в отличном состоянии, которые хоть и не ходили, но имели целый циферблат и все стрелки, немного бижутерии, украшенную шкатулку, в которой лежал веер из настоящей слоновой кости, несколько монет из разных металлов и картину в когда-то золоченой раме. Несомненно, это был портрет прабабкиной бабушки, но невооруженным глазом этого различить было нельзя, пребывание в колодце не пошло картине на пользу. Последним, с самого дна, он вытянул плоский, длинный металлический ящичек. Некоторое время он возился с замком, а все остальные следили за его руками.

– Вот тебе твои триста жемчужин! – вдруг зло обратилась к Терезе Люцина.

– Вот именно, – съязвила Тереза. – Это достойно того петуха за одиннадцать гектаров...

– Подождите, а вдруг там колье... – показывая на Михала, просипела тетя Ядя.

– Какое колье?

– Не знаю. Бриллиантовое...

– Ха-ха! Скорее дедовский табак...

Михал наконец-то открыл ящик. Внутри не было ни колье ни табака, а только сложенная вчетверо бумажка. Он вынул ее и расправил, бросив ящик.

– Копия списка, – пробормотал он. – С примечанием, кому отдать... Если что...

Тетя Ядя подняла брошенный ящичек и стала его рассматривать. Люцина злорадно захохотала:

– Я же говорила, кому как, а у нашей семьи с этим сокровищем получится, как у Заблоцкого с мылом. А вы думали, что триста жемчужин так вас и ждут! Вторые золотые прииски за шесть долларов!...

Обиженная Тереза пожала плечами и с достоинством покрутила пальцем у виска. Михал Ольшевский, внезапно ослабевший, уселся на кучу камней, и в отчаянии обхватил голову, не выпуская из рук бумаги.

– Боже!.. – стонал он. – О, боже!.. О, боже, мой!..

– Как это? – сказала моя мамуся с безграничным разочарованием. – Уже все? А где остальное?

– О, боже! – шепотом выл Михал.

– Остальное забрали конкуренты, – объяснила я, не пытаясь скрыть разочарование. – Черт. А так хотелось посмотреть на этот бокал...

Сташек Бельский стоял над разбитым ящиком. Он пошевелился, посмотрел на Михала, на остатки сокровищ, еще раз на Михала:

– Я этой сучке голову откручу, – произнес он стиснув зубы.

Потом опомнился и поспешно добавил:

– Лично откручу. По службе.

– О, боже! – душераздирающе стонал Михал, по-видимому, неспособный придумать другие слова.

Все другие слова придумали родственники, наконец-то вышедшие из состояния остолбенения. Первой жертвой вернувшихся сил стал отец, который напрасно начал раскапывать колодец, а за ним Марек, не разрешивший продолжить раскопки. К счастью, во всеобщей суматохе никто из них не расслышал ругательств и оскорблений, выкрикиваемых хоть и громко, но неразборчиво. Франек рвал волосы на голове, обвиняя себя в том, что сокровища пропали из-за его уборки. Люцина с сатанинским хохотом издевалась над всеми и милицией в том числе. Сташек Бельский, у которого пытались узнать загадочное значение его последних слов, как всегда сбежал. Марек, злой как бык, коротко раскритиковал себя:

– Давненько я не попадал в такое дурацкое положение, – зло сказал он, направляя свои слова куда-то в пространство, после чего отправился за сержантом Бельским.

Страсти, разгоревшиеся на остатках семейного наследства, утихли только к вечеру. Энергичная деятельность властей, которые только теперь поверили в существование прабабки и ее наследства, привела к многочисленным ценным открытиям. Беглецы вернулись, объяснения обрушились лавиной, и интерес заглушил сожаления по утрате.

Сержант Бельский сразу же сообщил, что чувствует себя лично ответственным за наше пропавшее наследство. Он сам доставал документы из-под пола в подвале, сам посоветовал закрыть колодец тяжелым предметом, и сам не предвидел последствий. Он слишком поздно сопоставил события.

– Адам Дудек – мой родственник и порядочный человек, – решительно начал он. – Но его жена – это хищная гангрена, такая жадная до денег, что не дай бог. Я должен был догадаться, что она что-нибудь скомбинирует. Она одна могла показать все тому, кто крутился здесь в прошлом году, по описанию он подходит точь-в-точь, зовут его Джон Капуста, чтоб ему пусто было. Я прижал эту заразу, и она все рассказала...

Дело очень заинтересовало нас, поэтому Сташек Бельский прижатый вопросами, немного злой, немного гордый собой, выдал подробности этого «прижатия». Он отправился к Хане Дудковой и решил добиться успеха внезапностью:

– Очень странно, что вы не смогли продать эти бумаги тому человеку, который к вам приходил. – Недовольно сказал он без всяких предисловий. – Этому, как его там, Капусте. Он хоть заплатил за прокат?

Известия о сенсационных событиях в хозяйстве Франека разошлись по округе со скоростью стрелы, и Ханя о них знала. Сокровища из колодца выросли до таких размеров, по сравнению с которыми сезам выглядел просто угольным ящиком. Ханя связала в уме факты, прикинула стоимость бумаг, происходящих из ее собственного подвала и сильно разозлилась.

– Заплатил! – яростно набросилась она на Сташека. – Он мне и гроша не дал! Говорил, что для него это ничего не стоит, сволочь такая! Задаром читал, а еще и записывал! Простить себе не могу!

– Понятно, – ехидно сказал Сташек. – Вы остались в дураках, а он сбежал со всем добром. На вашем месте, я бы не упустил возможности поймать негодяя и все у него забрать. Пусть и ему ничего не достанется!

– Лишь бы его поймать!...

– Это не сложно. Вы запишите в протокол, когда он это читал и сколько времени, и уже появятся основания для его задержания. Он отучится мошенничать!

Таким простым методом, в течение двух минут, сержант получил поддержку горящей местью Хани, которая за полчаса до этого поклялась себе, что ни какая сила не вырвет из нее ни одного слова о Джоне Капусте. На половине признаний она опомнилась настолько, что отреклась от желания продать документы, мотивируя свои действия обычной, невинной любознательностью. Злой на нее Сташек Бельский принял эту версию исключительно из-за лояльности по отношению к родственнику.

– Я даже посадить ее не могу, – произнес он с искренним сожалением, – нет оснований. А если разобраться, это она вызвала весь этот переполох...