Полет к солнцу - Михаил Девятаев

- Разойтись! - И все поняли, что это был приказ, и исполнение его безоговорочно.

Мы возвращались к своим баракам, держа в руках долбанки. Редкие высокие сосны, казалось мне, поздравляли меня с праздником, Слышен был мерный шум морских волн, набегавших на пологий берег острова. Луна то появлялась, то вдруг пряталась среди туч, будто играла с ночью в прятки.

До сих пор, когда я взбирался на свой этаж под самую крышу барака и ложился в свой ящик-кровать, каждую ночь грызла меня горькая тоска одиночества.

И вот теперь я вошел в общество смельчаков, которые не шепотом, а вслух ведут разговоры о победах наших войск, о городах Польши, Венгрии, за которые сегодня ведет бои наша могучая Советская Армия. Эти люди знают все подробности покушения на Гитлера. Они живут великими тайнами и большими интересами. С ними я и буду искать пути к вражескому самолету, чтобы вернуться на Родину.

Пришла зима

Поползли низкие тучи, пошел снег. Лес и море стали будто темнее. Еще тяжелее стало жить заключенным. От холода мы кутаемся в бумажные мешки, наматываем на себя все, что можно.

Стужа особенно донимала утром, когда, раздетые до пояса, мы выбегали во двор, чтобы проделать упражнения физической зарядки. Затем бежали к умывальнику и, протиснувшись к трубе, пробитой во многих местах, подставляли свое худое, посиневшее тело под острые струйки ледяной воды.

На аппельплаце заключенных непременно осматривал комендант, В теплой шинели, сапогах, перчатках, обходил он каждый ряд с фронта и тыла. За порванную одежду - удар нагайкой, за плохую выправку, нестроевой вид кулаком в лицо... Только после всего этого комендант выходил на середину плаца и спрашивал:

- У кого есть жалобы?

Тысячи людей молчали.

- Кто болен? Кто плохо себя чувствует?

Молчание.

В первые дни во время такой процедуры кое-кто из больных доверчиво признавался в своем недомогании. Ему приказывали сделать шаг вперед; подходил врач, высоким приказывал наклониться, ибо сам был мал ростом... Оттянув веки, заглядывал в глаза и, каким бы больным ни был человек, вызывал двух "санитаров". В мгновение ока прибегали они с ведром холодной воды и выливали ее на голову заключенному...

Сейчас больные молчат. Ветер кружится и бросает в лицо хлопья снега. Туманы закрыли аэродром. Жизнь на нем замерла. Работа в "планирен-команде" на ветру, среди болота, с лопатой и деревянным молотом уже свела в могилу нескольких наших товарищей. Я чувствовал, как ежедневно таяли и мои силы. Начали пухнуть ноги.

* * *

Я заметил, что часть знакомых мне по Заксенхаузену и новых заключенных стали одеваться теплее. Мой земляк Фатых однажды утром поддел под байковую куртку теплый и модный свитер.

- Где взял? - спросил я его.

- Далеко ходил, - ответил он, оглядываясь вокруг.

- Что значит это?

- Меня теперь на машинах возят. Пойдешь в "бомбен-команду?" - вместо ответа на мой вопрос спросил Фатых.

- Пойду, - быстро согласился я.

- Там пахнет царством небесным, - опять иносказательно прозвучали его слова.

У меня было время подумать, чтобы расспросить других о деятельности загадочной "бомбен-команды". Работа в ней - опасное дело, я это знал, но оказалось, она выезжает за пределы лагеря. Такая возможность меня устраивала: работавшие в ней находят в руинах теплую одежду, куски хлеба.

Вечером Фатых принес мне сухой, словно таранка, колбасы, завернутой в обрывок свежей газеты.

- Ешь и читай. Полный комфорт. - Сказав так, он поведал мне, как его команда обманывала охранников и целый день ничего не делала, отсиживалась на дне ямы, около неразорвавшейся бомбы.

- Вахманы боятся нос сунуть, - продолжал он свой рассказ. - Стоят себе метров за двести и наблюдают, лишь бы мы из ямы не вылезали.

Через несколько дней я сидел в кузове рядом с Фатыхом, и машина везла нас по вязкой лесной дороге в неизвестном направлении. Колючая проволока давно осталась позади. Здесь я услышал, что наша команда - пятая по счету... Четыре предыдущие взлетели в воздух.

Высадили нас на некотором расстоянии от двухэтажного полуразрушенного дома, окруженного руинами. По всему было видно, что селение разрушено недавно. Нам выдали лопаты, кирки, ломы и под охраной солдат и овчарок повели к объекту.

Солдаты показали, где, в каком доме находится невзорвавшаяся бомба, потом долго инструктировали тех, кто должен был вынимать взрыватель. Строго приказывали передавать им все ценное, что будет найдено в доме.

Один за другим со своим тяжелым снаряжением мы поползли в пролом. Команда наша состояла исключительно из советских людей. Когда пришли на место работы, кто-то сказал:

- Это, друзья, наша территория. Ни один эсэсовец не ступит своей гадкой ногой на нее. Здесь мы работаем на самих себя. "Кто это так разумно рассуждает?" - удивился я. Это был музыкант Саша Воротников.

Необыкновенно опасная работа: бомба прошла все этажи и застряла под полом нижнего. Ее надо откопать и обезвредить. Каждое твое движение должно быть точным, каждый кусок кирпича, рамы, стекла, домашней утвари нужно вытянуть и переложить так, чтобы не задеть бомбу...

Населения в таких домах нет. Мы приступили к делу. Вот уже очистили одну площадку и теперь на нее будем складывать все, что достанем снизу. Пошли глубже. Нас уже не видно, и мы ничего не видим, кроме потрескавшихся стен с цветным накатом, следов от картин и ковров, оборванного шнура. Холодный пот выступает на многих лицах работающих. Сердце тревожно стучит в груди. Становится страшно от мысли, что где-то под нами огромной разрушительной силы бомба, которая притаилась и только ждет, чтобы ее неосмотрительно качнули... Фашисты посылали нас на смерть... Опасность и мобилизует нас, и отнимает у нас последние силы. Не найдем ли хоть что-нибудь из съестного?

Кто-то пытается нарушить грустное однообразие веселым разговором:

- Обязательно что-то найдем, раз здесь люди жили...

- А может, их давно с острова вывезли. Откуда ты знаешь?

- Мой товарищ ездил сюда неделю и привозил кое-что.

- Где он теперь?

* * *

На третий день работы в "бомбен-команде" показался стабилизатор. Мы замерли. Началось самое сложное: по камешку, по щепочке очищали "толстую даму". Так заключенные называли бомбу. В доме мы нашли полные шкафы одежды, консервы, спрятанные про запас заботливыми норвежками. Кое-что передали бригадиру-немцу, сидевшему около вышки и наблюдавшему за нами в бинокль.

В развалинах мы прежде всего искали оружие. Это было тайной всех вместе и каждого в отдельности. Нам бы найти хотя бы один пистолет, пронести в барак. Я до крови изодрал руки, разгребая самые укромные места заваленных квартир, но оружия не нашел.