Повод для убийства - Владимир Григорьевич Колычев

коротнуло. Холодное вино они пили уже в постели, куда их зашвырнуло взрывной волной. Там же и курили.

– Не брошу, пока ты не скажешь нет! – затягиваясь, предупредила она.

– Нет наркотикам?

– Нет войне!.. Чем тебе не нравится мирная жизнь?

– Мирная жизнь наступает после войны.

Альберт ничуть не сомневался в том, что убьет Лариянова. Во всяком случае, попытается это сделать.

– Война… Война не нужна… Хотя…

– Что – хотя?

– Мои родители погибли. Купили новую машину, а в ней дефект. Вроде как производственный брак… А может, и не брак. Может, кто-то нарочно тормоза испортил… Хотела бы я знать, кто это сделал. Хотела бы отомстить!.. Пятнадцать лет прошло, а я все равно хочу убить этого подонка!..

– Но не знаешь кого.

– Не знаю… И стараюсь забыть… И ты постарайся забыть.

– Постараться забыть? Постараться могу, а забыть – вряд ли…

– Кстати, у Лариянова здесь дом недалеко. В Сочи. До него два часа на машине.

– Он сейчас там?

– Сейчас нет, но когда-нибудь будет, – пожала плечами Оксана.

– И где этот дом?

– Забудь!.. И Кристину свою забудь. Теперь я твоя Кристина!

– Ты Оксана. Ты моя Оксана, – покачал он головой.

Кристину ему никто не заменит. Кристина всегда будет рядом с ним. Она по левую руку, Оксана по правую. По левую руку – это там, где сердце.

– Но твоя?

– Только моя, – кивнул.

После третьей бутылки вина их потянуло на подвиги. Оделись и отправились к морю, спустились, как предполагалось, быстро, а обратно поднимались медленно, тяжело. Зато ночное купание удалось. И место хорошее нашли, и вода оказалась теплой, что вовсе не удивительно.

Домой вернулись довольные всем, даже собой и усталостью. Альберт ключом открыл калитку и на мгновение остолбенел, увидев белобрысого возле машины. В руках он держал топор. Взгляд безумный, невидящий.

– Эй!

Машина пока целая, но белобрысый смотрел на нее так, как будто мысленно зачитывал приговор. Вот-вот он мог приступить к его исполнению.

Приближение Альберта сосед заметил не сразу, отреагировал, когда он подошел на расстояние удара. Повернулся к нему резко, мощно, рука с топором опасно распрямилась, не увернись Альберт – лежать бы ему с проломленной головой.

Он ушел от удара, перехватил руку, ногой ударил под колено, затем кулаком в голову. Топор вырвал, руку заломил, заставив безумца взвыть от боли.

– Ты кто такой, придурок?

Белобрысый кивнул, как будто давал понять, что услышал вопрос. И ответил на него, но в каком-то своем измерении, вслух ничего не сказал. Альберт уложил его на спину, заглянул в глаза, а они абсолютно невменяемого человека. Похоже, парень набрался сверх всякой меры. Алкоголем от него не пахло, неужели наркотиком накачался? Только торчков им по соседству не хватало.

Парня кое-как привели в чувство, милицию вызывать не стали, отпустили с миром. А утром сосед появился снова, насколько вменяемый, настолько же и жалкий.

– Слушай, братан, ты мне снился или я реально к тебе заходил? – спросил он, потрогав разбитую губу.

– Больше не заходи, не надо. – Альберт смотрел ему в глаза, но видел и руки, и ноги.

Пусть даже не рассчитывает на неожиданный удар.

– Да нет! Просто вчера накрыло…

Белобрысого и сейчас кумарило, пока не ломало, но все к этому шло. Потому он и сорвался с места – в поисках чуда.

– Да я понял.

– Бадягу какую-то подсунули, глюкануло не по-детски. Так я нормальный товар беру, просто с бабками сейчас проблемы… Тебе не надо? А то я шмаль хорошую могу подогнать!

– Не надо.

– Да ладно тебе! Попробуешь, может, понравится.

– Себе хорошую возьми! – сказала вдруг Оксана. – Чтобы не глючило!

Положив руку на плечо Альберту, она протянула белобрысому пятитысячную купюру. Тот потянулся, очумев от такой щедрости, но Оксана одернула руку.

– Сначала как зовут? Имя, фамилия?.. Если еще раз перемкнет, мы тебя в милицию сдадим. Больше жалеть не будем.

– Да не, нормально все будет! – облизнув пересохшие губы, пообещал торчок.

Оксана деловито достала из кармана блокнот, ручку, узнала и записала фамилию, имя, отчество, год рождения. Только тогда вручила Толику пятерку.

– И что это было? – спросил Альберт, когда торчок ушел.

– Может, правда человека заглючило, возьмет хорошей дури, закроется в доме.

– И это говорит следователь прокуратуры?

– Это говорит баба, которая счастлива со своим мужиком, – улыбнулась Оксана. – И мне все равно, что там и с кем происходит. Лишь бы к нам не лезли.

– К дикарям? – улыбнулся он, обнимая ее за талию.

– Голым и голодным. Свободным и счастливым.

Они зашли в дом, закрыли за собой дверь на защелку. Они хоть и дикари, но свои личные радости держат под секретом.

Глава 18

Крыльцо как капитанский мостик, ветер в лицо, воздух пахнет морем. Кайф! Жаль только, что само море далеко. И соседский дом портит вид. И Толик Астафьев из этого дома вышел, увидел Альберта, помахал рукой. И крикнул так, как будто его кто-то ждал:

– Сейчас!

– Крестника принимай! – Альберт повернулся к Оксане, которая выходила к нему.

– Неужели Толик?

– За добавкой идет!

Астафьев уже открывал калитку из своего двора, сейчас будет ломиться в чужую дверь.

– Ну так на три дня же хватило! – Оксана полезла в сумочку, достала кошелек.

– Это типа налог на спокойствие?

– Ну не переезжать же… Мне здесь так хорошо!

Оксана подняла руки, махнув ими, крутанулась вокруг своей оси, выражая восторг. Хорошо им здесь, живут душа в душу. И войны никакой не хочется. Так что Оксана права, от наркомана лучше откупаться. Две пятеры уже заглотил, почти на неделю хватило.

Астафьев не быковал, но и жалким, как в первый раз, уже не выглядел. Подмигнул Альберту, забрал деньги и был таков. Как будто так и надо. Ну не сволочь!

Вслед за ним ушел и Альберт. В магазин. Загрузился под завязку, вернулся в дом, засыпал в мангал угля, разжег. В девять уже стемнело, жара спала, лавочки в беседке жесткие, его это ничуть не смущало, а Оксана подложила под себя подушку. Они ели шашлык, пили вино. Действительно, не жизнь у них, а малина. Причем ни разу не воровская.

– И уезжать никуда не хочется, – прижимаясь к нему, сказала Оксана.

– А кто куда уезжает? – не понял он.

Разморило его на отдыхе, расслабился он, третью бутылку только начали, а уже в сон клонит. Да так, что ни идти никуда не хочется, ни, тем более, ехать. А они собирались на ночное купание, во всяком случае, Оксана озвучивала пожелание.

– Пешком пойдем? – спросила она.

– На море?

– К Лариянову. Дом у него в Сочи.

– Два часа на машине?

– И он твой!

– Дом?

– Лариянов!

– Хорошо бы! – широко зевнул Альберт.

– Поедем?

– Убивать?

– А что, слабо?

– Это ты меня проверяешь?

– А если я и сама хочу его убить?

– За что?

– Может, он приставал ко мне? Или даже спал со мной. Заставлял спать. Он же не родной отец.

– Ты это серьезно? – встрепенулся Альберт. Даже сон как рукой смахнуло.

– А если да?.. Ты же его и за это убьешь?

– Я его по-любому убью!

– И за меня тоже?

– И за тебя тоже!

Альберт вдруг увидел Лариянова. Он стоял в своей чертовой галерее, смотрел на картину – смерть с косой под водопадом. В позе купальщицы. Но не голая, в своем балахоне. Смотрит на Альберта, кивком указывает на Лариянова. Пора заканчивать с ним, только в руке почему-то не нож, а бокал вина. И сам он сидит уже в беседке. Где-то рядом пронзительно стрекочет сверчок. И Оксана рядом, сидит, смотрит в темноту, разбавленную мерцанием светлячков.

– Убью! – сказал он, подтверждая свои слова.

Оксана вздрогнула, повернула к нему голову, в руке бокал вина.

– Кого?

Похоже, он успел заснуть и проснуться. Но сон не отступал, снова всей тяжестью навалился на него.

– У тебя глаза закрываются, – сказала она. – Может, спать пойдем?.. Завтра на море сходим.

Альберт кивнул. У них впереди целая жизнь, и все в их распоряжении: хотят голыми по дому ходить – не вопрос, купаться в море – какие проблемы? А сейчас ему просто хочется спать, почему он должен себе в этом отказывать?

Он кое-как добрался до кровати, лег.

– Уберусь пойду, – откуда-то издалека донесся голос Оксаны. – И приду!

Она могла отправиться к тому же Толику – в поисках приключений. Но Альберт лишь усмехнулся, засыпая. За Оксану можно не переживать…

Ночью ему приснился сон. Он почему-то сидел на стуле, скотчем привязанный к спинке. И Лариянов сидел, но в кресле, лицом к нему. Альберт пытался