Мой личный враг - Елена Звездная

– Ясно, – я совсем сникла.

Видать, ждет меня безответная любовь. Эх, пойду по стопам Василены Владимировны, глядишь, и мне на каком-нибудь ромашковом поле повезет.

За окном снова прогремело «Ярослава!», я даже вздрогнула.

– И долго он так орать будет? – спросила я.

– Сейчас выдохнется и сознание потеряет…

Я аж подскочила, а Повелитель хохочет:

– Успокойся, Ярусик, стражи не зря за ним гоняются, успеют подхватить. А если и нет, то что ему сделается? Его сейчас при всем желании не убить.

– А есть такое желание?

– Нет, пока.

– Хорошо-то как.

– И не говори, Ярусь.

В двери постучали, вошел деда. Я к нему прямо с кресла и рванула, на ручки попала, и там и уснула, пока они о чем-то с Темным Властелином беседовали на своем, на древнем, языке.

А вот с мамой дома разговора не получилось, я ей прямо сказала:

– Мама, все сложно! И у меня безответная любовь, и пошла я залечивать раны истерзанного сердца!

Так как дома шли активные боевые действия между мамулей и дедом, то меня особо никто не задерживал. Когда я с пожеванным саквояжем покидала дом, в небе удалялись две черные точки – это братики стремительно вспомнили, что давно не были у бабушки со стороны мамы и срочно решили навестить ее, пожить у нее… дней десять. Папа провожал меня печальным взглядом, деда откровенно пасовал, понимая, что у мамули сейчас период затишья перед бурей, а точнее, она ждала, пока дети отлетят подальше. Собачки и вовсе с утра сидели в драконнике и не высовывались.

А все дело в чем – меня как похитили, мамочка пришла в ярость. Деда и папа пытались втолковать, что все хорошо, но при этом дед обмолвился о магии крови – и с трудом сбежал от разъяренной мамули, она-то наивно полагала, что дело только в помолвке. Мама, когда дело касается детей, просто звереет, так что дедушку жаль, если честно. Последний раз подобный скандал имел место, когда деда был против брака Антуана. Мама победила в кровопролитной войне, не пролив и капельки собственной крови, дед подсел на валериану и маминого кота на нее подсадил, братец заключил помолвку с любимой. Ну тогда-то я была полностью на стороне мамы, а сейчас дедушку стало жалко. В общем, я не выдержала.

– Дед, – кричу у ворот, – забыла совсем, тебя бабуля видеть хотела.

Демон встрепенулся, ожил и с надеждой спросил:

– Правда?

Мамуля нахмурилась – жертва могла выскользнуть из загребущих дриадских ручек. Папа сник окончательно, ибо на растерзание только он и остался. Потом вдруг вспомнил, что в идее с помолвкой не участвовал, вновь расправил плечи и плотоядно осмотрел мамулю с головы до ног. Кажется, у кого-то очередной медовый месяц намечается.

– Правда, – вру, причем нагло, – заодно и я слетаю, давно у нее не была.

Счастливый деда, цокая копытами, начал сбегать по ступеням, а к воротам подошел высоким импозантным мужчиной в строгом костюме, разве что глаза бездонно черные, да улыбка чуток клыкастая.

– Мамочка, папочка, счастливенько.

– Ярусь, береги себя! – крикнула мама, наобниматься-то мы уже успели.

– И веди себя хорошо, – сказал папа, обнимая маму за талию.

Мамусь явно собиралась скандал закатить, но, видно, вспомнила, что папа ни в чем противодитячем не был замечен, и тоже его обняла. Махали они нам с дедом как-то синхронно. В общем, было понятно, что они рады от нас избавиться.

Мы с дедушкой торопливо отошли от ворот на сорок шагов, ближе нельзя, иначе из-за охранных заклинаний вектор перемещения может сместиться. А дальше дедушка сам открыл портал, мне даже к кольцу прибегать не пришлось.

– Прошу, – и меня галантно пропустил вперед.

Село Весенние Виснюки располагалось на берегу речушки Утиная. Название свое она получила за счет медленного, даже какого-то ленивого течения, из-за чего вся была покрыта толстым слоем ряски. Именно последняя являлась любимым кормом уток и гусей, оных и разводили в большом количестве селяне. Уток тут было так много, что закономерными были три явления – утром и вечером стада курсировали к реке и обратно, осенью в каждом дворе крылатым эти самые крылья подрезали, дабы пернатые не смылись на юг, ну и босиком по деревенским дорогам никто не ходил.

– От… дерьмо, – выругался деда, наступив в то самое, из-за чего все бегали обутые. – Ненавижу это село!

– А бабушка любит, – парировала я.

И это было неудивительно – бабуля жила на краю села, у самого леса, и от ее домика до лесного озера рукой подать. К тому же это была та часть села, по которой не курсировали перепонолапчатые, так как в лесном озерке, питаемом родничком, не было ряски. А еще там совсем рядом росла малина и ежевика, а по берегам озера и земляника в избытке. В общем, любила я эти места.

– Ярусь, а чем в академии займешься? – спросил дедушка.

– Если честно, то очень приятными вещами, – сказала я.

– Это какими?

Чуть не ляпнула про тыгыдымс. Потом остановилась, достала дневник, увеличила, раскрыла на шестой страничке с конца, угрюмо вчиталась и с тяжелым вздохом показала деду.

– Вот смотри: у Бажены уже шесть ухажеров, у Любавы четыре, у Рогды… ого, двенадцать! У Ярины один, но уже жених, и у них даже тыгыдымс был. Что-то Варвара одна, надо будет разобраться. У Милолики десять, у Белинды шесть…

– Стоп, Ярусь, что за цифры ты мне озвучиваешь?

– Количество ухажеров, дед. Вот смотри, сколько кавалеров у каждой ведьмочки, ну кроме Ярины, но она взяла качеством, а не количеством, у нее сразу жених. А у меня никого нет! Совсем никого…

Деда растерянно на меня смотрит и даже утешить попытался:

– Ярусь…

– Что сразу «Ярусь»? Ты, деда, делов натворил со своей кровной магией, а мне теперь расхлебывай.

– Так разобрались уже, – возразил демон. – Ин Азар Даишессе Арканэ был спасен тобой от гибели, кровная вражда между нашими семьями прекращена. Уже все, Яренка.

– Тебе, дед, легко говорить, – я уменьшила дневник, осторожно в медальон вернула, – а я его… кажется, люблю. А он меня только из-за этой самой магии… И вот знаешь, каково это, когда ты его любишь, даже если и не хочешь, и сердце то замирает, то быстро бьется, но при этом знаешь, что он тебя нисколечко не любит! Больно, деда, и обидно, вот. Как вернусь в академию, тоже себе кавалеров заведу. Много. Вот.

Дальше пошли молча, разве что деда как-то напряженно сопел.

– Что, – говорю, – совесть проснулась?

– Ага. Знаешь, без нее как-то лучше было.

– Неа, не знаю, моя меня как-то и не покидала никогда.

– Ярусь, а бабушка меня точно видеть хотела?

Я усмехнулась и честно призналась:

– Знаешь, дед, а меня даже совесть не мучает.

– Ярослава!

А уж показался домик заветный, с детства мною любимый, я и сорвалась на бег, дедулю ухватив за руку, чтобы не сбежал. Да и как закричу:

– Бабуушка-а-а!

Скрипнула дверь, раздались стремительные шаги по лестнице, и почти сразу распахнулась добротная деревянная калитка. Бабуля моя, ведьма натуральная, черноволосая, стройная, моложавая да ясноглазая. Руки у нее добрые, улыбка будто лечит, а душа такая, словно может весь мир вместить.

– Ярославушка! – крикнула бабушка.

Тут я деду отпустила, саквояж ему вручила, да и побежала втрое быстрее. Так с разбегу бабулю и обняла, а она меня крепче, и не смотри на возраст. Обняла, прижала да и пожурила:

– Ярусик, что ж так долго пропадала?

– А я с дедушкой, – решила сделать дедусю козлом отпущения.

А бабуля мне тихо так:

– Спасибо. А то уж и не знала, как позвать… гордость, знаешь ли.

– Ой, бабушка, знаю.

Ну это она мне так, а ему:

– И хватает же совести у некоторых! – меня бабуля в сторону, сама руки в боки, брови сдвинула, на деда глядит хмуро. – Явился, козел безрогий… тьфу ты, рогатый!

– Всеславушка… – робко начал дед.

Да-а-а, что мама, что бабуля на мужиков страх нагоняют знатно. А дело все вот в чем – дед ревнивый до ужаса, ну как демон. А бабуля ведьма, ей людям помогать нужно, что дитенку, что женщине, что мужчине. Вот придет какой селянин, а у него рана на груди. Он и разденется перед ведьмой до пояса, так нет же, деда это просто бесит. Ну а когда его что-то бесит, ситуация для всех, кроме нас с бабулей, становится травмоопасной. Так, в последний раз дед к бабушке явился, а она ногу старосте лечила… лечить потом было нечего, в смысле, без ноги остался староста. Просто бабушка не знала, что староста на нее давненько заглядывается, да и рану на бедре нанес себе сам. А деда не знал, что бабушка сильно осерчает, коли кому-то на ее глазах ногу оторвут. Вот после того случая уже три года как не разговаривают. Деда уж и ногу селянину вернул да обратно прирастил… правда, глаз подбил, но это мелочи, а бабушка все равно разозлилась сильно.

– Ирод плешивый! – бушевала ведьма.

А я на деда посмотрела, жалко его стало, и я решила вмешаться: