Цирк украденных сновидений - Лорелей Саварин

теперь получила прощение, как будто заполнило ее сердце тем, чего там не хватало. У нее все еще не было никакого решения, но, по крайней мере, Андреа чувствовала, что она не одна в Замечтанье. У нее был брат и новая подруга Пенни. Прошло много времени с тех пор, как она в последний раз заводила дружбу с кем-то. Сама того не осознавая, Андреа пыталась защитить свое хрупкое сердце от того, что ее в конечном итоге бросят и ей будет очень одиноко. Этот маленький, особенный круг детей, взявшихся за руки, придал Андреа уверенности, которая ей сейчас была так нужна. Теперь она как никогда верила, что уже очень скоро они смогут во всем разобраться.

– А теперь пошли, – Пенни отпустила их руки и повела детей к массивной горке.

Передняя часть аттракциона, построенного из изогнутого металлического каркаса, была высотой почти с двухэтажный дом. Изображения, выступавшие над фоном, казались очень реалистичными. Слева располагалось пухлое голубое облако с бровями, глазами, полными щеками, носом и ртом, выдувающим ветер, который закручивался белыми вихрями и находился в середине композиции. Справа был изображен плавающий в небе остров с полосатыми шатрами, часовой башней и яркими цветными всполохами повсюду. Замечтанье. А над островом парило изображение, которое Андреа видела так много раз, пока была здесь. Песочный Человек. Дружелюбный и в пижаме. На картинке он спускался на Замечтанье, подмигивая и улыбаясь, его зонтик был гордо раскрыт над головой, как парашют, на котором он приземлялся в свой дом. Надпись на табличке над горкой, выполненная широкими синими выпуклыми буквами, гласила: «Начало сновидения».

– Сюда! – Пенни повела их в сторону, где текла небольшая река, дно которой было выстлано светло-голубыми бетонными плитами.

Река терялась из виду в стене густого тумана и уходила прямо в темноту аттракциона. Казалось, она текла прямо под горку.

– Вы готовы? – спросила Пенни, явно довольная собой.

– Я готова, – ответила Андреа.

Фрэнсис тоже кивнул.

Пенни подняла брезент слева и отбросила его в сторону. Под брезентом стоял длинный рычаг, воткнутый в землю, похожий на тот, который открывал ворота Замечтанья. Пенни вытянулась как могла и схватилась за рычаг, раскачиваясь на пятках и пытаясь сдвинуть его с места.

– Ну… давай… же! – прокряхтела она.

Рычаг поддался, а Пенни от усилий отлетела, будто от выстрела, и упала в грязь. Фрэнсис бросился было к ней, но Пенни уже поднималась, смеясь над своим падением.

– И так каждый раз! – воскликнула она, отряхивая подол своего платья.

Горка ожила. Теплый свет озарил то, что еще недавно было погружено в тень. Облако заскользило в движении на синем фоне, смещаясь то назад, то вперед и выдувая движущийся волнами ветер. Старик опускался все ниже и ниже навстречу Замечтанью. Огни внизу мигали, ожидая его прибытия в мир цирка.

Серебряная лодка проплыла через реку, остановившись рядом с ними и ожидая, когда они в нее сядут.

Андреа не терпелось разузнать о человеке с часов и понять, что же было такого в этой горке, что заставляло Пенни думать, будто Замечтанье когда-то было предназначено для добра.

Они забрались в лодку и заняли свои места. Пенни села на носу, а Андреа и Фрэнсис разместились вместе позади нее, и лодка осторожно повезла их в «Начало сновидения».

Начало сновидения

Лодка скользнула на поверхность горки и понесла детей на крутой подъем. Казалось, что высота была гораздо больше, чем предполагали размеры горки, но Андреа уже давно ничему не удивлялась в Замечтанье, учитывая то, как это место умело обходиться с пространством и временем. Целые миры содержались внутри небольших цирковых шатров. Дети исчезали из своих домов и проводили здесь десятилетия. Горка могла снаружи казаться невысокой, а при подъеме на нее вырастать до очень больших размеров.

Лодка остановилась в верхней части полотна и начала плавный и медленный спуск. Перед детьми возникла освещенная анимация с людьми, чьи руки двигались вверх и вниз, а глаза мигали. Фрэнсис прильнул к своей сестре, Андреа обняла его одной рукой и крепко держала. Тепло его тела соединялось с ее теплом и проникало в самую глубину ее сердца. Чем бы все это ни закончилось, было так хорошо снова обнимать брата. Защищать его, когда ему было страшно.

На первой декорации одинокий прожектор освещал огорченное лицо ребенка. По стенам позади него стекали слезы. Свет погас, затем вспыхнул снова и осветил еще одного ребенка, на этот раз девочку, сжимающую рваного плюшевого мишку, слезы намочили ее платье. Потом и эта декорация ушла в тень. А прожектор крутился и высвечивал все больше и больше детей, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, пока не осветил всех детей у стены слез.

Они представляли все культуры мира и все самые большие печали жизни: одиночество, горе, голод, нищету, страх, лишение свободы, негодование, физическую боль, непонимание. Все эти дети перестали верить в то, что добро существует, и жили во мраке отчаяния.

Андреа не удивилась бы, если бы свет упал и на ее лицо, и на лица Фрэнсиса и Пенни, потому что они легко вписались бы в ряды всех этих детей из разных слоев общества, которые пережили что-то, что потрясло их до глубины души и лишило всякой надежды. Что-то, что разбило их сердца и сделало их слабыми и уязвимыми. Что сломало их. Что привело их сюда в поисках забвения, в конце концов.

Над ними, почти скрытое за облаком, нависало лицо человека с Башни Сновидений. Его лицо тоже было тронуто печалью, а слезы ручьем лились из его глаз, столь же стремительные и тяжелые, как ливень, словно старик не мог выносить страдания этих детей.

Декорация отступила в тень, Андреа, Фрэнсис и Пенни медленно плыли через арочный проем, вытесанный в скалистой горе, похожий на вход в пещеру, пустую и темную, словно недра земли или темнота ночи перед первыми проблесками рассвета.

Ожила следующая декорация. Андреа узнала на ней некоторые лица из первой сцены – детей, которые пролили реки слез. В этой декорации все дети спали.

Их дыхание было размеренным и спокойным. Дети лежали в подвешенных на деревьях золотых гамаках, которые тихонько покачивались, и колыбельная, сотканная из трелей сверчков, шелеста ветра в листьях и гуканья совы, плотно укутывала их, словно одеяло.

Старик смотрел на них сверху, и его слезинки слились в одну, затем превратились в клубы дыма, которые меняли форму и цвет, становясь то темными, то светлыми. Дым поднимался все выше и выше, собираясь в ночном небе над детскими головами. Выстраиваясь