Боевой путь поэта. Записки кавалериста - Николай Степанович Гумилев

горла, то новым процессом в легких, чему способствовали резкие перемены погоды и тяжелые многочасовые марши.

С 1 мая 1916 года в районе расположения армии в Восточной Пруссии резко похолодало. 6 мая Гумилёв заболел и был эвакуирован в Петроград. Был обнаружен процесс в легких, и его поместили в лазарет Большого дворца в Царском Селе, где старшей медицинской сестрой работала императрица Александра Федоровна, шеф тех полков, в которых служил Гумилёв. Там же он познакомился с великими княжнами Ольгой Николаевной и Татьяной Николаевной.

18 апреля в Петрограде открылся сменивший «Бродячую собаку» «Привал комедиантов». По-видимому, Гумилёв бывал там. 12 и 26 мая в «Привале комедиантов» устраивались поэтические вечера. В середине мая Гумилёв съездил на три дня в Слепнево. Лечение затягивалось, и Гумилёву было предписано отправиться в санаторий на юг.

В начале июня Гумилёв в санаторном поезде уехал в Крым. 13 июня Гумилёв прибыл в Ялту и остановился в санатории в Массандре. В Ялте он встречался с молодой поэтессой О. Мочаловой. Занимался литературной работой, — практически завершил драматическую поэму «Гондла». 7 июля он покинул Ялту и 8 июля был на даче Шмидта в Севастополе у родственников Ахматовой. С женой разминулся на один день.

14 июля Гумилёв вернулся в Петроград. 16.07 был помещен в царскосельский эвакуационный госпиталь № 131 для медицинского освидетельствования и 18.07 признан здоровым. Ему было выдано предписание вернуться в полк, и 25 июля Гумилёв был в Витенгофе, куда в начале июля перевели Гусарский полк.

15

Маргарите Тумповской[125]

Фольварк Арандоль (Даугавпилс). 5 мая 1916 года.

«Мага моя, я Вам не писал так долго, потому что все думал эвакуироваться и увидеться; но теперь я чувствую себя лучше и, кажется, остаюсь в полку на все лето.

Мы не сражаемся и скучаем, я в особенности. Читаю «Исповедь» блаженного Августина и думаю о моем главном искушении, которого мне не побороть, о Вас. Помните у Нитш — «в уединении растет то, что каждый в него вносит»[126]. Так и мое чувство. Вы действительно удивительная, и я это с каждым днем узнаю все больше и больше.

Напишите мне. Присылайте новые стихи. Я ничего не пишу, и мне кажется странным, как это пишут. Пишите так: Действующая Армия, 5 кавалерийская дивизия, 5 гусарский Александрийский полк, 4 эскадрон, прапорщику Н. С. Гумилёву.

Целую ваши милые руки.

Н. Гумилёв».

16

Тихон Чурилин[127] Николаю Гумилёву.

Симферополь 11 мая 1916 года.

«Дорогой Николай Степанович!

Теперь, когда я особенно одинок, лучше всего и нужнее сказать Вам как близко мне Ваше слово о моих стихах (в 10 № Аполлона), как оно дорого. Много было рецензий, почти все доброкачественные, иногда дифирамбические, но слово сказали Вы один. По правде, я не ожидал его от Вас, хоть любил и ценил Вас, поэта. Но разве о Поэзии только сказали Вы? О летописи Тайны, т. е. то, что главное в моем творчестве.

Я желал бы встретиться с Вами, желал бы чтоб Вы написали мне, если есть, что сказать еще.

Спасибо.

Тихон Чурилин.

11. V. 1916 ночью.

Симферополь, Госпитальная, Фельдшерский п.<ереулок>, д.<ом> Маркова, кв.<артира> 8. Т. В. Чурилину.

P.S. Я хотел бы иметь от Вас Вашу книгу, где «Открытие Америки», любимое мне и “Колчан”».

17

Ольге Мочаловой.

Ялта. 8 июля 1916 года.

«Ольге Александровне Мочаловой.

Помните вечер 7 июля 1916 г. Я не пишу “прощайте”, я твердо знаю, что мы встретимся. Когда и как, Бог весть, но наверное лучше, чем в этот раз. Если Вы думаете когда-нибудь написать мне, пишите Петроград, ред. <акция> Аполлон, Разъезжая, 8.

Целую Вашу руку.

Здесь я с Городецким. Другой <фотографии> у меня не оказалось».

18

Матери Анне Ивановне Гумилёвой.

Шносс-Лембург. 2 августа 1916 года.

«Милая и дорогая мамочка, я уже вторую неделю в полку и чувствую себя совсем хорошо, кашляю мало, нервы успокаиваются.

У нас каждый день ученья, среди них есть и забавные, например парфорсная охота. Представь себе человек сорок офицеров, несущихся карьером без дороги, под гору, на гору, через лес, через пашню, и вдобавок берущих препятствия: канавы, валы, барьеры и т. д. Особенно было эффектно одно — посередине очень крутого спуска забор и за ним канава. Последний раз на нем трое перевернулись с лошадьми. Я уже два раза участвовал в этой скачке и ни разу не упал, так что даже вызвал некоторое удивленье. Слепневская вольтижировка, очевидно, мне помогла[128]. Правда, моя лошадь отлично прыгает.

Теперь уже выяснилось, что если не начнутся боевые столкновения (а на это надежды мало), я поеду на сентябрь, октябрь держать офицерские экзамены. Конечно, провалюсь, но не в том дело, отпуск все-таки будет. Так что с половины августа пиши мне на Аполлон (Разъезжая, 8). Я думаю выехать 22-го или 23-го, а езды всего сутки.

Николай Гумилёв с Сергеем Городецким

Здесь, как всегда, живу в компании и не могу писать. Даже «Гондлу» не исправляю, а следовало бы.

У нас в эскадроне новый прапорщик из вольноопределяющихся полка, очень милый. Я с ним, кажется, сойдусь, и уже сейчас мы усиленно играем в шахматы.

Завтра полковое ученье, идти придется за тридцать верст, так что всего сделаем верст семьдесят. Хорошо еще, что погода хорошая.

Пока целую тебя, милая мамочка, целуй Леву, кланяйся всем.

Твой Коля».

Еще летом 1916 года Николай Степанович начал хлопотать о допуске к сдаче экзаменов на чин корнета.

Судя по письмам и его деятельности в Петрограде, Гумилёву важнее был не очередной офицерский чин (хотя, конечно, для его самолюбия это было бы весьма приятное достижение), а возможность отдохнуть, немного поправить сильно пошатнувшееся здоровье, привести в исполнение накопившиеся за время пребывания на передовой литературные замыслы, дописать пьесу «Гондла».

17 августа приказом по полку № 240 Гумилёв был командирован в Николаевское кавалерийское училище. 19 августа прибыл в Петроград.

В сентябре-октябре поэт сдавал экзамены. За сентябрь сдал 11; затем опять попал в клинику, в «Лазарет Общества писателей» с возобновившимся процессом в легких. В октябре, на одном из четырех оставшихся экзаменов, по фортификации, провалился, как и предполагал.

25 октября возвратился в полк.

19

Ане Ахматовой.

Петроград. 1 октября 1916 года.

«Дорогая моя Анечка,

больше двух недель от тебя нет писем — забыла меня. Я скромно держу экзамены, со времени последнего письма выдержал еще три; остаются еще только четыре (из 15-ти), но среди них артиллерия — увы! Сейчас готовлю именно ее. Какие-то шансы выдержать у меня все-таки есть.

Лозинский сбрил бороду, вчера я был с ним у Шилейки — пили чай и читали Гомера. Адамович с Г. Ивановым решили устроить новый цех[129], пригласили меня. Первое заседание провалилось, второе едва будет.

Я ничего не пишу (если