Бермудский треугольник - Юрий Бондарев

— Пожалуй, да, — сказал Андрей, с непроходившей болью в виске соображая, как без грубости (к которой был готов) выпроводить не нужного сейчас Пескова, устроившегося на диване для обстоятельного разговора.

— Что «да»? Вы сказали «да»?

— Мне не нужна ваша помощь, — проговорил Андрей. — С какой стати? И для чего?

Песков подпрыгивающе вскочил, раскинул полы пиджака, задвинул руки в карманы брюк, выпятив обтянутое жилеткой брюшко, его бугристое в красных пятнах лицо стало коричнево багроветь. Не вынимая руки из карманов, он оттопырил локти в крайнем непонимании.

— Но вы серьезный человек и отлично понимаете, вам надо будет умно распорядиться… Я сказал бы — богатством. Вы, надеюсь, не откроете частный музей в мастерской. Вас задушат налогами, вы разоритесь на устройстве… Нескромно предполагаю, что не много денег оставил вам Егор Александрович. Даже не отвечайте. Вы не скажете: куры не клюют. В последнее время Демидов мало продавал, цены упали, а он знал себе цену, извините за каламбур, поэтому в основном жил на пенсию и академические. Мне известно также, что и вы в данное время без постоянной работы… Следовательно, не уйдешь от проклятых проблем. У вас огромная квартира, машина. Дача, правда, давно продана… Все требует средств. Думайте, Андрей Сергеевич. Я смог бы вам помочь.

Он извлек руки из карманов и с видом добросердечного участия вновь по-домашнему устроился на диване, подтягивая брюки и вновь выказывая носки непорочного цвета сирени. Андрей молча смотрел на его багровое лицо, на котором задержанное дружелюбие соединялось с сознанием своей деловой и умственной значимости, выработанное не сейчас, как говорили коллеги деда. Песков, небесталанный, честолюбивый, начавший в авангарде и вскоре переставший баловаться кистью, приобрел известность, успех и деньги через чужие мастерские. Он со вкусом и блеском оценивал чужую живопись, покупая и перепродавая картины собратьев по профессии, тайно влюбленный в цвет и колорит, но отлично знающий и мученический труд и его материальное превращение в ценность.

— Я от души хочу долгой жизни творениям художника Демидова, — говорил Песков, весь излучая доброжелательство. — Честное слово, я бы не хотел, чтобы вы были похожи на молодого наследника, который не знает, что делать с доставшимся богатством. В наши-то смутные времена. Почему вы молчите, Андрей Сергеевич?

— Я думаю, Исидор Львович, — ответил Андрей серьезно. — Вы здорово обрисовали обстановку. Но — вам-то что за забота? Мы не родственники, знакомы, как говорят, шапочно. Чем вы можете помочь и зачем вам хлопоты?

Песков округлил брови.

— Именно я, — прожурчал он обнадеживающим тенорком, — именно я хочу освободить вас от хлопот, любя талант Егора Александровича.

— Каким способом освободить, Исидор Львович? Вы можете сказать конкретно?

— Не могу, а должен, — подхватил Песков живо. — Я хотел бы облегчить ваше финансовое положение. И ради своего удовольствия, из-за любви к живописи приобрести несколько картин Егора Александровича. Ну, предположим, десять или пятнадцать работ, по моему выбору.

— Приобрести, то есть купить? — окончательно уточнил Андрей причину визита Пескова.

— Разумеется, — повинно сник головой Песков, лысина его покрылась капельками пота. — Ваш покорный слуга. Я мог бы приобрести картины за доллары или рубли. По вашему усмотрению. Если вы не возражаете, готов хоть сию минуту выбрать картины. Не лучше ли для дальнейшего разговора нам перейти в мастерскую?

— Нет! — отрывисто сказал Андрей, в то же время сознавая, что отвергает предложение Пескова чересчур опрометчиво: его заработки на машине, его маленький денежный запас и деньги по завещанию, несмотря на помощь Академии художеств, ушли на похороны деда, а жить надо было. — Я… не собираюсь… продавать картины, — договорил он запнувшись. — Я не имею права.

— Ужасно! — вскрикнул Песков, вжимая растопыренные пальцы в остатки седых волос над ушами. — Как вы, безработный журналист, будете жить без денег? Продавать вещи? У вас на руках завещание? Или у вас нет завещания? Или все свое наследие Егор Александрович оставил кому-то другому? Почему вы не имеете права? Что ваши слова значат? Кошмар! Скажите мне правду!

— Какое это имеет значение, — покривился Андрей. — Я не имею права продавать картины. Они не мои.

— А чьи? Чьи же они? — воскликнул потрясение Песков. — Чьи они в конце концов? Ответьте русским языком! Чьи?

— Отвечаю русским языком. Покойного художника Демидова. Он не завещал продавать их. И прошу вас, Исидор Львович, закончить разговор о торговле. Это — все! — сказал Андрей, уже злясь на бесповоротность своего решения. — Я действительно безработный журналист, но, простите, не купец третьей гильдии.

Песков сорвался с места, забегал на коротких ножках по комнате в превышенном изумлении, он задыхался, вскрикивал угарным голосом:

— Психопатия! Нет слов, нет слов! Вы поступаете безумно, по-мальчишески! Я вас не способен понять! Я мог бы облегчить вам всю жизнь! Вы завтра бы стали богатым, независимым человеком! За десять картин я готов заплатить двадцать тысяч долларов или, если хотите, рублями, рублями! Наличными! Я готов расплатиться завтра! Хоть сегодня! Через два часа! «Сикстинскую мадонну» я не написал, но я художник и искусствовед, я разбираюсь в живописи, и я люблю талант Демидова, поэтому хочу приобрести его работы! Почему вы говорите «нет»? Что вам не нравится? Цена? О цене мы можем еще поговорить! Я могу пойти на уступки! Я вам не нравлюсь? Лично я? Моя толстая комплекция? Моя вздорная ссора с Демидовым, которая произошла в мастерской? Пустяки! Мелочи! В чем дело, Андрей Сергеевич? В чем дело? Я открыт, искренен перед вами! Я не ваш враг, я с вами, а не против вас!.. Я не хочу обидеть ни вас, ни себя! Вы разумный же человек! Искусство есть искусство! Деньги есть деньги!

«Да, он искренен, насколько решил быть искренним, и не жалеет себя в доказательствах», — подумал Андрей, видя неестественный ртутный блеск в его вишневых глазах, а когда тот с раздутыми ноздрями, вплотную остановился перед ним в позе, требующей, наконец, окончательного разумения, Андрей спросил нарочито бесцветно:

— Мне как-то странно, Исидор Львович… Почему вы не купили нравящиеся вам картины при жизни Егора Александровича?

— Хотите начистоту? Чистую правду? Чистую, как алмаз!..

— Конечно.

— Это была странность Егора Александровича! Ваш дедушка был очень не прост! Он не продавал мне своих картин, но… — Песков замолк, соображая, стоит ли дальше говорить, и все же договорил: — Но в трудные минуты брал деньги у меня взаймы. Если хотите, вот! Не хотел этого вам показывать…

Он выхватил из внутреннего кармана довольно внушительное портмоне, проворными пальцами цепко извлек сложенный вчетверо листок бумаги, развернул и протянул его нахмуренному Андрею. С невольным колебанием Андрей взял бумагу, тотчас увидел крупный почерк деда и прочитал: «Расписка. Мною взято в долг у Пескова 1.5 миллиона рублей (полтора миллиона), кои верну к концу 1995 года. Егор Демидов. 14 апреля 1995 г».

— Что-то не так, — отсекающим голосом выговорил Андрей, возвращая расписку. — Не секрет, что Егор Александрович не очень любил вас и вдруг… взял в долг? У моего деда был не тот характер, чтобы… изменить себе.

— Так! Это — так! — отрубил крикливо Песков. — У него были сложные обстоятельства и срочно потребовались деньги! Куда-то кому-то послать!.. Кроме меня, одолжить было не у кого. Его друзья живописцы — нищие. И ему пришлось… Как бы он ни презирал меня, я не был его врагом!.. Я знал, что полезно помогать сильнейшему таланту!

— Не похоже! — отверг Андрей. — Он вернул вам долг?

— Простит Бог! Минуту назад вы своими глазами читали расписку! — в опечаленном раскаянии раздвинул руки Песков. — Я не хотел бы, отнюдь не хотел бы!

— Значит, художник Демидов остался перед вами в долгу? Почему же он не предложил вам какую-нибудь свою картину за эти деньги? Насколько я знаю, вы коллекционер.

— Разумеется! Я страстно люблю живопись Егора Александровича, но он не хотел вступать со мной, так сказать, в серьезную куплю-продажу. Видите ли, дело прошлое, я не имею обиды. Не имею ни на йоту зла. Он несправедливо считал, что я перепродаю картины за границу, и русское искусство уходит из России. А вы лучше меня знаете: Егор Александрович был человек настроения, неординарный человек, непредсказуемая натура. У него имелось свое личное мнение обо всем на свете. Он не застрахован был и ошибаться. В приступе вспыльчивости мог даже оскорбить меня, чему вы были свидетель. Я тоже не ангел, но я не помню зла… я готов у покойного попросить и прощения… — Песков вознес скорбный взгляд к потолку и мелко перекрестился. — Небо ему судья, а не мы, смертные… Разве можно измерять обычными мерками такую сложную фигуру, такой талант? Царство ему небесное…