Не ломайся, девочка - Айрин Лакс

я понимаю, что в тот раз Тихон пренебрег презервативами.

Вскружил мне голову и не стал предохраняться.

— Ах ты подлец! Негодяй! Ты посмотри, как насвинячил! Посмотри, что натворил! — шепчу бессильно, плача горькими слезами. 

Я беременна от мужчины, который меняет девушек, словно перчатки. От мужчины, у которого есть беременная невеста!

Уже есть, второй беременной, спасибо, не надо!

Ведь Тихон больше мне не позвонил, не написал, не пытался встретиться со мной.

Ничего!

Как это больно было, мстить ему, отрезая от себя того, в кого я влюбилась, кому отдалась беззаветно, доверилась.

Больно так, словно пришлось вырывать зуб без анестезии или пилить руку ржавым, тупым ножом.

Боль словно яд, течет по моим венам. Сколько раз я за все это время просыпалась посреди ночи, в слезах, задыхаясь от чувств, которые терзали сердце, потому что он мне снился. Снился бессовестно!

Сказать ему о беременности?!

Две полоски перед глазами маячат. Нет, не скажу. Я для него никто, просто пустое место.

Земля уходит из-под ног, потому что я понимаю — помощи ждать не придется. Неоткуда…

Целый день я хожу сама не своя, делаю работу быстро и точно, словно робот. Не то, чтобы отключила эмоции, просто они на глубине, как зубастые, уродливые рыбины, выхватывают из моего сердца кусочки повкуснее и рвут на части сомнениями.

Что делать?

Что мне делать?!

* * *

Я пытаюсь думать рационально днем, но вечером плачу без остановки. Во всяком случае, вопрос с тем, не больна ли я, полностью отпал. Я была в таком шоке, что забыла убрать палочку теста. И, разумеется, в тот же день о моей беременности знала не только Аня, но и Леша, в том числе.

Аня кинулась меня утешать, несмотря на то, что я хотела побыть одна, а Леша только хмыкнул, стоя на пороге комнаты с тарелкой супа.

— Не кишечная палочка, это уже хорошо. Рассольник хочешь? Тут огурчики соленые. Тебе в самый раз! У Аньки роскошный рассольник…

— Леша, отстань со своим рассольником. Хоть всю кастрюлю слопай. Тут беда! — вздыхает Аня.

— Да какая беда, папаше звонить надо. Пусть сам решает. Куда совался, спрашивается, не предохраняясь, — хлюпает супом брат Ани. — И уже потом думай, что делать.

— Всем бы такую ответственность, как у тебя, Алексей, — бубню. — Тут все плохо. У этого негодяя уже есть невеста. Беременная!

— Плохо. Бастардам никто не бывает рад! — хмурится. — Дети вне брака всегда огребают. На твоем месте я бы тысячу раз подумал, оставлять этого ребенка или…

— Ах ты говнюк, иди отсюда! Тебя не звали.

— Молчи ты, не с тобой беседу веду! Но, с другой стороны, — продолжает Леша, зачерпывая суп ложкой. — На Аньку посмотри. Родители много думали, оставлять ее или нет. Могли не оставить, а ничего такая получилась, когда не раздражает, так вообще молодец… Супы вкусные варит, повезет же ее мужику, — добавляет. — Лет через десять! — добавляет строго. — Маленькая еще о мужиках думать!

* * *

Все идет к тому, что оставить ребенка нельзя. Никак нельзя! Куда мне ребенка? Две работы, на ипотеку откладываю. Своего жилья нет. Сегодня есть настроение у Леши, а завтра не станет. Снова снимать квартиру придется. А как я работать буду, если ребенок родится?! Как жить-то?!

С такими невеселыми мыслями я плетусь в больницу, чтобы… избавиться от беременности. Потому что у меня никак не выйдет… самой справиться.

Иду, а к ногам, словно гири привязаны. Едва сдерживаю слезы.

Я в будущем хотела семью, о свадьбе красивой, как все девочки, мечтала, даже сама бы себе самое красивое платье сшила…

Глава 37

Аглая

На пешеходном переходе у больницы, как всегда, толкучка. Людей много, а времени перебежать дорогу мало. Плюс наледь кругом.

Именно на этой наледи и поскользнулась старая цыганка, цветастые юбки в грязи и в снегу. Барахтается, как жук, который перевернулся на спину. Все ее стороной обходят, брезгуют даже руку подать.

Вот бессердечные, а! Мимо пробегает молодой парень и даже не оглядывается на просьбу бабушки.

— Памаги, радной!

Чем-то этот смазливый парень мне Тихона напоминает. Прической, наверное. Но это точно не Тихон. Просто такой же говнюк в дорогой одежде! Никого, кроме себя не замечают, никого не любят…

Приходится мне прийти на выручку цыганке.

— Давайте, бабушка, держитесь за мою руку.

— Ай, девочка, я балшая, толстая. Уроню тебя, — с трудом улыбается, сверкнув золотыми зубами.

— Не уроните.

Ухватившись за столб для уверенности, потому что кругом жуть, как скользко, кое-как поднимаю старую женщину под ее причитания и приговорки, половина на русском, половина на цыганском.

— Вам куда?

— Домой шла. Ох, нога…

— Может, в больницу?

— Ай, нэт, красивая. Дома лучше. Тут недалеко. Проводи…

* * *

Идти оказалось совсем не близко. Умом понимаю, что плестись сюда не стоило.

Но и отказать как-то неудобно. Хоть и страшно… Поперлась, блин, к цыганам! А если украдут?! Или чего похуже…

Не по себе как-то, но вида не подаю. Хотя старая цыганка как будто догадывается, шутит так еще, ой.

До дома ее довела, хотела тут оставить. Но за калитку как высыпали ее родственники, начали голосить, пригласили выпить чаю. Отказывать неудобно, опять же. Но я отказываюсь, говорю, нет, спасибо, я спешу. Однако понимаю, что меня уже ведут к дому, к тому же бабушка просит ее не обижать отказом.

Так сама и не поняла, как провела там несколько часов, не помню, что ела и пила, но точно пила и ела. Сытая. Настроение внутри хорошее, музыка до сих пор звенит, песни, звон браслетов.

Даже до дома добралась. Вроде бы на такси. Или меня отвезли. Все неясное, зыбкое, легкое, могут же они… окрутить так, что все будто в тумане.

У Ани сегодня занятия в дошкольном центре закончились рано, встречает меня, встревоженная.

— Ты где была? Я тебе на телефон раз сто звонила, но ты не отвечаешь! А на руке у тебя что за браслет с бусинами болтается?!

Узнав, что я побывала у цыган, Аня бросается проверять мою сумку, кошелек: деньги все на месте, требует проверить баланс на карте.

Вдруг под дурманом кому-то деньги отправила?

Нет, все на месте. Все на месте, мне только спать сильно-сильно хочется, и про аборт думать забыла.

— Вот ты дурочка! Тебе просто повезло. А если бы они тебя там зарезали потихоньку или в рабство продали?!

— Вот только ко мне давно так хорошо не относились, — зеваю. — И много всего хорошего наговорили, и сказали, что трудный выбор кажется трудным только пока