«Заводная» - Паоло Бачигалупи

— Все остальные — дети, малышня во взрослой одежде, а ты — не такой.

— Думаешь, мы богаты?

— Брось этот спектакль. Не забывай — твой груз летел на моих дирижаблях. — Карлайл смотрит многозначительно. — Я видел, откуда он пришел в Калькутту.

— Ну и что? — Андерсон изображает полную невозмутимость.

— Поразительно много вещей из Де-Мойна.

— Видишь во мне ценного партнера потому, что мои инвесторы — со Среднего Запада? Разве у остальных они живут в бедных странах? А вдруг это богатая вдова решила поэкспериментировать с пружинами? Ты придаешь слишком много значения мелочам.

— Неужели? — Карлайл обводит взглядом бар и придвигается поближе. — А люди-то о тебе говорят.

— Правда?

— Болтают — любознателен до семян. — Он многозначительно смотрит на лежащую между ними кожуру нго. — Все мы теперь немного следим за генными делами, но только ты платишь за информацию, только ты задаешь вопросы о белых кителях и генхакерах.

— Разговаривал с Райли, — холодно улыбнувшись, замечает Андерсон.

Карлайл кивает.

— Если тебя это утешит, беседа далась непросто. Он не хотел о тебе рассказывать. Совсем не хотел.

— Райли стоило бы сначала три раза подумать.

— Без меня ему не достать омолаживающих препаратов. У нас свои поставщики в Японии. Ты же не предлагал старику десять лет легкой жизни.

— Все ясно, — вымучивает улыбку Андерсон, хотя сам кипит от злости. Теперь надо разбираться с Райли, а возможно, и с Карлайлом. Он раздраженно смотрит на нго. Размяк. Всех — даже грэммитов — буквально носом ткнул в предмет своего интереса. Как же легко дать слабину и раскрыть себя больше, чем следует. А потом однажды в баре получить вот такую оплеуху.

— Много не прошу — только кое с кем переговорить, кое-что обсудить. — Карлайл замолкает, его карие глаза ловят на лице собеседника хоть малейший намек на согласие. — Мне все равно, на какую компанию ты работаешь. Если я верно понял твой интерес, то наши цели довольно близки.

Андерсон задумчиво постукивает пальцами по барной стойке. Если Карлайл вдруг исчезнет, кто-нибудь обратит внимание? Можно будет свалить все на излишнее рвение белых кителей…

— Думаешь, тебе подвернулась удачная возможность? — спрашивает он.

— Тайцы постоянно меняют правительство силой. На этом месте не было бы «Виктории», если бы во время переворота двенадцатого декабря премьер-министр Суравонг не лишился головы и своего дворца. Местная история — сплошь смена власти.

— Меня немного беспокоит, что ты обсуждаешь планы с кем-то еще. И видимо, много с кем.

— Да с кем тут обсуждать? — Карлайл кивает на «Фалангу фарангов». — Эти — пустое место, о них даже мысли не возникало. А вот твоя команда… — Он ненадолго замолкает, подбирая нужные слова, потом, чуть подавшись вперед, продолжает: — У Аккарата есть опыт в таких делах. Белые кители заработали себе много врагов, и не только среди фарангов. Нашему замыслу нужен лишь толчок. — Карлайл отпивает виски, оценивающе причмокивает и опускает стакан. — В случае успеха последствия будут весьма благоприятными. — Он смотрит Андерсону прямо в глаза. — Весьма благоприятными и для тебя, и для твоих друзей из «Мидвеста».

— А твоя-то выгода в чем?

— В торговле, само собой. Если тайцы выйдут из этой своей бессмысленной глухой обороны, моя компания станет расти, я устрою хороший бизнес. Сомневаюсь, что твоим нравится бестолково сидеть на Ко Ангрите и вымаливать возможность продать королевству пару тонн ю-текса или сои-про в неурожайный год. Вместо жизни в вечном карантине вы получите свободную торговлю. Разве это не интересно? И мне прибыль.

Андерсон смотрит на Карлайла и думает, насколько тому можно доверять. Уже два года, как они вместе выпивают, время от времени ходят в бордели, безо всяких бумаг заключают договоры о перевозке грузов, но при этом о Карлайле ему почти ничего не известно. От тоненького досье в головном офисе тоже мало толка.

Он глубоко задумывается. Где-то здесь ждет банк семян, а с послушным правительством…

— Кто из генералов на твоей стороне?

Карлайл хохочет в ответ:

— Расскажу — и ты подумаешь, что я идиот, который не умеет хранить секреты.

Болтун, решает Андерсон. Теперь надо его устранить — быстро, без шума, пока все прикрытие не пошло прахом.

— Любопытное предложение. Думаю, нам не помешает еще раз встретиться и обсудить общие цели.

Тот уже открывает рот, затем, внимательно взглянув на собеседника, передумывает и весело мотает головой:

— Э нет. Ты мне не веришь. Что же, понимаю. Тогда подожди немного. Ближайшие два дня очень тебя удивят. А там поговорим. — Внимательно посмотрев на Андерсона, он прибавляет: — Место встречи я выберу сам. — И допивает виски.

— Чего ждать? Что может измениться за два дня?

Карлайл водружает шляпу на голову и, улыбнувшись, отвечает:

— Всё, дорогой мой фаранг. Всё.

9

Эмико открывает глаза и потягивается. Стоит послеполуденный зной. В ее раскаленной как печь каморке почти невозможно дышать.

Есть на свете место для пружинщиков. Эта неотвязная мысль заставляет жить дальше.

Эмико кладет ладонь на доски из всепогодки, отделяющие ее нишу для сна от точно такой же сверху, гладит спилы сучков, вспоминает, когда в последний раз чувствовала похожую радость, думает о Японии, о роскоши, завещанной ей Гендо-самой: о квартире с системой климат-контроля, которая во влажные летние дни гоняет по комнатам прохладный ветерок, о светящихся рыбках-данганах, которые переливались и меняли цвет, как хамелеоны, но только от скорости — медленные сверкали голубым, быстрые — красным. Ей нравилось постукивать по аквариуму и глядеть на алые вспышки в темной воде — на блеск лучших созданий из рода пружинщиков.

Эмико тоже когда-то блистала. Сделанная на совесть и прекрасно обученная, она могла составить компанию в постели, быть секретарем, переводчиком, парой внимательных глаз и выполняла волю хозяина так безупречно, что тот берег ее, как некую священную птицу, и выпускал на волю к чистым небесам. Он уважал девушку безмерно.

На нее смотрят похожие на глаза спилы сучков — единственное украшение перегородки, которая разве только не дает мусору из верхней клетушки завалить ее нишу. Тошнотворный смрад льняного масла, которым пропитано дерево, заполняет пышущую жаром каморку. В Японии такие материалы использовать в жилищах не разрешалось, но тут, в трущобах, всем на это плевать.

Легкие жжет; Эмико дышит часто и неглубоко, слушает, как храпят и сопят тела в соседних отсеках. Сверху — тишина. Пуэнтая, похоже, нет, иначе бы он давно ее избил или трахнул — редкий день проходит без издевательств.