Ковер царя Соломона - Барбара Вайн

Он обернулся к ней и спросил:

– Вы работаете здесь учительницей?

Молодая женщина мотнула головой:

– Школы больше нет, – она чувствовала себя немного неуютно из-за того, что впустила его в дом. – А Тины нет дома. Могу ли я ей что-нибудь передать?

Почему-то это насмешило гостя:

– Вы можете передать ей это.

Он протянул Алисе незапечатанный конверт – наверное, письмо.

– Джарвиса тоже нет? – снова спросил он и добавил: – Меня зовут Аксель Джонас.

Скрипачка немного успокоилась. Не был он никаким чужаком, обманным путем вторгшимся в дом, – это был просто друг хозяина. Который знал Тину. Хотя и не знал, что «Школа» больше не является школой. Аксель, похоже, угадал ее мысли:

– Я никогда здесь не был, – пояснил он.

Алиса кивнула:

– Подождите Джарвиса, если хотите, но он может вернуться поздно.

– Где он? – Голос Акселя прозвучал неожиданно резко.

– Откуда мне знать?

– Вы его подруга или жена?

– Я просто здесь живу, – ответила Алиса. – Снимаю комнату. Пара-тройка человек снимает по комнате, а Тина с детьми – несколько.

Джонас снова поразил ее своим шестым чувством, посмотрев в сторону кабинета, на котором значилось: «переходный класс».

– Могу я подождать Джарвиса там? – спросил он.

– Вообще-то, это и есть его комната…

Скрипачка сама не понимала, зачем ему это объясняет. Ведь он все знает и так. Наверное, слышал от самого Стрингера.

– Так к кому вы пришли? К Джарвису или к Тине? – уточнила она.

Мужчина не ответил. Он молча открыл дверь «переходного класса» и шагнул внутрь. Алиса вернулась к комнате Тины и просунула конверт под дверь. Она не представляла, что ей делать. Наверное, надо бы пойти к Тому и посоветоваться с ним насчет этого Акселя Джонаса, незваного гостя, который проник к Джарвису и сидит там теперь запершись. Подумав о флейтисте, она ощутила раздражение. Не хотелось ей обращаться к нему. Не хотелось, чтобы Том опять начал вести себя с ней покровительственно и в присутствии Акселя по-хозяйски называть ее «моя дорогая».

Алиса не стала ничего делать. Интересно, как она поступит, если, заглянув в комнату Джарвиса, обнаружит этого типа копающимся в ящиках стола или просматривающим бумаги? Она не знала. Лучше всего сделать вид, что все это ее не касается. Женщина спустилась в кухню. Она еще не ужинала, а в обед лишь немного перекусила. В холодильнике нашлись только кусочек заветрившегося сыра и откупоренная бутылка болгарского красного вина. Она сжевала немного сыра с белым хлебом. Дом был тих, словно обезлюдел.

Джаспер напряженно прислушивался к тишине. Уже минут десять не было слышно ни звука. Мальчик осторожно выбрался из каморки. Бьенвида последовала за ним. Они крались, как воры. В вестибюле никого не было: ни «Призрака», ни «Дракулы». Наверное, они приходили, но, не найдя мальчика, убрались подобру-поздорову.

Последние полчаса Джаспером все сильнее завладевали мысли о собственной безопасности. Еще в раздевалке он постарался придумать какой-то план. Если обнаружится, что Аксель Джонас рыщет по дому, разыскивая его, а на первый взгляд именно так все и было, особенно если судить по его вопросу «Где он?», то они проскользнут по лестнице на третий этаж, и Джаспер позвонит в колокол, созывая себе на помощь весь Западный Хэмпстед.

– А по-моему, лучше позвонить в полицию, – сказала Бьенвида.

Ее брат лишь отмахнулся, хотя видел, что сестренка вся дрожит и, похоже, собирается зареветь. Когда они остановились перед своей дверью, она повторила:

– Давай позвоним в полицию, Джас.

– Никогда! Никогда в жизни я не позвоню в полицию! – довольно опрометчиво заявил мальчик.

Шмыгая носом, Бьенвида достала свой ключ, и дети вошли в комнату. На коврике перед дверью лежал конверт. Джаспер мгновенно узнал его. Это было одно из фальшивых писем, изготовленных Деймоном, в котором «Тина» просила школьную учительницу ее сына, мисс Финч, извинить его за отсутствие по причине мононуклеоза, сопровождавшегося приступом горячки. Джаспер сообразил, что произошло. Должно быть, конверт выпал у него из кармана в пиццерии, а Аксель Джонас подобрал его и принес. Это значит, что они знают его адрес. И звонить в колокол смысла пока нет. Нет, лучше им вдвоем закрыться в комнате на ключ и так спастись.

– Не реви, – сказал мальчик сестре. – Все будет хорошо.

– Откуда ты знаешь?

– Слушай, Бьенвида, если ты сейчас же замолчишь, я тебе кое-что покажу. Я покажу тебе свою татуировку.

– Нет у тебя никакой татуировки.

– На что спорим?

Джаспер рывком стянул свитер с футболкой. Сестра в благоговении уставилась на его спину.

– Джас, это восхитительно! – Она подняла пальчик. – Можно я поглажу львеночка?

– С ума сошла? – отшатнулся ее брат. – Даже не смей! Можно только смотреть. И не вздумай никому рассказать о моей татуировке!

Том хотел сделать Алисе сюрприз, что-нибудь такое, что искупило бы его поведение. Он чувствовал себя виноватым. Действительно, не надо было вести ее в то гнусное место, где на нее могли напасть, а он не смог бы ничего сделать. Неудивительно, что она расстроилась.

Всему виной были перепады его настроения, но сейчас он не хотел об этом думать. В комнате было холодно, электрообогреватель грел паршиво. Придя к выводу, что неплохо было бы зажечь камин, флейтист отправился на поиски угля.

Исходя из возраста и размеров дома, в нем определенно должен был быть подвал, хотя Мюррей никогда его здесь не видел и ни от кого о нем не слышал. А если удастся найти подвал, то в нем наверняка найдется и уголь – пожилые люди, вроде его бабушки, обычно там его и держат. Молодой человек спустился в ту часть дома, где находилась кухня и тому подобные «подсобные помещения» – чуланы, кладовые и посудомоечная – по очереди открывая двери. Четвертой оказалась дверь, ведущая на лестницу. Том спустился вниз и повернул выключатель. Загорелась тусклая лампочка.

Да, когда-то здесь действительно держали уголь. В одном углу сохранилась деревянная загородка, внутри которой все было черно от угольной пыли и даже валялись несколько камешков, похожих на кокс. Но ни угля, ни дров в подвале уже давно не было.

Поскольку пришлось отказаться от идеи разжечь камин, Том отправился на улицу, купил горячей китайской еды и бутылку белого вина и отнес все это в кабинет четвертого класса. Потом он тихонько постучал в дверь комнаты своей подруги. Улыбаясь с заговорщицким видом, он провел ее к себе. Теперь можно было обойтись и без камина.

Алиса есть не хотела. Она не могла избавиться от мысли о деньгах, которые Мюррей потратил, чтобы купить еду и вино. В этом своем метро Том зарабатывал гроши, она же получала настоящую зарплату. Можно было сказать, что вся эта никчемная еда куплена была на ее деньги, но скрипачка промолчала. Она повторяла себе, что не должна ранить этого парня, как прежде часто поступала с другими, – нет, Тома она ни в коем случае не должна обижать!

Вдруг перед ее глазами возникло лицо пришедшего к ним недавно мужчины, несомненно ожидающего в этот момент где-то внизу. Как будто изображение, оставшееся на сетчатке глаз после того, как посмотришь на что-то яркое. Действительно, можно было подумать, что это бледное лицо с живыми, теплыми глазами оттиснуто на каком-то экране внутри головы молодой женщины. Непреодолимое желание немедленно увидеть его снова, посмотреть, чем он сейчас занят, охватило ее и мешало расслабиться. Ей захотелось побыть в тишине и спокойно о нем подумать, а Том выводил ее из себя бесконечными вопросами: понравилось ли ей вино? Предпочитает ли она китайскую или индийскую кухню? Не надо ли им почаще ужинать так или лучше ходить куда-нибудь в кафе?

– Мы должны экономнее относиться к деньгам, – заметила скрипачка.

Мюррей пожал плечами. Гримаса боли, отразившаяся на его лице, должна была заставить Алису сдержаться, но вместо этого лишь подхлестнула ее раздражение. До этого момента она как-то не обращала внимания на его руку, сейчас же слегка деформированные суставы и неподвижный мизинец буквально бросились ей в глаза. Ее передернуло, хотя в руке Тома не было ничего уродливого – последствия аварии были почти незаметны.

– Я ведь рассказывал тебе о своей бабушке? – чуть похолодевшим тоном поинтересовался флейтист.

– Не совсем, ты говорил только, что у тебя есть бабушка.

– Есть, и она богата. Когда она умрет, я унаследую все ее состояние. Наверняка ты сейчас думаешь, что говорить так – значит каркать, правда? Но я просто реалистично смотрю на вещи: моей бабушке уже восемьдесят.

«И она может легко прожить еще лет пятнадцать, как случается со многими бабушками», – подумала Алиса, но вслух опять ничего не сказала. Только повторила его собственные слова:

– Да, я думаю, ты не должен так говорить.

– Я сегодня только и делаю, что расстраиваю тебя, да, дорогая?

– Том, я ни в чем тебя не обвиняю. Кто я, собственно, такая, чтобы кого-то судить?